Знаешь, мне приятно, что ты не говоришь, как другие: зачем тебе одной такой дом? Что ты будешь там делать?
— Ну, Ольга, сегодня ты одна, а завтра нет. И потом — разве плохо даже одной в просторном доме?
— Одной, конечно, хорошо, но иногда опасно.
— Я не думаю, что настолько, чтобы не строить. Ну кто тобой так заинтересуется?
Ольга полезла в карман куртки и вынула револьвер.
— А если заинтересуется, вот эта «леди» всегда со мной. Таня, не дыша, уставилась на оружие.
— Что? — Она вытаращила глаза на Ольгу. — У тебя есть пистолет?
— Во-первых, это не пистолет. Это револьвер. Он называется «леди». Специальный, женский. Видишь, какой изящный.
— Где ты его взяла? — прошептала Таня, ее круглые голубые глаза стали совершенно прозрачными от изумления.
— Купила в магазине.
— Да ты что? А кто тебе разрешил?
— Тань, да что тут такого? Идешь в милицию, берешь разрешение. Покупаешь. Сейчас черта лысого можно купить. Не знаешь, что ли? Кладешь в карман и ходишь, при случае можешь отпугнуть мужиков.
— Ха-ха, — сказала Таня. — Так я и поверила, что ты их отпугиваешь.
«Ах, Таня, если бы ты знала, насколько это точно, — подумала Ольга. — Отпугиваю с тех пор, как со мной произошло то, чего ты не знаешь, но очень скоро узнаешь».
— После Славы мне не нужен никто. Да сейчас мне и не до них, у меня бизнес, который требует безраздельной отдачи. Так что я отдаюсь только ему. — Ольга вздохнула, помяла салфетку, скрутила ее в трубочку, она крошилась, бумажные лохмотья падали в тарелку с очистками от фисташек. — С револьвером я чувствую себя увереннее. Я понимаю, когда на меня кто-то нападет, вряд ли выстрелю. Но с оружием в кармане я держусь так, что ко мне никто не посмеет подойти. Понимаешь, о чем я?
— Да, конечно, в свое время меня занимала психология. В библиотеке чего только не начитаешься. Потенциальная жертва сама притягивает преступника.
— Без него я бы все время думала, что на меня могут напасть. Теперь, даже когда я очень много езжу, ко мне не липнет ни один черт. Нигде — ни во Вьетнаме, ни в Чехии, нигде.
— А как ты его провозишь? Я читала…
— Читаешь много, — усмехнулась Ольга и посмотрела на Таню, глаза которой стали по блюдцу на белом лице, а коротко стриженные волосы, кажется, вздыбились. — Есть способы…
— Слушай, вот уж никогда не думала, что ты станешь такой крутой…
Ольга усмехнулась:
— У тебя бы тоже получилось. Хочешь ко мне в компанию?
— В компанию? — Татьяна сощурилась, собираясь рассмеяться. — Ты тоже меня не так видишь. Я слабая больная женщина, у которой на шее муж и дочь.
— Да, я знаю, что ты больная.
— Знаешь? А чем это я больна? — Татьяна порозовела, потом бледность, покрывшая лицо, смыла краски.
— Слушай, давай-ка нашу приятную беседу продолжим в другом месте. Мы можем кое-что открыть друг другу. Я предлагаю подняться в ресторан.
— Что ты имеешь в виду? — спросила Татьяна с некоторым изумлением, а потом посмотрела на часы. — Слушай, мой ребенок уже явился из школы, а благоверный клацает зубами от голода.
— Ничего, один раз справятся без тебя. Позвони мужу и скажи, что задерживаешься.
— Саша не поймет.
— А ты что, каждый день задерживаешься?
— Да нет, я уже не помню, когда задерживалась.
— Ты его избаловала. Пускай наконец поймет, что жена на беспривязном содержании.
— Скажешь тоже, да я как маятник: утром — из дома, вечером — домой.
— Ну и зря, — сказала Ольга. — Давай-ка иди и звони.
— У меня нет жетона.
Ольга порылась в сумке и достала коричневый пластмассовый кружок.
— Телефон на лестнице. Работает. Он всегда работает. А потом приходи в ресторан на второй этаж.
— Я не найду.
— Я объясню.
Они поднялись из-за столика, вышли из полумрака. В ресторане, заказав что-нибудь необыкновенное, Ольга собиралась поговорить с Татьяной прямо и открыто. Между прочим, недавно заметила она за собой, когда у нее появились деньги, она совершенно иначе стала относиться к еде. Если раньше глотала сосиски с пельменями, то теперь ей хотелось пробовать, пробовать, пробовать. Вчера, к примеру, заехала в рыбный магазин и купила кусок мороженой акулы. Теперь ждала вдохновения, чтобы приготовить ее с удовольствием. К еде, поняла она недавно, надо относиться, как к поиску кадра. Она попробовала каракатиц и осьминогов во Вьетнаме, лягушачьи лапки и бог знает что еще.
Таня вздохнула и, смирившись, пошла звонить.
Потом они сидели за плотно уставленным столом, Таня по третьему разу рассматривала фотографии «кукольного домика».
— Слушай, Оль, а сейчас ты довольна жизнью?
— Едва ли можно так сказать. Человек — существо ненасытное. Он всегда чем-то недоволен. Мне многое не нравится в себе и в окружающей жизни. Но лучше что-то делать, чем лежать на диване, плевать в потолок и ждать, что изменившаяся жизнь сама будет к тебе подстраиваться.
Таня покачала головой.
— Слушай, а что ты делаешь в своей фирме?
— Что поручают, го и делаю.
— Интересный ответ. Но может, скажешь, как бывшей подруге?
— Я организую путешествия за рубеж. Собираю группы… Сама езжу.
— На этом можно так здорово заработать?
— Ха-ха! На домик хватает.
— Все ясно. А личная жизнь?
— Личная жизнь? Я сама себе личная жизнь.
— Неужели у такой эффектной женщины никого нет? И никто тебе не нужен?
— Нет. Абсолютно никто.
Ольга отставила бокал с вином. Помолчала. Полумрак стал наполняться голосами, она уже слышала громкие признания пьяненьких девиц за соседним столиком. Одна рассказывала другой:
— А я этому турку говорю: «Я же лучше ее, так почему мне пятнадцать баксов?» А он: «Я знаю, ты лучше, но ты русская!» Представляешь? Дискриминация какая, да?
— Слушай, Таня, мы с тобой достаточно выпили, чтобы я могла тебя спросить — а ты счастлива? Довольна своей жизнью, мужем?
— Счастлива? Какое же это счастье, — вздохнула Таня. — Я раньше думала, что счастье, как говорили, — она скривила губы, — это когда тебя понимают. Оказывается, мало-ва-ато. Когда тебя понимают, здорово. Понимают, например, что тебе не сладко живется. Но ничего не делают, чтобы тебе жилось лучше. Постоянно чего-то не хватает, то денег, то времени, то сил. Оказывается, я хочу жить в достатке. Никогда раньше не предполагала, что я могу так много хотеть. Понятно, конечно, когда ни у кого ничего не было и нигде не было — откуда взяться желанию? Но теперь я вижу то, что хочу, а иметь не могу — не на что купить, Ольга.
— Фу, какая приземленная прагматичность, — шутливо сморщила нос Ольга и отодвинула от себя бокал с водой.
— Слушай, я думала, с тобой можно откровенно. — Таня вытаращила глаза. — Мы, в конце концов, не на политучебе?
— Если ты помнишь, я никогда на нее не ходила.
— Да, ты была аполитична. — Вдруг Таня захохотала. — Ох, помню, как тебя хотели выбрать в профком, а ты заявила — ни за что, лучше повесишься.
Ольга тоже засмеялась.
— Да, я была непростительно резка.
— Мягко сказано. А вообще, если честно, ты была наивная дура.
— Наверное, ты права. Но потом каждый дурак передуривается по-своему.
— Мы все были наивные до глупости. Недавно нашла в шкафу самодельные японские палочки. Может, помнишь, я ходила в научную секцию по японистике? Семен Ильич — он сейчас знаешь где? За океаном, на Брайтон-Бич обитает, — так вот, он нас учил их правильно держать.
— А что вы ими цепляли? — Ольга наморщила лоб, силясь представить.
Таня засмеялась.
— Бумажки. Он резал их мелко-мелко и показывал… Да, веселые денечки. Но все с такой серьезностью…
— Давай-ка вернемся к моему наглому вопросу о твоем счастье. Тебя муж устраивает? Удовлетворяет, если говорить прямо и без обиняков?
Таня вздохнула и посмотрела на нее.
— Ольга, ты, наверное, не знаешь…
— Знаю.
— Что ты знаешь? — запальчиво спросила Таня.
— Я знаю, у тебя была операция.
— Какая?
— Ну, прямо скажем, не аппендицита.
— Да, не аппендицита. А откуда тебе известно?
— Ты забыла, наверное, я ведь фотограф. А моя камера рентген.
— Ага, ты сейчас меня просветила и в моем малом тазу кое-чего не досчиталась.
— Да, но я тебя просветила давно и поняла, что численность твоей семьи теперь может увеличить только аист.
— Или капуста. — Таня усмехнулась и опустила глаза. — Но обычно это не влияет на отношения в постели.
— Извини, влияет и очень.
— Но меня сейчас это не слишком волнует. У меня есть дочь, а плодиться мне все равно не на что. Ты, надеюсь, понимаешь, что означает понятие «качество жизни»?
— Да, понимаю. — Ольга напряженно вздохнула. — Понимаю и другое, о чем ты даже не подозреваешь. Недавно я прошла через то же, что и ты.
— А ты откуда знаешь, через что я прошла?
— Потому что я недавно прошла через это. — Ольга намеренно построила фразу так, чтобы можно было истолковать ее двояко.
Таня уставилась на нее.
— Недавно? Никогда не скажешь!
— Да, не скажешь. А зачем кому-то знать? Интимное дело. И оно никого не касается.
— Да… — Таня покачала головой. — Ты меня просто сразила. Так что дальше?
— Я могу тебе сказать, — Ольга покачала головой, — гормоны делают свое дело.
— Тебе никого не хочется?
— Знаешь, пожалуй, нет. Никого не хочется.
— А что тебе хочется?
— Что хочется? То, что хочется, я получаю. — Ольга смотрела поверх Таниной круглой головы: да, ее подстригли здорово, в полумраке особенно хорошо видна искусность мастера. Одета она стильно, как прежде, но теперь к стилю требуется еще и добротность. Без денег ее не бывает. — Таня, мы давно знаем друг друга, и мне кажется, мы не противны друг другу… Хочешь со мной работать? У тебя будет все.
Таня уставилась на нее.
— Что это значит?
— Это значит, для начала ты возьмешь отпуск за свой счет, поедешь со мной в Прагу.
— Интересно, на какие деньги я туда поеду? Что я скажу Саше?
— Скажешь, что подбирала материалы для моего турагентства «Кукольный домик». В качестве поощрения тебе подарили поездку. Правдоподобно, верно?
— В общем, да. А что мне делать в Праге?
— Сперва скажи, ты согласна довериться мне? Согласна? Таня вздохнула, помолчала.
— Да, но Саша…
— Ему пока ничего не надо говорить.
— А потом как я объясню?
— Про что?
— Про деньги…
— Не волнуйся, придумаем. Придумаем, как ему объяснить твои поездки…
— Куда поездки?
— За границу.
— Уж не в бордель ли ты хочешь меня сдать?
Ольга засмеялась:
— Не заносись и не строй иллюзий. Посмотри на себя, И на меня. Кому нужны старушки подружки в борделе? Ты думаешь, я зарабатываю в борделе?
— Может, ты там снимаешь, а потом шантажируешь…
— О, для такого риска нужна отвага. У меня ее нет. Дорогая моя, я зарабатываю иначе. Безопасно. Но поскольку мы с тобой так похожи…
— Мы похожи?
— Да. Мы похожи отсутствием одного и того же. Так вот, мы поедем в Прагу, тебе сделают небольшую операцию, тебя, самое интересное, восстановят… Тебе сделают что-то вроде протеза, который будут заполнять и опорожнять. И платить деньги.
Таня не мигая смотрела на Ольгу.
— Думай, Таня. Как только придумаешь — летим в Прагу. И начнется другая жизнь. Совсем другая. Поверь.
Таня откинулась на спинку стула и смотрела на Ольгу, на ее уверенное свежее лицо. Она вдруг представила себе то, что предлагала ей Ольга. Ей стало не по себе — это неприлично, отдать себя под перевозки, как какую-то сумку, как чемодан… Фу. Но эту мысль очень быстро вытеснила другая — а по своей природе женщина разве не сосуд? В голове помутилось.
— Что перевозить-то?
Внутри Тани все дрожало, когда она задавала вопрос. Да уж конечно, что-то такое, чего нельзя положить в ручную кладь или сдать в багаж. Что-то таинственное, страшное, секретное, но разум подкидывал якорь, за который можно уцепиться: за это хорошо платят. Сердце ухнуло вниз, ей стало больно и страшно за себя. Боже, как ей хочется заработать. Она представила голенастую, вытянувшуюся за последний год дочку в джинсах, которые она недавно надставила куском от старых Сашиных. Ее можно было бы одеть, выучить. И не надо было бы каждый день, просыпаясь, ворошить слежавшиеся за ночь мысли и отыскивать, чем огорчиться в первую очередь. На Сашину удачу у нее нет надежды.
Тане вдруг вспомнилось, как много лет назад она выходила замуж за Сашу. Смешно было на свадьбе, все напыщенные, важные, а речи какие! Не хотела она никакой свадьбы. Сходили бы в загс, и хватит. Денег лишних не было, дурных, как говорила мать, что было — собрали и сняли на них квартиру в Измайлово. А вот никак — надо и все. Саша тоже был за свадьбу. Они ведь тогда только окончили школу. Мать купила ему галстук белый, жениховский, костюм-тройку, он коротко подстригся, явив уши миру. Ей тоже велели нарядиться во все белое, она терпеть не могла этот цвет. В нем она походила на выкрашенного вороненка. А вот одного она не дала с собой сделать: фату напялить. С этой занавеской на голове, отделяющей винность от невинности, она себя не могла представить. И как всякая необходимость, тем более кем-то навязанная, свадьба раздражала. Чем ближе подходил ее день, тем на душе становилось не радостнее, а тоскливее.
Провожали ее девчонки с любопытством. Они все давно готовы были пройти через это, только не было с кем. И после выпитого на девичнике вина, доступного в ту пору, очи признались, что тихая Танечка премного всех удивила. Надо же, самые любвеобильные еще в девках.
Гости на свадьбе изображали понимание момента. Дядя Дима, родственник Саши, запомнился Тане больше других. Он щурил глаза, растягивал влажные облизанные губы, рисовал картинки, что будет потом, когда гости наедятся, а молодые уедут на снятую квартиру. Она помнила, как свекровь с неодобрением разглядывала затоптанный и стертый подметками мигрирующих квартирантов паркет, стены с выцветшими обоями и несвежий потолок, ничуть не напоминавший о горних высях. Перед ними эту квартиру снимала одна киноактриса, довольно известная, с ребенком. В шкафу валялась кукла с оторванной ногой.
— Боже мой. Все чужое, грязь — и та чужая. Ну почему вы не хотите ждать? Ведь впереди такая долгая жизнь. — Она качала головой, а Саша упрямо сводил брови и громко сопел, раздувая ноздри.
Она вспомнила, и сердце екнуло. Как жалко ей стало юную беспомощную девочку, окунувшуюся в обыденную жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29