Если ключ пропадет, я больше не смогу отсюда выйти и буду заперт как в склепе. А оставить комнату открытой, уходя, тоже не могу.
Я тщетно пробую освободить ключ – ничего не получается.
Боже, если бы удалось по крайней мере спасти ключ, я был бы уже рад. Что делать, если ключ сорвется? Надо заранее все обдумать. Я не смогу объяснить, как туда попал ключ и что, собственно, произошло. Я не могу признаться, что все случилось из-за этого пакетика, иначе откроют и посмотрят, сделают химический анализ и, если выяснится, что это несъедобно, меня отправят в дом для умалишенных. Дом находится в Шарентоне. Как избежать всего этого?
Я отчаянно тяну за нитку. Неожиданно она поддается, и на крыше появляется ключ. Я подтягиваю его очень бережно, ближе к пакету с питательной мукой. Теперь они лежат рядышком. Волнующие мгновения. Можно немного передохнуть и порадоваться, затем работа продолжится.
Ключ лежит уже на пакетике и тащит его. Питательная мука, стало быть, клюнула и теперь на крючке. Медленно штука поднимается на попа, бумага разворачивается, смесь высыпается наружу. Теперь она лежит на грязной жестяной крыше.
Все. Я же знал, что этим кончится… Ничего. Наоборот, даже хорошо… Одним словом, теперь…
Ключ ведь спасен. И по крайней мере вся эта история с питательной мукой раз и навсегда закончилась. Больше об этом не будем говорить. Я быстро тяну нитку с ключом наверх. Опять… опять он застрял. Я высовываюсь из окна и вижу, что булавка вцепилась в какое-то белье, выставленное в окне второго этажа гостиницы для просушки. Пытаюсь высвободить ее – не получается. Я тащу, я дергаю – ничего не выходит. Но и лежать там ключ тоже не может. Людям ведь не объяснишь, как дело дошло до этого. Ничего не остается, как подтянуть к моему окну эту тряпку, а потом выбросить во двор. Подумают, что сама свалилась.
Я быстро тащу ее наверх.
Маленькие дамские кружевные штанишки.
Из окна сразу же высовывается женщина.
– Et ma culotte? А мои трусики? – спрашивает она и в отчаянии осматривает двор. Потом поднимает взгляд на меня.
Я делаю вид, что оцениваю состояние неба. Только оставаться хладнокровным, это главное. Я даже вытягиваю руку, чтобы удостовериться, не идет ли дождь. Солнце светит вовсю. Именно сейчас ему приспичило светить. Перед этим ведь накрапывало.
– Вы не видели мои штаны, мсье?
Теперь в окне появляется мужчина и рычит:
– У кого ты ищешь свои штаны?
– Я его совсем не знаю.
– Это неправда, иначе бы ты его не спрашивала. Какая дама будет спрашивать чужих мужчин, где ее штаны?! Отвечай, или я задушу тебя.
Женщина не отвечает. Он удушит ее. Завтра мы попадем в газеты, все трое. (Белым крестиком помечен молодой человек с кружевными трусиками в руках.)
– Вы! – кричит мне мужчина.
Я отпрядываю назад, все еще оцепенело держа трусики в руке.
– Он даже не осмеливается показать свою рожу! Да и не надо, я ее уже запомнил! Если я вас где-нибудь увижу, я из вас сделаю фарш.
(Помечено двумя крестиками: молодой человек в виде фарша.)
Куда девать трусы? В постель? Там их найдут. В шкаф? Там их тоже отыщут. У шкафа нет замка. Может, выбросить ночью во двор? Лучше всего сунуть в карман и в удобный момент положить возле двери их владелицы. Но как найти ее дверь? Вопросы… Нет, не пойдет. Пусть лучше их черт заберет. Нужно их просто где-нибудь оставить лежать. Пока на сегодня так или иначе делать нечего. Я выпиваю литр воды и ложусь одетым на кровать.
Уже семь часов, а супруг все еще не появляется. Пожалуй, он отложил свой визит на утро.
Я почитаю немного в словаре и потом засну.
Природой мудро предусмотрено, что голодающий хорошо спит. Но если бы не было даже этого… Я уже не хочу есть. Почему я не хочу есть? Неужели питательная мука была такая сытная? Я утратил ощущение голода, потому что это конец. Организм устал бороться с ударами судьбы. Последний миг придет так неожиданно, что у меня не будет даже времени закричать. Я однажды не смогу больше встать на ноги, и – все. Нельзя ложиться в постель, я вообще не имею права ложиться. Надо сесть в кресло, периодически вставать и пробовать, могу ли я еще ходить.
Ноги мои слабы, как у выздоравливающего. Возможно, это уже мышечная атрофия ног. И я тут же заметил, как странно я дышу.
Я не вынесу этого больше.
Достаточно наголодался!
Господь всемилостивый, я не смирюсь с этим. Терпел достаточно. Я бунтую. Ты понял? Ты слышал? Разразилась революция! Прошу принять меры. Создавать людей и не заботиться о них – так не пойдет. Если про птичек небесных правда, которых ты насыщаешь… Что случилось? Кто-то что-то сказал?.. Да… так дальше не пойдет… я хочу есть. Я ХОЧУ ЕСТЬ!
Но я не потерплю никакого какао и никаких нормандских сыров. Я хочу иметь настоящий обед. Если ты заботишься о птичках небесных, то позаботься, пожалуйста, и обо мне. Прошу отрегулировать мои обстоятельства. В обратном порядке, пожалуйста. То, что я до сих пор не съел, я сэкономил! Теперь я все это хочу съесть сразу!
Довольно я натерпелся. Хватит. Я устрою такой скандал, что… Со мной не поиграешь!.. Я тебе покажу!..
Когда я хватаю кресло, ножка задевает оконное стекло; звенят осколки.
О-о!
Я осторожно заглядываю вниз, в глубь двора.
Все тихо, ни шороха. Никто ничего не заметил. От проникновения холода я не смогу защититься, я умру на сквозняке.
Бог мой, Боже мой милостивый, я не плохой человек, только несчастливый.
Ты это хорошо знаешь, я просто нервный. Тебе это известно, ты же всю эту чепуху с нервной системой изобрел… Боже милосердный, целую неделю я жил на питательной муке и воде…
Надо было молиться.
Молитесь, и обрящете.
Бог, старик, отец, где ты там во Вселенной, дай мне чашку чая без рома, кусок хлеба с маслом. Масло не надо толсто намазывать, лучше пусть хлеб будет немножко потолще; если он не совсем свеж, это тоже ничего, а от масла, в конце концов, я могу совсем отказаться. Полчашки чая тоже достаточно. Бутерброд подождет до утра. Или только сигарету… Господь… отец…
«…сидя по правую руку Господа…»
Я не умею молиться. Я хочу только благоговейно думать о тебе. Тебе даже не надо делать никакого чуда. В рамках законных границ, без всякого шума. Да, как же… Только без сенсаций.
Неожиданно мне приходит мысль о сигарете, которую я однажды отложил и потом забыл про нее. Короче: примерно так.
У меня есть маленький медальон с образом Богоматери, я кладу его на стол. Кладу голову на руки и пытаюсь вспомнить все про сигарету.
Честное слово, сигарету я положил куда-то. Но куда? Куда? Клянусь, что сберег еще и бутерброд. Еще и неделя не прошла.
Я ищу на столе, в ящике стола. Ничего, нигде. Я проверяю даже относительные рубашки.
Когда я рассматриваю одну из рубашек, я обнаруживаю большое кровавое пятно. На другой то же самое. Свежие пятна крови. А вот и еще одно, хотя только что тут совсем ничего не было.
Я смотрю на свою руку.
С моей правой ладони стекает кровь. Рукав пиджака весь в крови – темное, пурпурного цвета большое грязное пятно.
Что со мной произошло?
В ужасе я иду к двери.
Но куда я иду? Хочу убежать от самого себя? Это случилось, когда разбилось стекло. Теперь я все понимаю.
Я становлюсь все слабее, даже кровь, столь необходимая для организма, покидает меня.
Но Бог бесконечно добр. Мне не надо пугаться, все решает большая-большая мудрость. Бог не хочет никакого чуда.
Он хочет сделать добро, но по-своему. Каким-то особым образом, так что я сам об этом ничего не узнаю.
Теперь я быстро умру. Быстро и с незначительными болями – чтобы затем вновь родиться, но уже богатейшим человеком.
Страдания очищают и облагораживают. Нужно страдать, даже голодать.
Молиться нужно тоже. Но почему попы такие красные и толстые?
Хвала Иисусу Христу.
Не знаю, когда я заснул, но среди ночи меня будит дикий вопль.
Это женские крики. Бьют женщину, бьют ночью.
Странно! Кстати, почему странно? Девушкой она быть не может, девушек по ночам не бьют. Такое бывает очень редко и происходит в крайнем случае после балов.
Я выглядываю в окно, слышны и другие, не столь громкие звуки. Вокруг темно, ни в одном окне нет света. Событие никого не интересует. Вот теперь можно бы и штаны выбросить во двор, но кто знает, может, как раз избивают обладательницу этих несчастных трусов. Ужасно. Вопль становится все громче, отчаяннее – и нигде никого, кто бы вмешался, пока эту несчастную совсем не прибили. Неужели никому нет дела до нее или просто никто ничего не слышит?
Страшная мысль приходит мне в голову. Это не слышит никто, кроме меня. Поэтому никто и не идет на помощь. Все ясно: это галлюцинация, последствия голода. Я должен немедленно успокоить свой организм и объяснить ему, что я тоже ничего не слышу. Еще будут вещи и пострашнее. Ничему нельзя удивляться, и нельзя об этом никому рассказывать. Никому. Шкаф подойдет к умывальнику и станет перед ним кланяться. И сплошь такие вещи. Ужасно. Нечего также удивляться, если питательная мука влетит в окно и будет громко насмехаться надо мной. Нужно закрыть окно, пока еще не поздно; но тогда не услышат мои крики о помощи. Да мне и нельзя кричать о помощи, это же только видения, и если о них узнают окружающие, меня запрут в дом для умалишенных. А это в Шарантоне. Короче говоря, помощи ждать нечего. Я опускаюсь на край кровати и жду видения.
Легкое жужжание издали, словно приближается поезд. Я слышу даже, как состав погромыхивает на стыках. Гудение приближается. Значит, мне предстоит еще встреча с целым поездом. Как он здесь поместится? Только без нервозности. Нужно рассматривать все вместе взятое как фата-моргану, и нельзя возражать видениям. На все говорить только «да»…
Я устал, иду в кровать, Глазки буду закрывать. Отче, я тебя люблю, Охраняй, пока я сплю. Если плох я был сегодня – Пусть минует гнев Господень.
И храни моих родителей, братьев и сестер, врагов моих, преподавателя катехизиса…
Нет, преподаватель катехизиса придет раньше. Он появится вместе с поездом и скоро будет здесь. Преподаватель был в молодости гусарским офицером и придет с саблей. Он убьет питательную муку.
Что это опять за бред?
Помогите!
Ведь это все неверно. Кнут Гамсун никогда не писал о таких видениях. Нет? Тогда придет Хорла. О нем писали.
ХОРЛА. Речь идет о мебели. Сейчас начнут перевозить мебель.
Устрашающая тишина.
Почему все так внезапно стихло?
Светлая полоска появляется на краю смолисто-черного неба.
Странный равномерный стук доносится с улицы.
Питательная мука! Творец в небе!
Надо пойти ему навстречу и предотвратить дело. Какую-нибудь вещь… оружие… Я ковыляю к окну. Через соседний двор идет мужчина, совершенно нормальный мужчина. Он сплевывает и закуривает сигарету. Где-то открывается окно.
Светает.
Спасение пришло в последний момент, как это бывает в американских фильмах. Утро. Я падаю на постель.
Девятая глава
Понедельник
Солнце светит в окно, и полоса света падает на мою кровать, но она не несет тепла. Я лежу в постели и не имею ни малейшего желания шевелиться. Теперь все становится ясным как божий день. Все находит свое объяснение. Глубокое спокойствие охватило меня, я даже улыбаюсь, хотя не знаю – чему.
Муха ползет по стеклу. Она останавливается, сучит передними лапками и чистит голову раз, второй…
Обои с бахромой совсем оборвались. Вчера я их от скуки свернул, и теперь они свисают со стены, как крыло подбитого гигантского орла. Стена за ними голая и мерзнет. Еще и это!
А что ищет маленькая мушка в моей комнате? Здесь она не найдет пищи. Эта мушка прилетела снаружи, и завтра ее здесь уже не будет. Интересно, как долго такая маленькая может переносить голод? Это муха-самец или самочка? Скорее всего, это душа умершего, и она пришла, чтобы утешить меня.
Муха чистится и чистится.
Это насекомое – судьба. На каждой из ее лапок шесть тысяч бацилл, шестью шесть – тридцать шесть тысяч бацилл, не считая даже голову, крылья и все остальное.
Муха – это смерть.
Я медленно тянусь за ботинком. Муха летает по комнате и ни за что на свете не собирается садиться куда-нибудь. У нее нечиста совесть. Ну вот, теперь села на лампу. Не раздумывая, я бью по мухе, и лампочка с треском раскалывается.
Электрического света теперь тоже больше нет.
Под покровом ночи появятся видения.
Что здесь будет ночью? Видения во мраке…
Я должен обязательно раздобыть деньги на новую лампочку.
Как хорошо, что я разбил эту лампочку, – от резкого движения я почувствовал приток жизненных сил. Я больше не буду ложиться. Постоянное лежание слишком расслабляет человека. Скоро я не смогу вставать вообще. Теперь я сижу в кресле и время от времени встаю, чтобы пройтись. Мне надо постоянно контролировать, могу ли я ходить. Я решил это еще вчера.
Итак, задача – любой ценой раздобыть деньги. Я пойду на улицу, буду внимательно рассматривать тротуар и, может быть, найду деньги. Париж велик, масса людей ежедневно теряет деньги. Как это раньше не приходило мне в голову? Я мечтаю и жду чуда, вместо того чтобы заботиться о реальных вещах? Кто знает, сколько раз я проходил мимо денег, лежавших на улице?
Решительно шагая, я спускаюсь вниз. Деньги у меня будут, я уверен. Я только не знаю, как буду делить их и сколько их будет.
Мушиноглазый говорит мне, что мастерская сейчас открыта, так что я могу забрать свой пакет. Бесхарактерный тип.
Я вышагиваю по улицам и анализирую каждый клочок бумаги – возможно, в него завернуты деньги. Нужно только набраться терпения и настойчиво продолжать поиски. В конце концов, деньги не могут лежать повсюду, и это даже хорошо, иначе было бы слишком много ищущих. Надо быть внимательным и найти. В этом деле участвуют двое: тот, кто теряет, и тот, кто находит. Успех гарантирован на пятьдесят процентов, так как один из двух уже налицо, то есть я, ищущий.
Спустя два часа шатания по окрестным улицам и переулкам я, усталый, возвращаюсь обратно в отель. Только половина двенадцатого. В час дня я могу идти «обедать». Зачем я все время заставляю себя двигаться? Я за всю свою жизнь не ходил так много, как в эти дни. Я убегаю от смерти. Ведь теперь моя комната выглядит как склеп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37