Вряд ли она когда-нибудь об этом узнает. Когда им приходилось сталкиваться, он был осторожен и сдержан.
Сьюзен присоединилась к остальной компании. Она села на единственный незанятый стул и наклонилась вперед, чтобы окунуть веточку сельдерея в гуакамоль.
– Сократим калории, – легко пошутила она, нежно глядя на мать, которая в обеих руках держала чипсы, обильно политые соусом.
Лиза, которая была тонкая, как щепка, и при этом ела, как лошадь, показала Сьюзен язык.
– Бери еще, Бетси, – сказала она беспечно. – Рядом с Джейком ты выглядишь малюткой, так что никто тебя не упрекнет. – И принимаясь за очередной чипе, повернулась к Сьюзен и осторожно спросила: – А где же Билли?
Отец Сьюзен фыркнул при упоминании этого имени.
– Ха! – сказал он с отвращением. – Он, наверное, выкидывает один из своих знаменитых неприглядных номеров.
Бетси кинула на мужа выразительный взгляд. Сьюзен вздохнула и посмотрела в сторону. Здесь она всегда чувствовала себя напряженно. Она не могла дождаться отъезда. И зачем вообще она приглашала Билли куда-то? Неужели она никогда не поумнеет?
– Сьюзен, не защищай его, – сказал Баз, неправильно истолковав ее молчание.
– Кто его защищает? – Сьюзен допила то, что осталось от ее выпивки. – Я исчерпала все средства защиты Билли Донахью.
– Неужели этот день настал, – усмехнулся Джейк.
Сьюзен глубоко вздохнула. Всегда одно и тоже.
– Может быть, он подойдет к десерту, – предположила Бетси.
– Я не хочу, чтобы этот подонок появился сейчас здесь! – Джейк поднялся со стула и подошел к временно установленному бару, чтобы смешать очередную порцию «Уоллбанджера».
– Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? – спросила Сьюзен расстроенно, и в разговоре установилось унылое затишье.
– Билли, наверное, сошел с ума, – наконец сказала Лиза. – Я удивлена, что он не сломался и не сделал тебе предложение.
Сьюзен изобразила сомнение на лице: у нее не было иллюзий относительно Билли.
– В чем дело? Ты что, грезишь? – Джейк выкатил глаза.
– Билли никогда не был тем, кто ей нужен, – сказала Бетси, обнимая дочь. – Джейк, когда ты собираешься прекратить пить и начнешь жарить рыбу?
Джейк поймал утром полосатого десятифунтового окуня, который, уже почищенный и порезанный, ждал на блюде.
– А когда ты будешь заниматься своим делом?
– Мама, папа, пожалуйста, прекратите! Можем мы провести один вечер без сражений!
Джейк втянул свое брюхо, пытаясь втиснуть его в брюки. Лицо его покраснело, а серые водянистые глаза злобно сузились.
– Что случилось, Сьюзен? Ты стесняешься нас перед своими друзьями?
– Нет, – твердо сказала Сьюзен, чувствуя приближение ссоры, жалея его, жалея мать.
– Да, ты стесняешься. Ты всегда стыдилась меня и матери.
Теперь Сьюзен встала лицом к нему. Она была высокой, но он был гораздо выше, и ее взгляд упирался в его бочкообразную грудь.
– Это неправда, – настаивала она, вытягивая шею, чтобы поймать его взгляд.
– Черта с два неправда!
Сьюзен отпрянула, удивленная тоном отца.
– Мы с твоей матерью гнули спины, чтобы вырастить тебя. А ты собираешься просто взять и уехать…
– Отец, я должна это сделать.
– У тебя есть обязанности здесь, девочка. Твоя мама рассчитывает на тебя.
Сьюзен ничего не ответила.
– Ты думаешь, что ты лучше любого из нас, – ты всегда так думала.
– Джейк. – Голос Бетси был неумолим.
Джейк вытянул большую дрожащую руку в сторону Лизы:
– Почему бы тебе, черт побери, не выйти замуж за кого-нибудь, как Лиэа вышла замуж за База? Или он недостаточно богат для тебя? Ты просто хочешь слишком многого.
– Я не… – Сьюзен начала отвечать, – уязвленная, но, не найдя ответа, повернулась с извиняющимся видом в сторону Лизы и База.
– Ты испортила вполне хороший брак, – едко продолжал Джейк.
– Откуда ты знаешь, что это был вполне хороший брак?
– Потому что я был поблизости. Возможно у меня нет твоих высоких степеней, но я знаю, кто счастлив, а кто нет. Или ты хочешь сказать, что счастливей Лизы?
Это было правдой. Лиза, вероятно, более счастлива, если счастье вообще можно измерить. С тремя прекрасными детьми и мужем, который обожал ее, Лиза буквально светилась удовлетворением. И вела напряженную жизнь. Казалось, она была президентом всего: Ассоциации любителей физкультуры, Маленькой Лиги своего сына, полного набора местных благотворительных учреждений.
Почему Сьюзен не сдавалась? Возможно, отец прав. Возможно, она гонялась за радугой. Ей всегда казалось, что у нее очень простые желания: работа, которая приносила бы удовлетворение, мужчина, с которым она могла бы разделить всю полноту жизни. На самом деле по крайней мере пятьдесят процентов этих желаний ускользали от нее, независимо от того, были ли они простыми.
– Мы с Лизой разные люди, – сказала Сьюзен. – По-разному обернулись и обстоятельства для каждой из нас.
– Черт побери, Джейк, оставь ее, – сказала Бетси, подходя к мужу.
Но он уже ничего не слышал и просто отмахнулся. Они слишком много хотели от него. Джейк был жителем Стоктона во втором поколении. Его отец работал на том же самом месте, где сейчас работал он сам, и Джейк всегда принимал свою судьбу. Он твердо верил, что люди должны придерживаться своего круга. И вряд ли это хорошая идея – начать болтаться с людьми другого класса. Это вызывало чувство неудовлетворенности и зависть. Слишком сильно выставляться плохо. Теперь все менялось, выходило из-под контроля. Старший сын тоже уехал из дома и жил в Бангкоке, работая переводчиком. После исключения из Беркли и поступления на военную службу он пошел учиться в армейскую школу переводчиков в Форте Орд, в Монтерее, где научился свободно говорить по-тайски, по-китайски и по-немецки. Средний сын Джейка был конструктором контейнеров, разрабатывал и поддерживал стандарты контейнеров, ящиков, канистр, банок и других вещей подобного рода. Он все так же жил в Стоктоне, но у него был вздорный характер, унаследованный ох Джейка, и они редко встречались. Поэтому Джейк возлагал все свои надежды – маленькие счастливые достижимые надежды – на Сьюзен. Почему она не могла довольствоваться такой жизнью, как у Лизы? Что происходило с его детьми?
Стол из стекла и мягкой стали закачался, когда Джейк со стуком поставил на него свой стакан.
Сьюзен почувствовала, что он избегал ее взгляда, когда рылся в кармане брюк в поисках ключей, и затем повел ее за собой. Следуя за ним, она думала, что это последняя ночь в родительском доме. Она не знала, что сказать отцу. Да и трудно с ним разговаривать. Его молчаливое присутствие было пугающим.
Наследующее утро, когда Сьюзен открыла глаза, она увидела яркий, ослепительный солнечный свет, разрезанный на узкие полоски, который пробивался через металлические жалюзи передвижного домика родителей. Услышав голоса снаружи, она стала прислушиваться с растущим напряжением и тревогой. Единственное, что она понимала из приглушенного разговора, это периодические «нет» отца. Скорее всего мать просила его извиниться, по крайней мере, попрощаться, а он отказывался.
Сьюзен отбросила одеяло, сшитое матерью много лет назад. В большинстве его лоскутков она узнавала остатки старой одежды, которую она или ее братья когда-то носили. Было легко выбрать те кусочки, которые принадлежали ей, потому что одежда ее братьев была более выцветшей, так как переходила от одного к другому.
Должна ли она смело выйти и посмотреть отцу в лицо или нет?
«Да», – подумала она, энергично поднимаясь со скрипучей кровати, на которой спала несколько последних ночей.
Она глянула в сторону спальни родителей, пытаясь понять, ночевал отец дома или вернулся утром.
– О, ты встала? – удивленно сказала мать, входя в комнату.
Дверь захлопнулась за ней, когда она подошла, чтобы, поцеловать дочь. Волосы Сьюзен были в беспорядке, старая ночная рубашка воскрешала воспоминания у них обеих.
– Я хотела попрощаться… – начала Сьюзен нерешительно.
– Он сам себе самый худший враг, – сказала Бетси. – Дай ему время.
Сьюзен посмотрела на мать, удивляясь, как она все эти годы справлялась с отцом.
– Ты знаешь, он умный человек, а вы, его дети, никогда не верили в это, – продолжала Бетси, разглаживая несуществующую складку на своем отутюженном ситцевом халате.
– Возможно, он был умен когда-то, мама, но сейчас он неумный. Он слишком занят борьбой со всем и со всеми. Он…
Бетси начала открывать жалюзи и остановилась, строго глядя на Сьюзен:
– Тебе просто нужно понять его. Вы, его дети, боитесь его…
– Мы боимся его?
– Да. Правильно. Он чувствует себя неуклюжим рядом с вами, невежественным. Я уверена, что он беспокоится, не будет ли хуже, если ты переедешь в Лос-Анджелес.
Бетси снова занялась жалюзи, и комната осветилась ярким светом. Сьюзен застыла на месте, наблюдая за ней, восхищаясь ее терпимостью и желая набраться от нее сил.
– Это тяжело для него – ты должна понять. Нравится тебе это или нет, но вы, дети, заставляете его чувствовать себя глупым, неполноценным неудачником. Потому что вы все достигли большего.
– А мы не должны были?
– Я не говорю, что вы не должны были. Я говорю, что вам нужно встать на его место, чтобы понять, как он себя чувствует.
Вещи Сьюзен были свалены в кучу сверху на чемодане, который лежал на полу. Она достала и отложила в сторону джинсы, носки и теннисные туфли.
– Может быть, мне сходить в порт, повидать его перед отъездом?.. – сказала она неопределенно.
Бетси наклонилась, чтобы подать ей руку.
– Оставь его в покое, Сьюзен. Я знаю твоего отца.
Недовольная беспорядком, в котором находились вещи Сьюзен, она положила их на пол и начала аккуратно складывать.
– Он любит тебя. – Она взглянула на рассеянную Сьюзен, сидевшую в нерешительности между двумя рубашками.
Бетси указала ей на голубую и продолжила разговор, не прекращая начатого дела:
– Он будет очень скучать по тебе. Но ему нужно время. Похоже, в твоем отъезде он видит единственное преимущество: на какое-то время Билли будет выкинут из твоей жизни. Но, с другой стороны, Лос-Анджелес далеко. И люди, с которыми ты будешь иметь дело, не совсем ему по душе.
Глаза Сьюзен увлажнились, когда она поглядела на мать. Она чувствовала трещину между ними, которая постоянно расширялась. На миг она представила себе, что родители прилетают в Лос-Анджелес навестить ее. В памяти еще не стерлась картина щедрого дома Кит и Джорджа и стиль богатой жизни, к которому она приобщилась там. Это было прекрасно, восхитительно, но родители никогда бы не смогли понять и принять его. Что она хочет? Чего же в действительности ждет? Казалось, наступило отрезвление, и теперь Сьюзен содрогнулась, сознавая, что ее затягивает водоворот противоречий. Деньги? Может быть. Но если это все, что ей нужно, то почему она испытывала чувство стыда и смущение. Деньги соблазняли, и было бы ложью сказать, что это не так. Но необъяснимым образом эти мысли заставляли ее чувствовать себя неуютно.
Сьюзен почувствовала на своей голове успокаивающую руку матери.
– Я думаю, ты должна ехать. Не обращай внимания на нас, – настаивала она. Ее лицо с морщинками и мешками под бледно-голубыми глазами выглядело усталым. – Я буду очень скучать по тебе, – сказала она сдавленным голосом. – Но со мной будет все в порядке. И с отцом тоже.
С благодарностью глядя на мать через пелену слез, Сьюзен взяла ее руки в свои и так держала их. Прощание оказалось в тысячу раз тяжелее, чем она могла себе представить, и эти чувства разрывали ее душу на части.
Печаль была неизбежна.
И все же она так рада уехать.
ГЛАВА 3
Тори надеялась, что Тревис будет отговаривать ее от переезда, что он, в конце концов, получит этот проклятый развод и женится на ней.
Но такого счастья она не дождалась.
Всего через три коротких дня она будет сидеть в самолете, прощаясь с Атлантой и приводя тем самым в исполнение угрозу, которой пугала Тревиса в течение многих лет. Она поставила ультиматум и проиграла.
«Определенно проиграла», – думала Тори, выбрасывая свидетельства его любви в уже полную мусорную корзину под столом, неуверенно задерживаясь на каждом из них и вспоминая то, что с ними связано.
Она сидела в своем кабинете и занималась уборкой стола, готовясь к отъезду. Правый верхний ящик стола почти весь заполнен богатством, накопленным за три с половиной года: аккуратно разложенными знаками внимания от Тревиса, с которыми она была не в состоянии расстаться.
Там были его записки, фотографии; сувениры.
Вот к чему она стремилась всем сердцем: разобраться со своей жизнью, привести в порядок кабинет и убраться из города. Тревис же вел изнуряющую кампанию, направленную на то, чтобы сломить ее. Всю неделю он посылал разные вещи: экстравагантные цветочные композиции, большие мягкие игрушки, глупые антикварные безделушки, идиотские телеграммы.
Цветы, уже не вмещавшиеся в кабинете, заняли всю приемную и холл.
Он не мог понять, почему она разрушает то, что считается совершенными отношениями. У них было общение, юмор, нежность и секс, который не утратил своего значения и по прошествии почти семи лет.
Он считал, что Тори совершает смертельную ошибку, выбрасывая на свалку все, что у них было общего, из-за отсутствия какой-то надежности своего положения.
Брак. Что, черт побери, в нем такого значительного?
Доверие, любовь, желание, общение – не было ли это все более важным, более долговечным, чем ничтожный клочок бумаги? Тревис провел с Тори больше времени, чем со своей женой, и искренне верил, что одна из причин этого то, что их не связывали узы брака.
На глаза Тори попалась фотография, на которой они с Тревисом; обнявшись, заклеивали большую табличку «ПРОДАЁТСЯ» табличкой «ПРОДАНО» перед домом в котором они вместе купили квартиру всего год назад.
Такое приобретение само по себе было большим обязательством. Тори рассматривала это как важный шаг в правильном направлении. Тревис, со своей стороны, смотрел на это как на выгодное вложение капитала, который всегда можно вернуть.
Ему нужны были ясно различимые пути отхода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63