К концу весны и в продолжение лета деятельность Мелани приостановилась. Хэрриет посоветовала ей не браться ни за какую коммерческую работу, пока в конце августа не выйдет сентябрьский номер: при появлении в мире моды ее лицо должно было выглядеть абсолютно новым. Все летние месяцы Мелани по указанию Хэрриет работала для будущих номеров «Фэшн», не имея возможности сотрудничать с другими журналами, которые выходили одновременно. Обычно редактор модного журнала подолгу работает с полюбившейся ему моделью, делая номер за номером. Он ревниво прячет эту модель от других редакторов, ибо она придает его журналу определенный стиль.Мелани безоговорочно следовала всем указаниям Хэрриет и не появлялась в агентствах Форда, общаясь с боссом только по телефону. Инстинкт подсказывал ей, что именно Хэрриет, а не кто-то другой из ее знакомых, способна найти ответ на ее еще не оформившийся вопрос и сообщить о том, что же именно ей так хочется узнать. Сделанные Спайдером фотографии пленяли ее. Она часами рассматривала их с напряженным любопытством. Иногда, оставшись одна, она, подойдя к зеркалу, держала свой снимок в натуральную величину рядом с собой и подолгу всматривалась в свое отражение. Фотографии рассказывали ей неизвестные дотоле вещи о том, какой видят ее другие, но они так и не смогли удовлетворить ее жгучий голод, требовавший окончательного насыщения познанием. Фотографии Спайдера, демонстрировавшие, какой видит ее он, содержали тайну и еще больше усугубляли ее растерянность. Может быть, лучше, чтобы ее фотографировал другой, думала она, но Хэрриет все не раскрывала карты и не хотела, чтобы до сентября Мелани работала с кем бы то ни было, кроме Спайдера.— Дорогая, дорогая Мелани, ты совсем не рассказываешь о себе. — Они сидели за кухонным столом на чердаке Спайдера, поедая огромные сандвичи с колбасой и сыром.— Спайдер, ты очень любезен со мной, но любопытнее тебя нет никого на свете. Я рассказала тебе все, что могла. Чего еще ты хочешь?— Бог мой, но ведь ты дала мне только наметки — похоже на арматуру для архитектора волшебной сказки: красивый богатый отец, прелестная общительная мать, ни сестер, ни братьев, родители все еще безумно любят друг друга, и им завидует весь Луисвилл. У тебя было счастливое детство. Полтора года ты провела в школе Софи Ньюкоб, а потом уговорила любящего папу отпустить тебя в Нью-Йорк попытать счастья. Конец. И ты хочешь сказать, что это все?— А что плохого в том, что у меня было счастливое детство?— Ничего. Я просто не вижу в этом повествовании никаких человеческих качеств его персонажей. Все красивы, все любят друг друга, все так чертовски мило. Я не могу ощутить это, пощупать. Все слишком лучезарно, чтобы быть правдой.— Да, но все так и было. Честно, Спайдер, я не понимаю, чего ты от меня ждешь. Мне кажется, ты в детстве тоже не горевал — ну так что из этого? По-твоему, я что-то скрываю? Тебя осчастливит, если я опишу тебе последовательно каждое па моего первого танца в старших классах? Это будет просто повесть о кошмарах Средневековья. — Мелани не выказывала нетерпения, она привыкла к тем, кто хотел докопаться до ее сути. Она рассказывала этим людям правду, какой ее себе представляла. Свою тайную фантазию — взглянуть на себя со стороны — она так ни разу и не облекала в слова и не собиралась никому поведать об этом.Спайдер наблюдал за ней, возмущаясь и одновременно благоговея. Она, кажется, понятия не имеет, что сводит его с ума. Не похоже, что она его дразнит, вряд ли нарочно скрывает что-то, но должно же быть нечто большее, чтобы он понял: вот она в ответ на его любовь сообщила о себе такое, чего никто не знает. Она дьявольски непостижима, словно он влюблен в красивейшую в мире глухонемую. А больше всего его мучило то обстоятельство, что, чем меньше она давала, тем больше он хотел, чем чаще отклоняла его вопросы вежливым молчанием, тем сильнее он убеждался, что она не желает раскрыть какую-то ключевую подробность в себе, которую ему непременно нужно знать.Раньше, до того как влюбиться, Спайдер охотно, с ленивым добродушием выслушивал бесконечные излияния своих мимолетных подруг об их душе, о подсознании, детских травмах, об отсутствии взаимопонимания с родителями, даже об астрологических предсказаниях их судеб. Его пленяло и восхищало, как женщины копаются в себе, извлекая крохи, чтобы раскрыться перед ним. Он дарил им себя не в большей степени, чем обещал, но сейчас ему хотелось понять душу этой женщины и шире открыть ей свой внутренний мир, однако ее окружала какая-то непроницаемая таинственность. Он сгорал от желания обнять, окутать, оградить ее, вызнать самые потаенные желания, надежды и страхи, выведать самые далеко идущие амбиции, самые мелкие и низменные помыслы, проведать о самых печальных ее днях, самых глупых проступках — узнать все!Даже занимаясь любовью с ней, он не чувствовал, что она здесь, целиком принадлежит ему. В первый раз они стали близки на следующий день после окончания съемок для сентябрьского номера. Мелани оказалась не девственницей, но Спайдер не догадывался об этом — стольких трудов стоило ему уговорить ее лечь в постель. Наконец, видимо, только потому, что согласиться было проще, чем продолжать отказываться, она позволила ему, обезумевшему от любви и желания, привести ее к себе домой. Он был заботлив, терпелив и изощрен, обуздывал свою страсть, стремясь больше доставить удовольствие ей, чем себе. Спайдер привык к женщинам, которые хотели его и вожделели не меньше, чем он, шли ему навстречу, сами прыгали в постель, возбужденные и обуреваемые жаждой близости. Мелани в любви была убийственно холодна. Она отвечала на поцелуи и прикосновения, как ребенок, которого приласкали. Она старалась продлить предваряющие ласки, удерживая его у своих губ и сосков, пока он не испугался, что она больше ничего ему не позволит. Но наконец как-то безрадостно, почти разочарованно, она позволила ему войти в себя. Она торопила его, как ему казалось, сгорая от страсти, но выяснилось, что она лишь хотела, чтобы он побыстрее получил удовлетворение.— Но, дорогая, ты не кончила, пожалуйста, позволь мне… я так много могу сделать.— Спайдер, не надо, мне хорошо и так. Я счастлива, мне не нужно кончать, я почти никогда не кончаю, просто обними меня, поцелуй и приласкай еще, представь, что я твой маленький ребенок — это мне нравится больше всего.Но даже в эти долгие нежные, сладкие минуты он ощущал ее замкнутость, отказ от общения, чувствовал, что ее внимание направлено куда-то в сторону рт них двоих, хотя их тела так тесно переплетались, что разделить их казалось невозможным. И тем не менее они были вместе.После того первого раза он применял все свое искусство, чтобы довести ее до оргазма, словно это помогло бы ему подобрать ключик, который отопрет разделявшую их дверь. Иногда она достигала легкого трепещущего спазма, но он не догадывался, что она вызывает его в себе одной и той же все повторявшейся сексуальной фантазией. Мысленно она лежала с незнакомым любовником на низкой кровати, а вокруг кольцом стояли мужчины и жадно смотрели на нее, брюки у них были расстегнуты, они наблюдали, как любовник трудится над ней, и члены их становились все тверже и больше, ее отклик на ласку увлекал их. Для этих наблюдателей, возбужденных, с огромными пенисами, готовыми взорваться, все происходящее было как в кино. Если Мелани удавалось как следует сосредоточиться мыслью на проблеме их возбуждения и неудовлетворенности, она могла кончить. * * * Естественно, в мире моды ходило много слухов о сексуальной жизни Хэрриет Топпинхэм. Многие полагали, что она лесбиянка, но никому не удавалось добыть какие-либо доказательства этому, и посему, принимая во внимание ее необоримое уродство, одинокую жизнь и колоссальные амбиции, общественное мнение пришло к выводу, что Хэрриет — бесполое существо, интересующееся только работой.Однако все искатели доказательств смотрели не в ту сторону, озабоченные обнаружением тривиального подтверждения, то есть наличия связи между Хэрриет и какой-нибудь юной красавицей.Откуда им было знать, что Хэрриет является членом самой скрытой группы из всех сексуальных меньшинств — международной сети могущественных лесбиянок средних лет, женщин в возрасте от почти сорока до шестидесяти с небольшим, занимающих высокое положение, обладающих властью или славой. Все они знали друг друга или о существовании друг друга, где бы ни жили, в Нью-Йорке, Лондоне, Париже или Лос-Анджелесе. Среди этих женщин числились легендарные актрисы, знаменитые литературные агенты, блестящие промышленные и бытовые дизайнеры, удачливые театральные продюсеры, руководители рекламных отделов, творческие личности многих направлений. Они составляли слабо связанную, но сплоченную группу, никому не ведомую, в отличие от клана высокопоставленных мужчин-гомосексуалистов тех же профессий. Многие из них долгие годы были замужем за солидными людьми, некоторые являлись любящими матерями и бабушками. Если вам не удается увидеть подобную женщину без маски, то вы не поверите: будучи с ней знакомы лет двадцать, вы могли даже и не подозревать о ее истинной сексуальной ориентации.В целях самозащиты эти женщины строго разделяли свою лесбийскую и деловую жизнь. Их сексуальными партнершами становились такие же женщины, как они, наделенные такой же властью. Иногда партнершами служили и незнакомые, совершенно незначительные девочки из баров для лесбиянок, но такие авантюры всегда опасны. Для женщин их положении бравирующий, щегольской, радостный стиль жизни светских гомосексуалистов-мужчин неприемлем, он чреват потерей власти и уважения окружающих. Женщины этого рода действуют с той же молчаливой скрытностью, что и президент, имеющий любовницу, или конгрессмен, неравнодушный к спиртному. Конечно, кое-кто из людей важных и осведомленных знает о них, но это считается знанием не для широкой публики. Лесбиянство, как среди простых, так и среди высокопоставленных женщин, все еще вызывает большую неприязнь, чем мужской гомосексуализм, и огромное большинство удачливых лесбиянок вынуждены скрываться.Естроившись в мир моды в качестве ассистента редактора по обуви, Хэрриет взяла за правило никогда не иметь никаких дел с моделью, даже если модель сама в корыстных целях шла на близость. В двадцать с небольшим сексуальный опыт Хэрриет ограничивался общением с женщинами тридцати-сорока лет, но со временем она была принята во всемирную сеть. Когда Хэрриет впервые увидела фотографии Мелани, она находилась в связи с главой рекламного агентства с Мэдисон-авеню, дамой года на два старше ее. Связь их длилась давно, была удобной, не доставляла хлопот и соответствовала своему предназначению. Те, кто считает, что «бесполые» мужчины и женщины живут без секса, почти всегда ошибаются.Теперь, после стольких лет железного опыта и постоянного самоконтроля, магические, далекие глаза Мелани и образ ее тонкого, изящного тела неотступно преследовали Хэрриет во сне и наяву. Раньше она ненадолго влюблялась в некоторых моделей, но ни одним движением не выдавала себя, никогда не искала благоприятного аванса. Риск слишком велик. Немыслимо непозволительно, чтобы хоть одна из девушек, которых она может осчастливить простым указанием пальца и фразой «Я беру ее», узнала нечто такое, что позволило бы ей проникнуть в тайну Хэрриет. Она наблюдала за отношениями между Мелани и Спайдером и мгновенно уловила момент, когда они стали любовниками. Она привыкла к роли зрителя гетеросексуальных романов и воспитала в себе свинцовое безразличие к ним, но на этот раз ей стало больно. Боль, несомненно, была вызвана ревностью, а Хэрриет, женщина столь же гордая, сколь и суровая, не подозревала, что ревновать тяжело, а еще хуже узнать, что она слишком слаба для этого чувства. Она наблюдала за ними всю весну и лето, неотступно следя за Спайдером, сиявшим от счастья, и Мелани, жаловавшей его сдержанными, нещедрыми, поэтичными улыбками, таившими полускрытое приглашение. * * * Каждый год в первый день праздника Четвертого июля Джейкоб Лейс, издатель «Фэшн энд Интериорз» и шести других родственных детищ, составлявших журнальную империю, давал вечера. То были не просто праздники для сотрудников; приглашения на эти вечера в мире моды были равноценны признанию дворянских прав. Хэрриет присутствовала всегда, отказываясь ради такого случая от своего принципа оставаться в стороне от делового общения. В этом году пригласили и Спайдера в знак признания его длительной работы для «Фэшн», и, конечно, он привел Мелани.Лейс жил в округе Ферфилд, неподалеку от Ферфилдского охотничьего клуба, его поместье раскинулось на двадцати пяти гектарах зеленых полей и лесов. Дом был построен в 1730-х годах и с тех пор любовно содержался и перестраивался. В день праздника на огромных вековых деревьях мигали тысячи белых огоньков, превращая каждую картинку в декорированную мизансцену из «Сна в летнюю ночь». Гости слетались из Далласа и Хьюстона, из Чикаго, Бель-Эйр и с Гавайев. Хозяйки Файр-Айленда, Хэмптона и «Мартаз Вайнъярд», проклиная издателя, были вынуждены планировать собственные праздничные вечера так, чтобы не ссориться с ним, и оставались без главных гостей, ради которых приходили все остальные. Фотографы не делали снимков для страниц светской хроники, редакторы отделов светской жизни не писали заметок. Это был сугубо приватный вечер для настоящей и будущей элиты мира моды, театра, танца, рекламы, торговли, издательского дела и дизайна.Практичная жена Джейкоба Лейса давно решила проблему угощения для сотни гостей — прибывшим предлагалась, как она говорила, «традиционная американская еда»: гамбургеры, булочки с сосиской, пицца и тридцать один сорт мороженого «Баскин-Роббинс». В год двухсотлетнего юбилея такое меню сочли выбранным как нельзя более удачно. Согласно американским традициям в красно-бело-синих полосатых шатрах на лужайке и у бассейна размещались четыре хорошо укомплектованных бара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83