Да что такое со мной творится? — в ужасе подумала она. Неужели это произошло не случайно? Может быть, я превратилась в сексуально-озабоченную особу, готовую кинуться на шею, вернее не на шею, первому встречному?
Внутренний голос ответил — точнее, попытался ответить, — что это далеко не так. Что дело не в сексуальном голоде или озабоченности, а в личности Рэнди. Но Молли отмахнулась от него, предпочтя заняться самобичеванием.
Время, однако, не позволяло отдаться ему с полным самозабвением, и она вынуждена была перейти к более насущным делам, оставив тоскливые раздумья на более подходящий момент.
День прошел скучно и невыразительно. Студенты были невнимательны, тема занятия неинтересна ни им, ни самой Молли. А отвратительное самочувствие постоянно напоминало о главной ее проблеме, которую еще только предстояло решить.
Она вздохнула с облегчением, когда пришла пора возвращаться домой. Но, оказавшись там, затосковала еще больше и поняла, что уютная маленькая квартира постепенно и поэтому незаметно превратилась для нее в тюремную камеру. Она задыхалась в знакомых четырех, стенах, пропитанных воспоминаниями о Кларенсе, а телефон вообще казался заклятым врагом.
Потому что вызывающе молчал…
О, Клар, почему же ты не звонишь? Разве ты не скучаешь по мне так же, как я по тебе?
Возможно ли, что карьера и новая жизнь так ударили в голову, что заставили совсем забыть о нашем чувстве?
Разве я требовала от тебя чего-нибудь? Ты ведь сам говорил мне, сам! И о том, что хочешь жить со мной, и о том, что непременно разведешься. Вот только выполнишь свои обязательства, и потом мы будем вместе… навсегда… на всю оставшуюся жизнь…
Я не тянула тебя за язык, Клар! Зачем же ты тешил меня надеждами? Чтобы удержать? Но во имя чего? Желая удовлетворить свое мужское тщеславие? Вот ты какой потрясающий любовник — влюбил в себя девчонку вдвое моложе! Недостойно… Мелочно… Омерзительно…
Ее затошнило от отвращения. Молли вскочила, схватила телефон и швырнула его в стену.
Чтобы не ждать больше проклятого звонка. Никогда!
Оставалось только покончить с основной проблемой, решение которой она откладывала так долго. Будь проклят Кларенс Уайнберг, так подло поступивший с ней!.. Но ведь ребенок ни в чем не виноват…
Глава 5
А неделю спустя случилось то, что за нее решило проблему. Организм не выдержал нервного перенапряжения, и Молли лишилась ребенка. Она вернулась домой после нескольких дней, проведенных в больнице, опустошенная, измученная, в отчаянии от того, что произошло. Утешало лишь, что отныне ее ничто больше не будет связывать с Кларенсом, она освободится от гнета своей зависимости и начнет жизнь заново, с новой страницы!
Молли оглянулась по сторонам — квартира показалась ей вдруг чужой, мрачной и неприветливой. И она в ней — одна, совсем одна, как в тюремной камере, без единого просвета, без крошечного лучика надежды.
Она прошла к холодильнику, открыла его и постояла, глядя внутрь невидящим взглядом.
Зачем я пришла сюда? Что я тут делаю? Ах да, мне надо выпить лекарство. А врач приказал принимать его после еды. Фу, какая гадость!..
Отвернувшись и борясь с приступом тошноты, Молли поспешила захлопнуть дверцу.
Господи, как же мне нужен кто-нибудь живой, с кем можно поговорить, поделиться своей болью, своей горечью…
Почему у меня нет подруги? Ни одной? Почему сейчас, в тяжелую минуту, когда хочется разыскать в шкафу старую бельевую веревку, намылить ее и повеситься, рядом со мной нет человека, который бы утешил, ободрил, посоветовал?
Из-за твоего ненаглядного Кларенса, тут же отозвался ненавистный правдолюб — голос здравого смысла. Только из-за него, и никого иного.
Ведь друзья… они имеют обыкновение звонить или, еще того хуже, заглядывать в самые неподходящие моменты. Каково это для репутации женатого профессора французской литературы — быть застигнутым на месте преступления с незамужней преподавательницей вдвое моложе его самого?
Господи, ну почему ты не дал ему смелости сказать эти четыре коротких слова «Я не люблю тебя»? Почему позволил ему терзать меня призрачной надеждой на будущее счастье?
А зачем ты верила? Разве не понимала, что жизнь — это то, что здесь и сейчас, а не в каком-то отдаленном и весьма туманном будущем?
Верила, потому что любила, защищалась Молли. И потому что думала обрести в нем надежную опору. В которой так отчаянно нуждалась.
И что, обрела? Вот то-то же. Твоя опора сейчас на другом конце континента, а ты погружаешься в трясину тоски и безнадежности и подумываешь о веревке.
— Ох, отец… — вслух простонала несчастная женщина, сползая на прохладные плитки пола, — если бы ты знал, как мне не хватает тебя! Если бы я только могла поговорить с тобой!.. Ты мог бы дать мне сил пережить эти дни и забыть Кларенса…
Раздавшийся стук заставил ее вздрогнуть.
Молли потерла виски ладонями и смутно посмотрела в сторону двери. Кто бы это мог быть?
А ладно, черт с ним, кто бы там ни был. Она никого не ждет. Наверное, кто-то что-то продает… Постучит и уйдет.
Но «продавец» был настойчив. Он постучал еще раз и еще… Потом забарабанил кулаками.
Какого дьявола? — возмутилась Молли. Сейчас я ему покажу!
Она вскочила и распахнула дверь.
Совершенно пьяный Барри ввалился внутрь, едва удержавшись на ногах. Она ахнула, поддержала его, помогла добраться до гостиной и усадила в кресло.
— Боже мой, Барри, что с тобой случилось?
В ответ он вытащил из кармана полупустую бутылку виски, отвинтил крышку, сделал глоток и только потом, с трудом ворочая языком, пробормотал:
— П-прости, Молли… я на-напился к-как свинья…
— Что случилось? — настойчиво повторила обеспокоенная женщина.
Она достаточно хорошо узнала Барри за последние дни, и его состояние встревожило ее.
Совершенно очевидно, с ним произошло нечто из ряда вон выходящее.
— Молли, мне не к к-кому пойти, кроме тебя. Я… я не могу сегодня идти д-домой… не могу… — с нескольких попыток выговорил он и, к полному ее ужасу, заплакал, даже не спрятав лица.
— Господи, Барри, ну что ты!
Молли кинулась к нему, обняла и начала успокаивать, бормоча какие-то бессвязные, но добрые слова. Потом вскочила, побежала в кухню, заварила крепкого кофе и принесла ему.
— Выпей, тебе станет лучше, вот увидишь, уговаривала она, но, видя, что Барри не реагирует, начала поить его с ложки.
Постепенно он успокоился, забрал у нее кружку и допил все до дна. Выдохнул, взглянул на нее неожиданно прояснившимися глазами и попросил:
— Не сделаешь еще? Прости, что навязался, но…
— Успокойся, все в порядке.
— Ох, если бы… — Он снова потянулся за бутылкой, но Молли остановила его.
— Не надо. Не сейчас. Выпей сначала еще кофе.
А потом, — она грустно усмехнулась, — если хочешь, могу тебе компанию составить.
Барри кивнул и поднялся.
— Давай. Пошли в кухню… Черт, малышка, ведь я настоящий подонок — совсем забыл о тебе. Как ты? Я имею в виду… ну…
— Нормально, Барри.
— И…
— Врач сказал, что все прошло хорошо. Я смогу иметь детей в дальнейшем. Если ты это имеешь в виду.
— Угу. Знаешь, я завидую тебе, малышка. Ты, если полюбишь человека, имеешь возможность сохранить его навсегда. В виде его ребенка… А у меня… — Он всхлипнул — ужасный звук для взрослого мужчины. — У меня нет даже этого утешения… Господи, ну почему мы не можем иметь детей? — И он расплакался.
Молли растерянно посмотрела на него. Она впервые видела Барри таким, хотя, как ей казалось, отлично узнала его за последние дни.
Они стали настоящими друзьями. Им было так легко друг с другом…
— Барри, что-то… с Джошем? — осторожно спросила она, придвигая ему очередную порцию кофе, и села напротив.
Он вытер лицо и бороду обеими руками, еще несколько раз всхлипнул и, не поднимая глаз, сказал:
— Джош ушел.
— Ушел?! — ахнула в изумлении Молли.
Ей казалось, что она давно знакома с этим очаровательным юношей блондином — другом Барри. Тот столько всего успел рассказывать ей про Джоша, так описать его внешность и характер, что она представляла его как живого. И поверить не могла, что эти два коротких, но таких ужасных для ее нового знакомого слова прозвучали наяву, а не в ее воображении.
Но Барри мрачно кивнул, давая знать, что она не ослышалась, быстро допил кофе и снова взялся за бутылку.
— Постой, подожди секунду, — мягко остановила его Молли.
Он угрюмо взглянул на нее.
— Брось, Молли. Любой человек имеет право напиться в такой ситуации.
— Конечно, — согласилась она. — Я просто хочу достать бокалы. Ты на машине приехал?
Барри хмыкнул.
— На чем же еще?
— Значит, останешься ночевать тут. И не спорь! Ну вот, а теперь наливай. — Она села напротив него, отпила немного темно-янтарной жидкости и одобрительно кивнула. — А ты понимаешь толк в виски, как я посмотрю.
— Я много в чем понимаю толк, — отозвался он. — Кроме человеческих характеров. — И замолчал.
Через несколько тягостных минут Молли не выдержала и спросила:
— Не хочешь рассказать, что произошло?
Бородач поднял на нее полные такой неизбывной тоски и невероятной боли глаза, что она содрогнулась.
— Самая обычная история. Один любит, второй позволяет любить себя. В нашем случае вторым был Джош. Я думал, этого достаточно для счастья. Нам было так хорошо вместе… Но потом… потом… — Он снова замолчал.
— Потом Джош встретил кого-то еще? — тихо спросила Молли. Он только кивнул. После долгой паузы она задумчиво сказала:
— Знаешь, Барри, наверное, мне было бы не так тошно, если бы Кларенс полюбил кого-то еще. Но сознание того, что тебя бросили ради карьеры… — Она вздохнула тяжело-тяжело. — Это оскорбительно… нестерпимо…
Барри вдруг засмеялся — безрадостным, жутковатым смешком.
— Отличная мы с тобой парочка, малышка.
Брошенные любовники, плачущие друг другу в жилетку.
— Черта лысого! — вызывающе воскликнула Молли. — Я не желаю продолжать плакать из-за Кларенса. Не желаю, и все тут! Я отдала ему шесть лет молодости. Целых шесть! Остальные принадлежат мне. Я сделала все, что могла, и даже больше, чтобы стереть саму память о нем, и теперь не собираюсь распускать сопли.
Она допила виски и с такой силой хлопнула бокалом по столу, что разбила. Вскрикнув и выругавшись, схватила левой рукой правую и увидела, что в ладони торчит тонкий и острый, как игла, осколок.
— Стой, Молли! Ничего не делай! — Барри вскочил, быстро разыскал маникюрный набор, достал пинцет и осторожно, но уверенно извлек осколок и торжествующе показал ей. — Ну вот, все в порядке. А то ты могла бы не вытащить целиком. Где у тебя йод и бинт?
Молли не шевелилась, изо всех сил борясь с навернувшимися на глаза слезами. Не от боли, нет, вернее, не от физической боли. За долгие годы, прошедшие после смерти отца, ни один человек не проявлял столько заботы о ней, сколько Барри, которого она знала не больше десяти дней! Она проиграла это сражение, сдалась, упала ему на грудь и зарыдала.
А он обнимал ее и слегка покачивал, давая возможность оплакать тяжелые утраты. Потом поднял на руки, отнес в спальню и уложил на кровать.
— Не у-уходи… — дрожащим голосом попросила она.
— Нет-нет, не уйду. Я здесь. Я с тобой. Поплачь, малышка, поплачь еще. Я буду рядом.
Он сдержал слово. Когда Молли проснулась, было уже светло, и она увидела Барри, прикорнувшего в кресле, которое подтащил к ее кровати. Он все еще держал ее за руку…
Она едва верила своим глазам. Брошенный, оскорбленный, переживающий собственную трагедию Барри провел всю ночь рядом с ней, охраняя ее сон, чтобы она не чувствовала себя одинокой…
И Молли снова расплакалась — но не от горечи и отчаяния, как раньше, а от радости и благодарности. Она утратила так много в этой жизни, пережила столько несчастий — предательство матери, смерть отца, неудачную любовную связь и как завершающий удар — потерю ребенка. И после всего этого, когда казалось, что не стоит продолжать муку этого кошмарного существования, обрела друга. Настоящего. На которого может положиться в трудную минуту.
Барри зашевелился, застонал и открыл воспаленные глаза. С трудом повернул затекшей шеей и снова застонал.
— Черт, как все болит.
Молодая женщина вскочила.
— Давай разотру тебе шею, станет лучше.
— Как же, лучше, — проворчал он. — Когда это массаж помогал от похмелья? Мне виски бы надо…
— На работу сегодня не пойдешь?
Он вздохнул, почесал всклокоченную бороду. Снова вздохнул. Красные мутные глаза постепенно прояснились. В них появилось осознание случившегося, а с ним боль…
— Нет. Ни сегодня, ни завтра. Никогда.
— Но почему?
— Дай мне выпить, малышка, пожалуйста…
Она не стала спорить и побежала в кухню.
Обнаружив, что принесенная Барри бутылка пуста, отыскала оставшийся после празднования чего-то «Мартель». Кларенс обожал его и предпочитал всем другим крепким напиткам. Он откровенно презирал виски и джин, говорил, что это питье плебейское. Не то что благородный французский коньяк.
С чувством злорадного удовлетворения она схватила бутылку и вернулась в спальню. Барри сидел на краю кровати, обхватив голову руками и покачиваясь. Молли тут же налила половину бокала и протянула ему.
— Вот. Не знаю, устроит ли тебя коньяк, но ничего больше нет.
— Устроит, устроит… — пробормотал Барри, одним глотком осушил живительную влагу и откинулся на спину. Полежав с минуту, снова сел и взглянул на нее совсем уже ясными глазами. — Откуда у тебя такой бальзам?
— От Кларенса остался. — Молли сначала немного печально усмехнулась, потом вдруг расхохоталась. Барри удивленно вскинул брови, и она пояснила:
— Представила себе выражение его лица, если бы он увидел, как ты пьешь его драгоценный коньяк.
Смех ее был столь искренним и заразительным, что Барри вскоре присоединился к ней.
Отсмеявшись, Молли вытерла выступившие слезы и посерьезнела.
— У меня сегодня лекция в девять. Ты пока поспи, а я вернусь, как только она закончится.
Привезти тебе что-нибудь?
— Зубную щетку, набор разовых бритв и газету, — сонным голосом отозвался Барри.
— Новые щетки и бритвы в тумбочке возле душевой кабины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19