Огромные карие глаза искрятся озорством, любознательностью, живым интересом. Полные «чувственные губы, высокий лоб, лебединая шея. Лицо словно выточено искусным резцом: выдающиеся скулы, чуть удлиненный прямой нос, идеальной формы подбородок. И на удивление, на этом лице почти нет косметики. Во всяком случае, он ее не заметил.
В отличие от многих красивых женщин она словно и не замечала свою красоту. Носила ее с легкостью, как удобное платье, и, по-видимому, совсем над ней не работала. А возможно, и не сознавала, насколько она обворожительна. Наблюдая за тем, как она легко двигается по своему номеру, готовя для них напитки, Миша подумал, что в детстве она наверняка вела себя как мальчишка-сорванец. Эти быстрые точные движения, эти крупные шаги совсем не девичьи и не подобают леди. Однако самая завораживающая ее черта — и самая будоражащая воображение — заключалась в чем-то таком, чего Миша не мог бы точно определить. Ее окружала какая-то аура… атмосфера почти осязаемой физической чувственности, удивительным образом сочетавшейся с внутренней интеллигентностью.
В ходе их знакомства, которое растянулось от первоначальных десяти минут до двух часов, Миша открыл в Сирине Гиббонс множество других, еще более удивительных качеств, каких никогда бы не мог заподозрить в женщине, да еще столь прекрасной.
Во-первых, она оказалась на редкость земным существом, порой даже приземленным, приниженным. Никакой деланности, никакой претенциозности, характерной для многих красивых женщин. И что еще более поразительно, она оказалась на удивление честным человеком, как с самой собой, так и с другими. Редчайшее качество, удивительное и завораживающее. Как и все в ней.
Теперь он понял, почему она приобрела такую популярность в качестве фотографа. Она обладала редким внутренним чутьем, составлявшим часть ее внутренней интеллигентности, которую он сразу ощутил. Опираясь на это чутье, она и смотрела на окружающий мир. Сирина сразу сообщила, что образование ее оставляет желать лучшего, однако Миша с первых слов распознал в ней природный ум и редкостную восприимчивость. Она почти ничего не понимает в классической музыке, честно призналась Сирина, но очень хочет научиться понимать, если это возможно.
— Если мы решим, что я буду вас снимать, — произнесла она своим притягательным хрипловатым голосом, — то вам придется заняться моим образованием.
Сирина сделала глоток зеленого чая с женьшенем и медом. Миша не сводил с нее глаз.
— И как вы себе это представляете?
— Ну, для начала я бы послушала вашу игру. Стыдно признаться, — добавила она совсем тихо, — но я ни разу вас не слышала.
— Ничего страшного, Сирина. Не все должны быть поклонниками классической музыки.
— Я очень рада, что вы так думаете. В любом случае мне надо знать, каких композиторов вы предпочитаете, какой тип музыки. Ну, например, Баха или Бетховена? Какие ваши любимые концертные залы?
— Но зачем вам все это знать? Вам же нужно будет всего-навсего сделать несколько фотографий.
Сирина улыбнулась, обнажив идеальные белые зубы.
— Это же очевидно. Я должна узнать о вас как можно больше. Только так я смогу сделать по-настоящему хорошие фотографии. Чем лучше я вас узнаю, тем лучше получатся снимки. По крайней мере таков мой опыт.
Миша кивнул:
— Да, в этом есть смысл. Но это ведь гораздо сложнее, чем просто прийти в студию, сесть перед фотоаппаратом и улыбнуться. Ну, или, например, принять задумчивый или грустный вид.
Сирина рассмеялась. Какой необыкновенный смех!.. Горловой, чувственный, волнующий.
— Согласна, это намного сложнее. Если, конечно, хочешь получить по-настоящему хорошие снимки.
Она взглянула на его пустой стакан.
— Давайте я вам еще налью. И себе тоже. А вам, Манни?
— Нет, спасибо.
Миша наблюдал за ее быстрыми решительными движениями. Вот она поднялась на ноги, взяла его стакан, широкими шагами прошла к мини-бару. Облегающие кожаные брюки обрисовывали ее тугие ягодицы, черный свитер не скрывал упругую полную грудь. Да, несмотря на изящную худощавость, все изгибы и выпуклости у нее на месте. Это точно.
Манни поймал его взгляд. Подмигнул. Чувственные вибрации, возникшие между Сириной и Мишей, от него не укрылись.
Не обращая на него внимания, Миша снова перевел взгляд на Сирину.
— Могу я вам чем-нибудь помочь?
— Нет, спасибо, я справлюсь. Ах, черт!.. — Она рассмеялась своим хрипловатым чувственным смехом. — Пролила виски!
Миша поспешно вскочил с места, прошел к мини-бару. Взял полотенце и начал вытирать лужицу на ковре.
— Дайте мне. Это же я сделала.
— Все нормально.
Миша яростно тер ковер. Через минуту выпрямился, внимательно осмотрел то место, где была лужа.
— Все, пятна нет.
Он отдал ей полотенце, коснувшись своими длинными музыкальными пальцами ее руки. Сирина непроизвольно вздрогнула. Миша испуганно вскинул глаза и увидел, что лицо ее вспыхнуло яркой краской под легким загаром.
Она почувствовала то же самое, что и он… То же захватывающее ощущение, предвещающее… Что? С самого первого взгляда его потянуло к ней. Она влечет его, как сирена. Он чувствует себя беспомощным перед ее очарованием. Словно околдованный. Это чисто физическая реакция, уговаривал он себя. Но такой он еще не испытывал ни с кем.
Они вернулись обратно за стол. Манни взглянул на Мишу. Подавил зевок. Поднялся с места.
— Надеюсь, вы меня извините. У меня завтра рано утром деловая встреча. — Он протянул руку Сирине. — Счастлив был познакомиться.
Она тоже начала подниматься с места. Манни остановил ее:
— Нет-нет, не вставайте. Я сам могу дойти до двери. — Он обернулся к Мише: — Продолжайте без меня. А я — в кровать. Завтра у меня трудный день.
Миша поднял на него глаза. Повернулся к Сирине. Она ответила понимающим взглядом, улыбнулась.
— Ну хорошо. — Он не сводил глаз с Сирины. — Выспись как следует, Манни.
Манни вышел из номера, тихонько прикрыв за собой дверь. Миша подошел к дивану, на котором сидела Сирина.
— Не возражаете? — Он указал на подушку рядом с ней.
— Пожалуйста.
Он сел, положил руку на спинку. Повернулся к ней.
— Хорошо, что мы остались одни.
Он ощущал возбуждающий аромат, исходивший от нее, чувствовал, как участился ее пульс. Она кивнула:
— Да… это хорошо.
Он заметил выжидательное выражение на ее лице. Осторожно обнял за плечи, привлек к себе, глядя в ее глаза. Она отреагировала моментально. Прижалась к нему, не спуская с него глаз. Губы их встретились. Они целовались все более яростно и страстно, с каждой секундой ощущая все больший голод. Им показалось, что предвкушение продолжалось целую вечность, однако уже через несколько минут они лихорадочно раздевали друг друга у нее в спальне. Сбросили одежду на пол. Стояли друг перед другом обнаженные, впитывая красоту собственных тел. Однако желание оказалось слишком сильным. Долго выдержать они не могли. Опустились на постель, слившись в объятии, сплетя руки, впившись губами в губы. Ласкали друг друга руками, губами, языком.
Он вошел в нее стремительно и в то же время нежно. У Сирины перехватило дыхание. Она притянула его к себе. Он проникал в нее все глубже и глубже. Услышал стон наслаждения, сорвавшийся с ее губ. Ощутил, как в глубине его существа нарастает мощный шквал. Почувствовал себя всемогущим. Он в состоянии дать ей наслаждение, он ее завоевал, он обладает этим удивительным существом. Он вонзался в нее изо всех сил. Дрожь сотрясала ее тело. Она извивалась под ним, словно в судорогах.
— О, Майкл… О, Майкл! Я… я…
Она громко вскрикнула. С глухим стоном Миша изаерг в нее свое семя. Обессиленный, опустился на нее, покрывая поцелуями, прижимая ее к себе так, словно не собирался отпускать никогда.
Потом они лежали молча, глядя друг на друга в тусклом свете. Длинные пальцы Миши гладили ее прекрасное тело. Он целовал ее волосы, лицо, шею. Сирина никогда еще не чувствовала себя такой желанной. И сама никогда раньше не испытывала такого желания ни к кому. Она гладила его длинные черные волосы, сильные плечи и грудь, отвечала на его поцелуи, вдыхая неповторимый мужской запах. Заглянула ему в глаза.
— Это было похоже на мазурку.
— Престиссимо.
— Да, что-то вроде. Уж слишком стремительно. Закончилось, не успев начаться.
— Ты разочарована?
Он сжал ее плечи. Знал, что она не разочарована. Страсть захватила ее с такой же силой, как и его.
— О нет! Это было чудесно. — Рука ее скользнула вниз по его животу, вниз, к тому, что составляло его мужскую гордость. — Просто чудесно.
Миша заглянул в ее карие глаза, даже сейчас, при тусклом ночном свете, горевшие страстью.
— На этот раз мы не будем торопиться. — Пальцы его тронули ее соски, моментально напрягшиеся. — На этот раз мы пойдем намного медленнее. Это будет адажио.
Губы его приникли к ее груди. Сирина застонала, почувствовала, как ожил в ее руке его член.
Вечный танец начался снова, на этот раз гораздо более медленный. Они без устали познавали друг друга.
Насытившись, ощущая восхитительное утомление, очи лежали, не выпуская друг друга из объятий. Разговаривали, смеялись. Теперь они познавали друг друга уже на другом уровне: расспрашивали один другого о профессиональной жизни, семье, друзьях, о том, кто что любит и чего не любит.
— А знаешь, ты играл на моем теле, как на музыкальном инструменте, — внезапно проговорила Сирина, прежде чем их обоих сморил сон.
— В самом деле? И что же это за инструмент?
— Я не знаю. Но ты великолепный музыкант.
— А ты, Сирина Гиббонс, самый великолепный инструмент, на котором я когда-либо играл.
Он поймал губами ее палец. Она заглянула ему в глаза:
— Только, пожалуйста, запомни: мазурка — это хорошо, адажио — просто сказка, а вот ноктюрны я не люблю. Так что, пожалуйста, не надо ноктюрнов. От них мне становится грустно.
Он крепче прижал ее к себе.
— Обещаю, что никогда не буду играть тебе ноктюрны.
Выступление в Концертном зале имени Дворжака принесло Мише оглушительный успех. И публика, и критики превозносили его до небес. Сам же он чувствовал, что никогда еще не играл с такой страстью. Раньше он планировал вернуться в Нью-Йорк перед следующим концертом, но теперь решил остаться в Праге и отпраздновать успех вместе с Сириной.
Глазами влюбленного он видел Прагу еще более прекрасной и сказочной. Они вместе прошли по улицам, мощенным брусчаткой, от Вацлавской площади до Старого Города. Остановились полюбоваться знаменитыми астрономическими часами пятнадцатого века, из окошек которых один за другим появлялись сначала Христос, потом апостолы. Через час, когда скелет Смерти переворачивал стекло, они исчезали. После этого появлялся петух, взмахивал крыльями и кукарекал.
Сирина взглянула на Мишу с легкой гримасой:
— Жутковато, правда?
— Да, не очень веселое напоминание, это уж точно. Забыв про калории, они зашли в знаменитую кофейню и от души наелись восхитительной выпечки.
— Мне теперь придется снимать это длительной пешей прогулкой, — виновато проговорила Сирина. Миша взял ее руку.
— Прекрасная мысль.
Рука об руку они пересекли Карлов мост. Вдоволь насладились видом храма Святого Вита с его многочисленными часовнями, двориками и картинными галереями.
— Похоже на грандиозные декорации к какому-нибудь фильму правда? — спросила Сирина.
— А ты — как кинозвезда в этом фильме.
Она смущенно улыбнулась. Похоже, что он говорит это искренне. Не то что другие мужчины, с которыми она встречалась раньше.
Наконец она почувствовала утомление от прогулки и от множества впечатлений.
— Может быть, вернемся в отель, выпьем чего-нибудь и примем душ перед обедом? Что скажешь?
— Я боялся, что ты никогда об этом не спросишь. Он поцеловал ее в лоб.
В отеле Миша заказал бутылку шампанского в номер. Вначале они пили в гостиной. Потом взяли бутылку в спальню. Быстро сняли с себя одежду, сплелись в тесном объятии, оставив шампанское выдыхаться на столике, упиваясь друг другом всю оставшуюся часть дня. Вечером они пошли в знаменитый ресторан «У художников». Ели копченую форель, баранину, мороженое.
— Мне не следовало все это есть, — тяжело вздохнула Сирина. — Но это так вкусно.
— Завтра оба сядем на диету.
Сирина внезапно нахмурилась. Завтра… Завтра утром они расстанутся. Он поедет в Нью-Йорк перед следующим этапом своего турне, она уедет на очередные съемки, на этот раз в Париж.
Миша заметил выражение ее лица. Потянулся к ней, взял за руку.
— Что случилось, Сирина? Она вздохнула:
— Так не хочется уезжать! Он сжал ее руку.
— У нас еще вся ночь впереди.
— Да, я знаю. Но не могу не думать о том, что будет… после.
Сирина смотрела на него каким-то ищущим взглядом. Она и в самом деле чувствует себя несчастной от того, что они должны расстаться! Его захлестнула волна радости. Нет, ему вовсе не хотелось видеть ее несчастной, и все же… Она чувствует то же самое, что и он!
Он обнял ее за плечи, привлек к себе. Заглянул в глаза.
— Мы сможем встречаться. Мы это как-нибудь устроим. Обязательно устроим. Либо в Нью-Йорке, между поездками, либо… в пути.
— Мы будем как корабли, проплывающие мимо в ночи. Мы оба так много путешествуем.
— Послушай, мы обязательно что-нибудь придумаем. Например, если я буду в Лондоне, а ты в Париже, один из нас может быстренько махнуть туда и обратно. Вот мы и увидимся.
— Надеюсь, что это так и будет.
— А я в этом уверен. Поэтому верни обратно улыбку на свое прекрасное лицо.
Она заставила себя улыбнуться. Однако он говорил так уверенно, что глаза ее загорелись при мысли о новых возможностях. Кажется, она для него не просто случайная знакомая, которую он скоро забудет.
— Ты только подумай, Сирина, мы с тобой можем любить друг друга в любой точке земного шара.
Их разбудил пронзительный телефонный звонок, прервав короткий сон после долгой и страстной ночной акробатики. Этой ночью они занимались любовью с лихорадочным жаром, сознавая, что наутро им придется расстаться. Даже зная о том, что рано утром их разбудят телефонным звонком, они никак не могли оторваться друг от друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42