Пойдет на все.
Паркер несколько раз прокрутил в уме эту фразу, потом спросил себя, что побудило Маргарет («Зовите меня Мэг, пожалуйста») выйти за мужчину, которого она едва знала. Деньги? Перспектива изменить свою жизнь к лучшему? Обещание роскоши? Красивое обручальное кольцо?
Представив себе ее руку, Паркер нахмурился. На пальце у Мэг была всего лишь простая золотая полоска. На ее тонких, изящных пальцах это кольцо выглядело слишком скромно и ничем не напоминало роскошные кольца, которые Жюль дарил своим предыдущим женам. Разумеется, все женщины, с которыми Паркер встречался, стремились любой ценой заполучить кольцо на палец, но ни одна из женщин его круга – или круга Жюля – не удовлетворилась бы такой дешевкой. Может, Жюль пообещал очередной невесте фамильный перстень с бриллиантом и изумрудом, который в свое время любезно вернула сначала первая его жена, затем вторая? Наверняка он как-то обосновал свой выбор простого и дешевого временного кольца. Паркер не забыл, какое любопытство к семейной реликвии Понтье проявила его бывшая невеста. Во времена, когда Паркер, сам не понимая, как это вышло, оказался помолвленным с Рене Дюмон, Жюль развелся во второй раз и поклялся, что больше не женится. Вероятно, именно это обстоятельство заставило Рене поинтересоваться, будет ли ей вручено знаменитое фамильное кольцо.
Паркер поморщился и пристроил свой «порше» в хвост за очередным туристическим автобусом, занявшим средний ряд. Ему было крайне неприятно вспоминать, как глупо он повел себя с Рене. Помолвка с ней – единственный поступок Паркера, одобренный его матерью. Уже одно это должно было вовремя насторожить его и предостеречь от совершаемой ошибки.
Рене и другие женщины из ее социального слоя – социального слоя Паркера, если уж быть точным, – как правило, имели высшее образование и престижную работу. Однако как только представлялась возможность и удавалось заполучить обручальное кольцо на палец, они с легкостью меняли деловые костюмы на наряды от дорогих модельеров и белые перчатки, а детей поручали заботам круглосуточных нянь.
Но Паркер не хотел связывать свою жизнь с женщиной, которая лишь играет роль жены и матери. Ему нужна женщина, которая, став женой и матерью, будет заниматься этим от души, а не только для вида. Мать Паркера, светскую даму, вопрос, не чувствуют ли себя ее дети обделенными любовью, волновал куда меньше, чем, к примеру, то, кто напишет семейный портрет. Поэтому Паркер дал себе зарок, что скорее останется холостяком, чем вступит в брак такого рода.
В последнее время он встречался с женщинами своего возраста или даже старше, уже достигшими карьерных высот. Но с этими возникала другая проблема: для них он стоял на последнем месте в списке приоритетов.
– А ты, оказывается, жадный, – сказал Паркер вслух и улыбнулся. Это правда. Ему действительно нужно все: чтобы женщина любила его, и только его, ставила его во всем на первое место, но не требовала, чтобы он осел дома и вил семейное гнездо, полное детишек. Ему нужна такая женщина, которая не нагружала бы его непомерным количеством дел, мешающим при желании или по необходимости задержаться на работе. В свою очередь, Паркер инстинктивно чувствовал, что способен дать жене счастье, окружить любовью, даже боготворить ее. Весь жар души, который он вкладывал в работу, Паркер готов был перенести на женщину, которую полюбит.
Рене не понимала, почему он не откладывает дела, чтобы посещать вместе с ней многочисленные светские мероприятия, которые, как она заявляла, для мужчины его круга не менее важны, чем бизнес. Их последняя и окончательная ссора произошла из-за того, что Паркер забыл о своем обещании сопровождать Рене на бал-маскарад и уехал из города, чтобы решить кое-какие проблемы, возникшие на плантации сахарного тростника. Рене пришлось пойти одной, и она страшно разозлилась. На следующий день Паркер извинился, но Рене вернула ему кольцо, глядя на него с нескрываемой злобой в зеленых глазах.
Паркер все еще полагал, что ни Рене, ни все прочие просто не подходили ему, и, найдя соответствующую женщину, он достигнет необходимого равновесия в жизни. В прошлом месяце ему даже казалось, что он нашел достойную кандидатку. Люсиль достигла редких для женщины высот и занимала пост партнера-распорядителя в крупной адвокатской фирме – должность, на которую обычно принимают только мужчин, да и то не всяких, а из своих. Она работала чуть ли не по восемьдесят часов в неделю, но когда они с Паркером встречались за ленчем в будний день или обедали вместе в выходные, Люсиль не скрывала, что он интересует ее как мужчина. После трехнедельного знакомства Паркер пригласил Люсиль в ресторан «Людовик XVI» во Французском квартале. Люсиль не сводила с него глаз, держала его за руку, терлась бедром о его бедро под столом. К тому времени, когда Паркер привез Люсиль к дому в микрорайоне Уотерхаус, где находилась ее квартира, он уже не сомневался, что этой ночью они займутся сексом. Презервативы он захватил с собой и был готов к бою.
Сейчас, сидя за рулем и вспоминая сцену, разыгравшуюся в квартире Люсиль, Паркер то стонал, то хохотал в голос.
На то, чтобы ее раздеть, ему потребовалось не больше нескольких минут. Он поднял Люсиль на руки и понес через стерильную гостиную, устланную белоснежным ковром. Она прижалась к его губам в нескончаемом поцелуе. Паркер поставил ее на пол возле кровати и взялся и за пряжку ремня, и за молнию на брюках. Люсиль лежала на кровати в трусиках, лифчике и нейлоновых чулках, доходивших только до бедер, где их удерживали соблазнительные черные подвязки. Сняв брюки, Паркер стал расстегивать сорочку. Он очень давно не был с женщиной – потратил слишком много времени, пытаясь найти идеал.
– Сладкий мой, – пропела Люсиль, лаская пальцами ноги его промежность, – прежде чем пойти дальше, мы должны кое-что сделать.
– Верно. – Паркер сунул руку в карман брюк и выудил презерватив. – Не беспокойся, мы защищены. – Он подмигнул и надорвал пакетик.
Люсиль села в кровати. Почему-то она вдруг стала гораздо больше походить на адвоката, выступающего в суде с пламенной речью, чем на страстную женщину, способную довести до неистовства в постели.
Люсиль протянула руку к тумбочке, открыла выдвижной ящик, достала из него какой-то листок и бросила Паркеру. Он наклонился и поднял бумагу.
– Что это?
– То, что ты должен подписать, прежде чем мы продолжим, – ответила Люсиль, шаря рукой в ящике. Наконец она нашла то, что искала, и протянула ему авторучку. – Думаю, тебя это не затруднит: ходят слухи, что во всем Новом Орлеане ты последний, кто согласится посадить себе на шею ребенка.
– Я должен прочесть и подписать? – В голосе Паркера прозвучали гневные нотки, но адвокатша, при всем ее уме и проницательности, их не уловила.
Подавшись к Паркеру, она погладила его член через трусы и прошептала:
– Всего лишь распишись в знак того, что мы понимаем друг друга.
Ее рука была горячей, пальцы мяли его плоть жадно и со знанием дела. Паркер поморщился, смял листок и бросил его через плечо.
– Что ты делаешь?
– Кому нужны бумажки в такой момент?
Он наклонился и поцеловал ее ногу над краем чулка. Люсиль крепко обхватила его голову руками.
– Если ты не прочтешь и не подпишешь, тебе придется уйти.
«О Господи, – мысленно воскликнул тогда Паркер, – неужели она серьезно! »
– Ну хорошо, адвокат, почему бы вам не пересказать мне, о чем идет речь в этом документе? – Еще не закончив фразы, Паркер почувствовал, что его желание слабеет.
– Конечно, я могу пересказать, но расписаться ты должен сам. – Люсиль снова подалась вперед и обхватила его руками. Ее груди выпирали из кружевных чашечек бюстгальтера. – Условия очень простые, – прошептала она, – это освобождение от всех последствий, которые могут возникнуть вследствие нашего вступления в интимную близость.
– Например? Каких последствий?
Если бы Люсиль знала Паркера чуть получше, ее бы насторожили серьезные нотки в его голосе.
– Инфекционных заболеваний или беременности.
– Ты освобождаешь меня от ответственности в случае, если ты забеременеешь?
– Да, но что еще важнее, параграф второй пункт второй гарантирует мне единоличную опеку над ребенком, если он родится в результате нашей близости.
Паркер оттолкнул Люсиль, поднялся и посмотрел на нее сверху вниз. Ее влажные губы были полуоткрыты, зрачки расширились так, что зеленые глаза казались почти черными. Да, она хочет его, сомнений нет. Но разве нормальные женщины ведут себя так? Как ему только пришло в голову лечь с ней в постель!
– И ты думаешь, я это подпишу?
Люсиль облизнула губы и легла на спину. Ее полные груди дразнили его воображение.
– А почему бы и нет? Зачем известному трудоголику Понтье ребенок?
Паркер схватил брюки, натянул их и застегнул молнию. Он дышал учащенно, а член был тверже зеленого стебля сахарного тростника.
– Бэби, – сказал Паркер, – ты не настолько хорошо знаешь меня, чтобы я тебя трахал.
И он ушел.
После этой неудачи Паркер не был с женщиной – ни с высокообразованной карьеристкой, ни с какой-либо другой.
Стоит ли после этого удивляться, что он так остро отреагировал на красотку в номере Жюля. Когда Паркер вошел, она была почти полуголая. Перед тем как Мэг поспешно прикрылась какой-то тряпкой, а потом надела халат, Паркер мельком заметил тонкую шелковую комбинацию, едва доходящую до бедер.
«Да, только в этом все дело», – сказал себе Паркер, выезжая на круглую подъездную аллею к Понтье-Плейс, их фамильному особняку, выходящему на авеню Сент-Чарлз. С тех пор как Паркер переехал из дома, где провел детство, в, свой собственный, никогда еще визит в родовое гнездо не страшил его так сильно, как предстоящий.
Быть может, именно поэтому, вылезая из «порше» и поднимаясь по ступеням парадного входа, он позволил темноволосой красотке со стройными ножками снова проникнуть в его сознание и заполонить его целиком. Когда картинка оформилась отчетливо, Паркер понял, что вовсе не прочь меньше чем через час вернуться в отель и забрать женщину, которая вошла в жизнь семьи по воле его покойного брата.
Глава 3
Мэг стояла под навесом перед входом в отель «Морепа». Холодный ветер, трепавший бордовую ткань навеса, тянувшегося от дверей до тротуара, продувал легкое пальто насквозь, и ее била дрожь. А может, она дрожала вовсе не от холода? На свисток привратника подъехало такси, и Мэг двинулась к машине. Она решила одна предстать перед семейством Понтье, не дожидаясь Паркера.
Имя Понтье обладало почти магической силой, это интриговало и немного пугало Мэг. Собираясь позвонить из номера на регистрационную стойку и сообщить, что уезжает, она совершенно не представляла, что сказать по поводу расчета за номер. Но менеджер, который подошел к телефону, заверил Мэг, что ее багаж будет доставлен на дом и она может ни о чем не беспокоиться.
Привратник проинструктировал таксиста, что тому следует доставить пассажирку в Понтье-Плейс. Мэг улыбнулась, привратнику, дала ему чаевые из своего скудного запаса наличности и села в машину.
В такси было тепло, но Мэг все равно слегка дрожала – вот и ответ на один из ее многочисленных вопросов. Что ж, для любого актера естественно и даже полезно испытывать некоторый страх перед сценой.
Такси влилось в поток городского транспорта и вскоре свернуло на широкую улицу, где разделительной линией служила широкая полоса зелени, расчерченная тропинками. Итак, дело сделано, она уже в пути – и без помощи Паркера Понтье. Паркер наверняка не придет в восторг, когда, вернувшись в отель, обнаружит, что ее нет. Ему, небось, еще не приходилось сталкиваться со случаями неповиновения.
– Так ему и надо, – пробормотала Мэг. По милости Паркера она чувствовала себя так, словно влезла в чужую шкуру, а в данный момент Мэг, как никогда, нуждалась в уверенности.
Сцепив холодные пальцы на коленях, она стала смотреть в окно. Такси с умеренной скоростью ехало по широкой улице с трехрядным движением. Мэг наклонилась вперед и спросила у таксиста:
– Почему посреди улицы идут железнодорожные рельсы?
– Это рельсы трамвая «Сент-Чарлз», – ответил таксист таким тоном, словно это все объясняло.
Как раз в это время такси остановилось на перекрестке у светофора, и мимо него с лязгом прогрохотал трамвай. Он тоже остановился у светофора, издав при этом звук, весьма напоминающий визг рассерженного попугая.
«Дети были бы счастливы прокатиться на таком трамвае», – подумала Мэг, испытав при этой мысли легкие угрызения совести. Она очень скучала по своим детям. До сих пор Мэг всего дважды расставалась с Тедди и Элен: в первый раз, когда лежала в больнице после рождения Саманты, а во второй – прошлым летом, когда отправила их в летний лагерь. Первым и последним случаем, когда они с Тедом провели отпуск вдвоем, был их медовый месяц. А в последние два года перед смертью Тед вообще отказывался ехать в отпуск, заявляя, что слишком загружен работой.
Эти три дня показались Мэг целой вечностью. Загорелся зеленый свет, и такси и трамвай одновременно тронулись с места.
Мэг прикидывала, скоро ли ей удастся освободиться от Понтье. Миссис Феннистон, конечно, очень милая женщина, а для Мэг – просто спасительница, но даже святому придется не по вкусу, если ему повесят на шею чужих детей больше чем на три дня. Так что Мэг по мере возможности утешит мать Жюля, примет участие в церемонии похорон и поскорее уедет, чтобы никогда больше не встречаться с семейством Понтье.
Внимание Мэг привлекло внушительное трехэтажное кирпичное здание, царственно возвышающееся за узорчатой чугунной оградой. Черные ставни подчеркивали высоту окон, акцентировали внимание на строгих и изящных пропорциях всего здания и как бы направляли взгляд вверх, туда, где вздымался сияющий купол и колокольня.
– Какое величественное здание! Что это?
– Академия Святого сердца, – бросил через плечо водитель. Затем повернулся вполоборота и пояснил: – Те, у кого водятся деньжата, помещают сюда своих девочек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37