https://wodolei.ru/catalog/installation/Geberit/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


– Капеллини… или, может быть, что-то из мескитового гриля, – выдавила из себя Сьюзен.
Что ей было необходимо на самом деле, так это – выпить. Вино, которое заказал Ден, охлаждалось в ведерке рядом со столом, потому что Ден, попробовав его, решил, что оно недостаточно холодное. Сьюзен кинула взгляд на вино – она с удовольствием выпила бы его теплым. Ну, могла бы положить кубик льда в бокал.
– И то, и другое – хороший выбор, – сказал Ден, по-видимому, задавшись целью устроить ей хороший вечер. – Вы могли бы начать с капеллини, а затем продолжить цыпленком, жаренным на меските.
У него была детская доверчивая улыбка. Она прорывалась через заученную изысканность. Сьюзен закрыла меню.
– Вы не могли бы поменяться со мной местами? – спросила она.
Ей не хотелось, чтобы это свидание превратилось в «отработку». Она решила сосредоточить все свое внимание на нем, а это было невозможно, когда прямо перед ее глазами маячил пирс, занимавший все ее мысли. Ден странно посмотрел на нее, вежливо поднялся со стула, и она облегченно вздохнула. Весь вечер смотреть на нарисованную кирпичную стену было определенно лучше, чем на проклятую неоновую вывеску, освещающую то место, где она хотела бы быть, но не могла. Пробираясь вокруг стола, чтобы поменяться с ним местами, Сьюзен убеждала себя, что если это переключит ее, то она прекрасно проведет время. Задев друг друга, они протиснулись нос к носу через узкое пространство. Скользнув на свое место, она поймала в своем стакане с водой тот же, упрямо подмигивавший ей, зелено-фиолетовьы блик, продолжавший безжалостно ее дразнить. С твердой решимостью она отодвинула его как можно дальше в тень.
Дену Салливану было сорок четыре года. Он вырос в Беверли Хиллз и учился в одной школе вместе с Ричардом Дрейфуссом, Альбертом Бруксом, Робом Рейнером и некоторыми другими из преуспевших, чьи имена были ей незнакомы. Пока он без умолку болтал о своих достижениях, как бы держа подготовленную речь, она пыталась демонстрировать восторженность, приходя к заключению, что он побывал на многих свидания к вслепую. После школы Ден поступил в Южно-калифорнийский университет. У его отца была брокерская фирма, и он пошел по его стопам. Он катался на лыжах, играл в гольф и теннис в загородном клубе, посещал только элитные кинотеатры и рестораны, ходил раз в неделю к психиатру, принимал средства, восстанавливающие силы, и пил пиво «Корона». Они со Сьюзен не имели ничего общего.
Когда Сьюзен мазохистски спросила Дена, не хочет ли он после ужина пойти через улицу на пирс, он посмотрел на нее, как на чокнутую, и буквально зашелся от смеха, словно это было удачной шуткой.
– Что? Слиться с народом?
Ден объяснил ей, что пирс является «дном города», захудалым и грубым, бельмом на глазу, как магнитом притягивающим преступников, и если бы океан поглотил его во время шторма или землетрясения, Санта-Монике это только пошло бы на пользу. Видимо, забавляясь ее деревенской наивностью, он торжественно продолжил, что по данным полиции, уровень преступности в районе, прилегающем к пирсу, в пять раз выше, чем в остальном городе. Потом снова рассмеялся, кичась своей элитарностью, с ухмылкой превосходства приглаживая пальцами свою прическу а ля Майами Вайс, и добавил, что если она принесла с собой пистолет или нож, то они, возможно, могли бы еще раз обсудить этот вопрос.
Сьюзен снова выставила на свет свой стакан, располагая его таким образом, чтобы поймать красочный неон, который призывал ее, но явно не Дена. Получая своеобразное утешение, она решила смотреть на стакан весь вечер.
Они целовались, как школьники, прислонившись к фонарному столбу. Шаткий деревянный пирс под ними колебался от топота людей, танцующих и прыгающих вокруг под великолепный старомодный рок-н-ролл пятидесятых, который играл оркестр, расположившийся под трехсторонним бело-синим полосатым навесом. Мерцающие буквы на ударной установке высвечивали название группы «Лил Элмо и Космос». Пышные прически, смуглая кожа и гладкие костюмы выдавали в них итальяшек.
«Тряхни-ка, детка…» – разносилось в пропитанном морем воздухе, смешиваясь с грохочущим внизу прибоем, приветственными одобрительными возгласами толпы, которая была так велика, что выплескивалась за пределы навеса на скрипучий дощатый пирс.
Молодая, неряшливого вида тусовка находилась в постоянном движении, танцуя и качаясь с поднятыми вверх руками, зараженная музыкой, не позволяющей стоять на месте. Это было невероятно забавно.
– Потанцуй со мной, – попросил Марк Пейдж посреди лучшего на ее памяти поцелуя.
– Хммм, две вещи я люблю больше всего, – прошелестела она ему в губы, затаив дыхание.
На вкус Марк был как вишневое мороженое. Со ртом ярко красным от падкого ледяного фунтика он выглядел мило. А ее губы, скорее всего, были фиолетовые.
– Две вещи? Какие? – Он просунул руки между ее головой и зеленой ребристой поверхностью фонарного столба, вжимая свое тело в ее невероятно соблазнительные формы.
Какая странная ночь! Он всю неделю думал о Сьюзен, с тех пор как встретил ее. А теперь вел себя как школьник с ее подругой, совершенно одурманенный, отключившись так, как уже многие годы не отключался. Он напоминал себе одного из своих студентов. И снова, и снова целовал ее, так жадно, что не мог остановиться.
– Целоваться и танцевать, – ответила Пейдж. – Ты так же хорошо танцуешь, как и целуешься? Мы должны прекратить целоваться, чтобы перейти к танцам.
– Не вижу причины, – засмеялся он, хватая ее и волчком запуская на танцевальную площадку.
– У тебя хорошо получается, – рассмеялась она, ее глаза сияли как звезды.
– Целоваться или танцевать?
– И то, и другое! – выдохнула она, когда Марк глубоко запрокинул ее назад и подхватил у самой земли в рискованном па, вызвавшем аплодисменты.
Они были Джон Траволта и Оливия Ньютон-Джои, и море танцующих расступилось, чтобы освободить им пространство, свистом, криком и хлопками выражая свое одобрение.
Воодушевленная обретенной аудиторией, Пейдж попыталась взять на себя инициативу в танце, но Марк не допустил этого. Он был хорош. Силен. Лучше, чем большинство мужчин, с которыми она танцевала на сцене.
«Господи, не дай мне влюбиться в этого парня», – умоляла она, взвизгивая от удовольствия, когда он, исполняя сцену из избитого мюзикла и крепко держа ее, крутил до тех пор, пока у нее не закружилась голова и она не упала ему на руки.
После очередного взрыва аплодисментов забитая до отказа неистовая танцплощадка снова сомкнулась вокруг них. Неистово пылая в фантастическом экстазе, они танцевали снова и снова, до изнеможения.
– Ты голодна? – спросил ее Марк, когда они отправились вверх по пирсу мимо разнообразных ресторанчиков, натыканных между игровыми павильонами, мимо десятков торговцев с ручными тележками, сновавших по дощатому настилу и продававших все, начиная от горячих темали и печеной картошки до мороженого в фунтиках.
Весь вечер они ели только мороженое.
– Больше, чем когда-либо, – ответила Пейдж, идя по пирсу впереди него и чувствуя себя заряженной дикой энергией и дикой сексуальностью.
Как она могла так поступить со Сьюзен? Они жили под одной крышей и были подругами. Ей всего лишь хотелось переспать с Марком один или два раза, узнать, что у него за душой, а затем она бы отдала его Сьюзен навсегда, если бы та захотела. Такую концепцию Сьюзен не смогла бы понять или простить и через миллион лет. Пейдж просто хотела погулять с ним. Пробежаться своими пальцами по его кудрявым светлым волосам, снять очки с его чувственного неоклассического лица и положить их на тумбочку рядом с его кроватью.
Пейдж думала – на что похожа его спальня? Возможно, она была маленькая. За исключением большого количества книг. Возможно, к ней примыкает маленькая студия. Это тоже было бы забавно. Может быть, они могли бы рисовать друг друга.
«Пейдж, ты страшный человек», – сказала она сама себе.
Кимоно вовсе не было случайностью. Она просто не могла совладать с собой, услышав внизу мужской голос. Ей казалось весьма забавным поддразнивать, провоцируя праведный гнев. Выходя из душа, она надела большой махровый халат, который висел в ванной комнате. Однако, выйдя из комнаты и услышав голос Марка, она кинулась обратно, в поисках более дразнящего, сексуального, розового атласного кимоно, надеясь, что Марк дождется ее «выхода».
Это было нехорошо. Она должна была чувствовать свою вину. И чувствовала ее. Но совсем немного и недостаточно для того, чтобы отказаться от удовольствий, которые доставляли его поцелуи.
За пятьдесят центов хозяин аттракциона, карни, зазывал в игровой павильон, обещая хорошую встряску. Игра заключалась в том, чтобы сильно ударить кувалдой по металлической конструкции, напоминающей качалку, на другой стороне которой восседала отвратительного вида резиновая лягушка. От удара молота по металлическому диску на свободной стороне качалки резиновая лягушка взлетала в воздух, и надо было, чтобы она попала не на пол, а в пруд, в котором плавали пластиковые листья кувшинок. Если лягушкой удавалось попасть в один из таких листов, можно было выиграть одну из набивных игрушек, выставленных в ряд вдоль стены. Из своих многочисленных экскурсий на Кони-Айленд Пейдж знала, что это требовало почти невозможной ловкости.
Для нее – может быть, но отнюдь не для Марка. Оказалось, что он мастер по части этих аттракционов. Как и Пейдж, он вырос в Нью-Йорке, и Кони-Айленд был местом его постоянного обитания. Он поставил себе целью научиться умению перехитрить карни, которые всегда плутовали на аттракционах. После того как лягушка прыгнула на пол, Марк дал карни еще пятьдесят центов и велел Пейдж смотреть внимательно. Он низко склонился, осматривая механизм снизу, после чего выиграл пять попыток из семи.
Нагруженные призами, они пошли дальше, обходя палатки с гораздо большим энтузиазмом, чем заслуживали находившиеся в них забавные игры. Пейдж несколько раз была близка к выигрышу, как раз достаточно, чтобы поддержать азарт, а Марк слишком часто выигрывал, как раз достаточно, чтобы карни не прекращали бросать на него косые взгляды.
Там были все те же обычные игры: бросание футбольного мяча в покрышку, метание стрел в надувные шары, разбивание монетами стеклянных тарелок, стрельба из водяных пистолетов по рисованным улыбкам клоунов, надувание и лопанье резиновых шаров, кидание мячей в набивных ситцевых кошек, в подвешенные молочные бутылки и в большой круглый металлический ребристый колокол, при попадании в который, женщина, работающая на этом аттракционе, падала в огромную лохань с водой.
Понаблюдав немного, Пейдж подошла к хозяину аттракциона с окунанием и прошептала ему на ухо свою просьбу. Он посмотрел на нее так, как будто имел дело с сумасшедшей. Возможно, он не мог сделать то, о чем она его просила. Тогда она вручила ему пятидолларовую купюру, и он передумал.
Минутой позже Пейдж заменила абсолютно мокрую женщину и уселась на скамейку сама, бросая вызов быстро собиравшейся толпе, удивленной так же, как и Марк.
Она видела, как Марк бросил два четвертака в руку карни, изумление читалось в его холодных голубых глазах, когда он оглядел ее новое ситцевое платье от оборки, открывающей плечи, до бедер. Она скинула туфли и сидела с голыми ногами, пальцами пробуя, насколько холодна вода.
Банг! Мяч пролетел мимо, хотя Марк тщательно целился и бросил его со всем своим умением. Пейдж чуть не упала от удивления и крепко ухватилась за деревянную доску под собой, восстанавливая равновесие и с упреком глядя на вооруженного мячами агрессора. Банг! Мяч опять пролетел мимо. Дрожь нервного возбуждения пробежала по ее коже, и она улыбнулась, потом увернулась, когда третий мяч пролетел примерно в дюйме от ее головы.
– Прости, – извинился Марк, затем добыл еще один мяч и снова прицелился.
– Эй, дай еще кому-нибудь попробовать – крикнул толстый парень в шортах и рубчатой майке, протиснувшись перед размахнувшимся Марком и выхватывая у него из рук резиновый мяч, размером с бейсбольный, за который тот только что заплатил. – Отойди, приятель, – категорично заявил парень, возвращая Марку пятьдесят центов.
Если бы только у Пейдж был фотоаппарат, она стала бы обладательницей бесценного снимка физиономии Марка.
Его реакция вызвала смех Пейдж. Оценивая очередь, которая значительно выросла, и весело считая ряды шумных претендентов, она помахала ему, наблюдшая за тем, как он неохотно согласился и прокладывает себе путь в конец. Пейдж собиралась слезать вниз, когда с воплем полетела в воду от мяча, брошенного жирным парнем в шортах.
Она показалась из воды, ослепленная, мокрая насквозь, стуча зубами и совершенно ошеломленная. Ее одежда прилита к телу. Даже на теплом вечернем воздухе ей было холодно Пейдж почувствовала, что ее соски напряглись и затвердели, прижимаясь к мокрой ткани платья, и, начав осматриваться, она замерла, смутившись. Можно легко представить себе эффект. Он читался в нетерпеливых глазах мужчин, ожидающих своей очереди бросить мяч, жаждущих увидеть, как она снова промокнет насквозь. Их пылкие фантазии разгорались. Она покраснела, поняв, что и ее – также, и быстро нашла в толпе Марка, показывая ему, чтобы он помог ей слезть отсюда к чертовой матери. Марк стоял, сложив руки на груди и глядя на нее со странной всепоедающей улыбкой, которая заставила ее почувствовать не только прозрачность своей одежды, но и своих мыслей. На этот раз он помахал ей.
– Марк! – крикнула она, все еще стуча зубами, обхватив себя руками и ожидая от него помощи, чтобы спуститься.
Но Марк только рассмеялся, когда кто-то еще купил три мяча и приготовился кидать.
– Эй, погодите минутку, это шутка – на самом деле, я не работаю здесь, – сказала она, поворачиваясь от Марка к тощему юнцу, собиравшемуся обстреливать ее, а затем к карни.
Она не могла поверить в происходящее. Надо быть сумасшедшей, чтобы залезть сюда.
Банг! Пейдж второй раз оказалась в воде. А ведь она могла бы поклясться, что парень на несколько ярдов промахнулся!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63


А-П

П-Я