— Еще не знаю. Я получил приглашение и в Калифорнию, поэтому надо все продумать.
Вместе с другими фотографиями ее друзей и ее детской у Бретт до сих пор стоял на туалетном столике его снимок, который она сделала два года назад в Кокс Коуве летом. Дэвид не относился к ней как к ребенку, и, когда они с Лизи мечтали о свиданиях, прогулках или о своем первом поцелуе, она всегда представляла Дэвида. Этим она не делилась даже со своей лучшей подругой.
— Не волнуйся, Бретт, — сказала опять Лизи. — Все будет хорошо. До завтра.
Не отрывая глаз от двери, Бретт ждала в уютном небольшом кафе-мороженое отеля «Сент-Морис» в Сентрал-парке. Она разглядывала карнавал чучел львов, кроликов, медведей и других безделиц, установленных на окнах, теребя пальцами ювелирный зверинец на запястье. До сегодняшнего дня она никогда не надевала подарки деда.
— Думаешь, он придет? — волнуясь, спросила Бретт.
— Дорогая, он будет здесь, — старалась успокоить племянницу Лилиан. — Ты не должна так волноваться.
— Да, но ты тоже волнуешься. Все утро ты курила одну сигарету за другой.
Лилиан отняла свою руку от сигаретницы и успокаивающе погладила Бретт.
— Все будет хорошо, Бретт. Вот увидишь. Свен проскользнул через запасной выход отеля. Он появился совсем незаметно, без предупреждения.
— Здравствуй, Лилиан. — Его глаза устремились на Бретт. — Господи, она похожа на Ингрид как две капли воды!
Он не был готов, что его единственная внучка и его жена, которую он так любил и потерял в тот день, когда она родила ему единственного ребенка, так похожи.
Бретт, борясь с мрачным предчувствием и нервозностью, поднялась и осторожно посмотрела на него. Свен выглядел самым высоким и самым широким, кого она когда-либо видела. Он стоял как гора, светло-пепельные волосы были словно слегка припорошены снегом. Его присутствие, подавляющее, магнетическое, вызывало трепет и благоговейный страх, будто она подошла очень близко к перилам высокого балкона.
— Да, Свен, — согласилась Лилиан. С некоторой томностью она обратилась к своей внучатой племяннице.
— Бретт, это твой дедушка.
— Здравствуйте, сэр.
Бретт посмотрела ему прямо в глаза, светло-голубые и поразительно прозрачные. Его взгляд был холодным и пронизывающим. Бретт показалось, что он видит все и, как объектив ее фотоаппарата, схватывает все, что появляется в данный момент.
Она захотела дотронуться до него, чтобы удостовериться, что он реальный, и так и не смогла заставить себя обнять и поцеловать его. Она протянула ему руку, и он медленно слегка сжал ее в своей: удивила холодность его ладони.
Свен кивнул в ответ, сел, продолжая разговор с Лилиан.
— Те фотографии, что ты мне прислала, только намекали на сходство.
Его голос, баритон, был без следа шведского акцента, который ожидала услышать Бретт, и казался ей эхом, раздающимся издалека. Его темно-коричневый костюм-тройка подчеркивал его громоздкость посреди красивого легкомыслия кафе. Золотые часы на цепочке были его единственным украшением.
Галстук в тон костюму был аккуратно завязан под крахмальным воротником рубашки. Бретт не могла знать, что вот уже сорок лет он одевался так каждый день. Только иногда его шляпа и костюм были черного цвета.
Бретт решила удостовериться:
— Я на самом деле похожа на свою бабушку?
Голосом, казавшимся почти сонным, Свен задумчиво сказал:
— Да, ты очень красивая девочка — как моя Ингрид. У тебя ее лицо, ее прекрасные волосы… — Он задумался, вспоминая, как он любил длинные, темные, волнистые волосы Ингрид. — У тебя даже ее глаза. Никогда не думал, что когда-нибудь снова увижу ее лицо.
Голос Свена выдал больше эмоций, чем он ожидал. Он вспомнил, как ярко вспыхивали искорки в зеленых глазах Ингрид. Теперь также блестели глаза ее внучки. Бретт и Свен улыбнулись друг другу, и впервые она почувствовала намек на теплоту в его ледяных голубых глазах.
Слово «красивая» отзывалось в Бретт. Барбара всегда заставляла ее чувствовать себя крупной, неуклюжей, безнадежно отталкивающей. И Бретт не помышляла о своем изяществе, красоте. Но у ее дедушки нет причин обманывать ее: он просто увидел, что она красивая.
И теперь она знала, что похожа на свою бабушку. Бретт всегда считала себя подкидышем в семье голубоглазых блондинов. Она думала, что похожа на своего отца, кто бы он ни был. Она ненавидела мысль о сходстве с кем-либо, у кого не хватало мужества быть рядом с ней, но теперь она освободилась от этой ненависти.
— И у нее тоже были темные волосы? Она тоже была шведкой? — спросила Бретт.
— Да. История гласит, что темноволосые шведы вышли из рода Бернадота, одного из маршалов Наполеона в 1810 году, которого звали крон-принц Карл Джон.
— А у вас есть фотография ее, то есть моей бабушки? — с тревогой спросила Бретт.
— Да. Нарисованный портрет. Я вышлю тебе его, как только вернусь в Росин. — Свен нежно похлопал ее по щеке и, заметив браслет, продолжил:
— Я вижу ты носишь свой браслет. Может, в свой день рождения ты хотела бы получить нечто другое?
Бретт на минуту растерялась.
— Вы строите поезда, не могли бы вы… дедушка… — Это обращение прозвучало странным для них обоих.
— Да, Бретт, и среди всего прочего я также делаю самолеты.
— Я бы хотела поезд. И двигатель с трубой и смешной рогулькой спереди.
Лицо Бретт засветилось восторженностью и счастьем.
Свен, довольный, рассмеялся.
— Это называется поезд со скороотбрасывателем. Мы давно уже не выпускаем поезда с таким приспособлением, но, если хочешь, я готов заказать.
Лилиан заказала торт-мороженое домашнего приготовления.
— А я хотел бы того же, что и молодая леди, — галантно сказал Свен.
Бретт думала заказать землянику по-романовски, но передумала.
— Ванилиновое мороженое, пожалуйста, — решив, что это больше понравится ее деду.
— Бретт, не думаю, что когда-либо говорила тебе, что в свое время твой дедушка был неплохим боксером-любителем. «Швед-Ларсен» — так его называли. — И Лилиан улыбнулась брату: за все последние годы она не видела его таким.
— Честно, боксером?
— И одним из самых выносливых, хочу добавить. — Свен сжал кулаки и помахал ими в воздухе. — Я сажал их правой и кончал слева апперкотом, — сказал он, продолжая показывать свою технику.
Бретт смеялась над дедом. Лизи была права — дедушки добрые. Когда он разжал свои кулаки и положил руки на стол, Бретт замерла. Она с ужасом увидела, что указательный и средний пальцы его левой руки были не длиннее мизинца. Это шокировало и в то же время отталкивало, но она уставилась на его руки и с непосредственностью двенадцатилетней спросила:
— Это случилось в боксе?
Мгновенно выражение лица Свена изменилось. Он убрал руки со стола и холодно ответил:
— Нет.
Ледяная тишина спустилась над их столиком. Появился официант, неся поднос с заказами. Бретт взглянула на деда в надежде увидеть какие-нибудь признаки, что он доволен ее выбором десерта, но его голубые глаза казались непроницаемыми и ничего не выражающими. Обращаясь к сестре, он сказал деловым тоном:
— Лилиан, так как юридически ты являешься опекуном ребенка, мой доверенный свяжется с тобой, чтобы обсудить некоторые детали счета, который я открыл на ее имя. Мне уже пора.
Он еще раз посмотрел на Бретт и Лилиан и пошел к выходу. Двое мужчин в темных костюмах, которых не заметили ни Бретт, ни Лилиан, замкнули за ним шествие.
Лицо Бретт омрачилось. Ее отец, потом Брайан Норт и Захари ушли. Теперь она отвратила от себя и деда.
— Я не хотела его огорчить.
Бретт боролась с собой, сдерживая слезы.
— Ерунда, дитя мое. Ты не сделала ничего предосудительного. Это исключительно его характер, — сказала Лилиан, пытаясь скрыть и свое огорчение.
— Нет, я расстроила его. Все было так хорошо, пока я не спросила его о пальцах, — настаивала Бретт.
— Я видела Свена в перчатках. Думаю, это произошло лет одиннадцать или двенадцать назад.
Когда я его как-то спросила об этом, была та же реакция. Твой дедушка очень сложный человек. За все годы я так и не распознала его, — с грустью сказала Лилиан.
В следующую среду Бретт получила посылку. Она раскрыла ее в своей комнате и нашла две замечательные коробки.
В первой был изысканно обрамленный в пастельных тонах портрет Ингрид, ее бабушки, с датой — 12 апреля 1936 года — в правом верхнем углу. Волосы Ингрид были зачесаны наверх, белое кружевное платье открывало плечи, а вокруг шеи на белой ленте была камея.
Во второй коробке, обшитой коттоном, Бретт нашла камею с надписью: «Моей любимой. Свен».
Бретт подошла к зеркалу и надела камею на шею. Одной рукой она подняла свои темные волосы, другой держала картину. «Может, в самом деле я похожа на бабушку?» — подумала она.
Еще в коробке Бретт нашла записку на бланке фирмы «Ларсен Энтерпрайсиз». Она прочитала: «Как обещал, Свен Ларсен».
Глава 4
— Знаю, знаю, диета с пониженным количеством сладкого, — вопила Бретт, стараясь перекричать шум разрывающихся пистонов. Она прошла мимо зеленого с розовым рождественского дерева, цветущего в окне при входе, и побежала по холлу, заглядываясь на обложки журналов. Ей еще не верилось, что она работает на Малколма Кента, всемирно известного фотографа.
Жизнь Бретт заполнилась до краев, и она преуспевала в ней. В ее последнем учебном году в Далтоне было организовано много школьных конкурсов, и она побеждала в них с десятипроцентным превосходством над одноклассниками. Никто не мог соперничать с ней в фотографии.
За последние два года фотография стала ее любимым занятием. Каждый месяц она проглатывала американские, французские, английские и итальянские журналы, и все остальные, которые попадались ей под руки, делая пометки в наиболее понравившихся.
В октябре ее предпоследнего учебного года, внимательно разглядывая доску объявлений, она прочитала: «Светскому фотографу моделей требуется ассистент. Денег немного, зато не скучно».
Они часами обсуждали с Лизи, чем конкретно она должна заниматься. Как фотограф, она ознакомилась с множеством навыков и секретов. Она узнала искусство создания композиции и света, но не понимала, что же происходит в промежутке между процессом фотографии и выходом готовой рекламы. Что бы ни влекла за собой эта работа, Бретт была убеждена, что ей откроются секреты так называемых «членов клуба».
Итак, она позвонила и после нескольких коротких вопросов голосом непонятно какого пола ей было сказано принести папку с работами в студию на Шестой авеню, 696 и спросить Грацию. Малколм до сих пор дразнит Бретт за тот шок, когда она обнаружила, что сиплый тонкий голос принадлежит Малколму Кенту, одному из ее кумиров.
Сидя на стуле красного дерева в своем кабинете, он медленно и вдумчиво пролистал ее папку. Бретт заметила его ногти темно-фиолетового цвета, в тон шелковому кимоно.
— Дорогая, это очень здорово, — сказал он. Бретт не могла поверить в это. Как многие фотографы-любители, она потратила много времени, выбирая фотографии для этого просмотра. Она никогда и не мечтала, что кто-то, по уровню сравнимый с Малколмом, увидит их.
— Текстуры, свет — просто превосходно. Говоришь, ты из высшей школы?
Малколм был очень эмоциональным человеком. Он увидел прекрасные снимки, он также почувствовал глубину понимания в бриллиантово-зеленых глазах Бретт. Малколм заметил, что она была одета и разговаривала, как девочка из высшего общества, но у нее был исключительный талант.
Ему требовался ассистент три вечера в неделю и иногда в выходные дни, чтобы отвозить и доставлять пленку, проявлять черно-белые снимки, содержать в порядке оборудование, убирать студию, а также выполнять разные поручения. Если она хотела работать в этой области, то занятие было исключительно для нее. Прав он или не прав — покажет время.
Бретт упрашивала и умоляла свою тетку, что ее учеба не пострадает, что честно будет дома в положенное время, и трагически, как все подростки, настаивала, что эта работа — самая важная в ее жизни и у нее больше никогда не появится такой возможности.
Лилиан — опекун Бретт — имела свои представления о работе, однако Лилиан — художник — ценила мастерство ее наставника и в конце концов разрешила Бретт работать с Малколмом Кентом.
Со стаканом содовой в руке Бретт шагала к пристройке в школьной форме, состоявшей из свитера с высоким воротом и голубых джинсов, она казалась выше своих пяти футов и десяти дюймов. Копна темных локонов была заколота на затылке серебряной заколкой, подарком тети Лилиан. Несмотря на попытки стянуть все волосы, они беспорядочно выбивались, скрашивая ее лоб и почти скрывая ее вдовий бугор. Густые широкие брови придавали озорную трогательность изумрудно-зеленым глазам.
Работая в студии, гримеры и парикмахеры, клиенты и модели часто говорили Бретт, что ей надо сбросить лишние десять или пятнадцать фунтов и стать моделью. Бретт унаследовала от матери ее локоны, однако ее движения не были столь медлительными и ленивыми, как у Барбары — они были характерными и резкими. Бретт всегда считала, что ей просто из вежливости делают комплименты и не обращала на них внимания. Кроме того, ей никогда не хотелось быть моделью.
Бретт немного подумала: она не считала себя красоткой и не переживала из-за своей внешности, она решила сама строить для себя заполненную, интересную жизнь. Упреки Барбары в пору, когда она была маленькой девочкой, все еще имели свое воздействие, как только она подходила к зеркалу.
Что бы Бретт ни надевала — свитер или слаксы — она слышала голос Барбары:
— Твои ноги и руки торчат из всего. Кажется, ты растешь, чтобы стать мальчиком.
Всякий раз, когда Бретт заплетала обычную косу, она слышала Барбару:
— Твои волосы — настоящая щетина, они торчат во все стороны.
Маленькая Бретт так боялась ослепительную и очаровательную Барбару, что никогда не задумывалась о справедливости ее оценок. Но Бретт расцвела в дерзкую и нежную молодую женщину, у которой была красота дикого цветка, растущего в солнечной долине. Ее очарование было очевидным, а красота должна была вот-вот появиться:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47