Рейчел торопится переключить температуру. Надеюсь, она возьмет себя в руки — а то потеет еще сильнее обычного. Но когда она возвращается, ее лицо сияет от восторга.
— Вам только что звонил Чарли Роуз. Они просят об эксклюзивном интервью для программы «60 минут-II».
— Я что, недостаточно хороша для обычных «60 минут» ? Когда они объявятся? Когда я буду на смертном одре?
Печаль мгновенно возвращается к Рейчел, и ее глаза снова наполняются слезами.
— Мне так жаль, мадам…
Виктория отводит взгляд и требует сигарету. Я достаю одну из своей пачки, подаю ей и подношу зажигалку. Прикурив, Виктория благодарит меня.
— Я не курила три года, — говорит она. — Лорн не выносил этого. Но это больше не важно, правда? — Она глубоко вдыхает дым и радостно сообщает: — По-прежнему великолепные ощущения!
Не понимаю ее. Я вообще ничего не понимаю.
— Виктория, что делаем дальше? — спрашивает Джонни.
— Я хочу, чтобы обо мне писали как можно больше. Я готова выступить в качестве приглашенной звезды в «Уилл энд Грейс» и даже в «Голливудских крестиках-ноликах». Я напишу книгу для детей. Не сомневаюсь, Эй-энд-и теперь снимет программу о моей жизни. Единственное, что поможет мне пережить это тяжелое время, — любовь и поддержка моих поклонников. — Мы с Рейчел записываем ее слова. — Теперь, когда Лорн исчез из моей жизни, я не хочу, чтобы в доме оставались его вещи: фотографии, одежда, обувь, диски, клюшки для гольфа, тренажеры, машины. Не желаю больше ничего этого видеть.
— Отправить все это ему? — наивно спрашивает Рейчел.
Виктория, шагавшая до этого по комнате, останавливается.
— Ты с ума сошла? Все это было куплено на мои деньги. Он ничего не получит. Отдайте все благотворительным организациям. Мне в любом случае нужно списать их со счетов.
— Куда бы вы хотели передать его вещи? — спрашиваю я.
— Куда угодно. Можете найти нуждающийся хоспис здесь, в Лос-Анджелесе. Это нас вполне устроит, правильно? И мне нужно как можно скорее переговорить с Лебовицем. Скажите ему, я хочу подать на развод не срочно, а немедленно! И, Джонни…
— Да, Виктория!
— Позвони на телевидение. Мне нужны новые сценаристы и новые продюсеры. Только взрослые, пожалуйста! Молодежь слишком переоценили, особенно в этом городе! Мы должны начать работу над серией, в которой все выясняется.
— Выясняется что? — тупо спрашивает Джонни.
— Моя героиня узнает, что скоро умрет. Я хочу, чтобы это была первая серия осеннего цикла.
Мы смотрим на нее во все глаза. Виктория знает, что ее ужасное заболевание интересует нас так же сильно, как и безумствующих репортеров, большинство из которых все еще толпится перед домом.
— Я понимаю, почему вы на меня так смотрите, — говорит Виктория. — И собираюсь посвятить вас в детали. Ведь все вы для меня как члены семьи. — Рейчел безуспешно пытается сдержаться и громко всхлипывает. — Но я не могу сделать этого. Так что это будет моя личная битва. И я не боюсь. Честно говоря, во многом чувствую себя даже сильнее и увереннее, чем когда-либо. Есть старое изречение: «Жить так, словно каждый миг последний». Я никогда раньше не понимала его смысла. Но теперь все иначе. Вот что я собираюсь делать и предлагаю вам тоже попробовать.
— Но как сценаристы узнают, о чем писать, — спрашивает Гриффин, — если не рассказать им, что происходит?
— А для чего им эта информация? Если рассказать, что у меня рак, здоровые люди потеряют интерес к нашему шоу. Думаю, хватит и того, что жить мне осталось недолго. Ради Бога, даже мне этого достаточно. А вы считаете, что это мало для сериала.
— Хорошая мысль, — замечает Джонни. — Неизвестность пугает гораздо сильнее.
— Именно так, — соглашается Виктория.
— Мне очень нравится! — По лицу Джонни блуждает дебильная улыбка. — Скажу честно, я в восторге.
— Ну и чего вы ждете? — огрызается Виктория. — У нас не так много времени!
— Я сейчас же отправляюсь на телевидение, — говорит Джонни. — Позвоню, как только будут новости. — Он поспешно удаляется в сопровождении Гриффина.
Виктория переключает внимание на нас с Рейчел.
— Сообщайте мне обо всех, кто будет просить об интервью, — приказывает она, глядя на меня.
— Обязательно.
— Не знаю, как быть с Барбарой Уолтере. Она, конечно, позвонит, но, по-моему, это глупое шоу «Вью», которое она сейчас ведет, подрывает ее статус серьезной журналистки.
— А мне оно нравится, — говорит Рейчел. — Особенно часть под названием «Горячие темы».
— А мне эта новая веселая блондинка не внушает доверия, — замечаю я.
— Хорошо, в любом случае я приму решение, когда придет время. А теперь пойдемте. — Виктория направляется к лестнице.
Через спальню она проходит в огромную гардеробную, по площади равную гаражу на три машины.
Вижу свое отражение в одной из зеркальных стен и понимаю, что маскарад мне больше не нужен. Я снова могу выглядеть привлекательно! Эта девушка еще способна возбуждать! Снимаю очки, вытаскиваю зубы и сую их в карман. Жаль, что здесь такое ужасное освещение. Обнаруживаю новую морщинку на лбу. Ботокс , я уже иду! Быстро отворачиваюсь от зеркала.
Виктория медленно проводит рукой по костюмам Лорна. Открывает ящик, вынимает футболку, подносит ее к лицу и вдыхает запах.
— Что она делает? — шепотом спрашивает Рейчел.
Пожимаю плечами.
Виктория достает пару трусов-«боксеров», внимательно их разглядывает и бросает на пол. Потом открывает все ящики и вываливает из них белье, спортивную одежду, носки, футболки и майки. Она мечется по комнате, распахивая дверцы шкафов. Оттуда летят дизайнерские костюмы и куртки. Она швыряет через плечо галстуки, сдергивает с вешалок рубашки и брюки, словно сошедшая с ума героиня Фей Данауэй в фильме «Дорогая мамочка», на лице которой написано: «Больше никаких проволочных вешалок». Мы с Рейчел пригибаемся, когда Виктория начинает швырять обувь. Кроссовки «Найк», «Нью баланс», мокасины от Бруно Магли, туфли «Прада» и «Гуччи» пролетают над нашими головами и с глухим стуком ударяются о противоположную стену. Закончив, Виктория отступает назад, чтобы оценить проделанную работу. Мы втроем стоим по колено в вещах Лорна. Виктория прижимает руку к груди и глубоко вздыхает.
— Позовите прислугу.
Три горничные, появившиеся в гардеробной, не могут поверить своим глазам. Но беспокойство на их лицах сменяется восторгом, когда Виктория предлагает им забрать эти вещи.
— Ваши мужья будут выглядеть шикарно в этих костюмах, — улыбается она.
Ловлю себя на мысли, что эта женщина выглядит необычайно счастливой для умирающей.
Виктория уходит, мы с Рейчел следуем за ней, а горничные набрасываются на щедрые дары как оголодавшие гиены. И тут Виктория оглядывается и впервые за все время пристально на меня смотрит. Теперь я похожа на себя настоящую, и она чувствует, что что-то изменилось. Но не знает, что именно, и ее это не слишком волнует.
— Девочки, вы тоже можете взять что-нибудь, — говорит она, и мы с Рейчел возвращаемся.
Рейчел внимательно рассматривает галстуки.
— Какие из них самые дорогие?
— «Николь Миллере».
Она выбирает пять самых ярких.
— Вот это да! Мой сосед Дэн будет пользоваться большим успехом. Правда, он и сейчас не страдает от его отсутствия, — улыбается она.
Рейчел такая странная!
Через несколько минут вещи исчезают из гардеробной. Горничные выходят, нагруженные отвоеванной в тяжелой борьбе добычей. И часть шкафов, принадлежавших Лорну, остается абсолютно пустой.
— В Эль-Сегундо появятся несколько великолепно одетых садовников-гватемальцев, — говорю я Рейчел.
— Идите сюда! — зовет нас Виктория, и мы направляемся в ее спальню. Си-эн-эн уже показывает репортаж о пресс-конференции. — Все постельные принадлежности нужно сжечь. Кто знает, какая еще гадость там ползает?
Мы с Рейчел переглядываемся. Это постельное белье может стоить не меньше десяти тысяч — ради Бога, это же «Дьюкс» — и будет великолепно смотреться в моей спальне после очистки от вшей.
— Вы уверены, что его нужно именно сжечь?
И вдруг мы слышим голос Лорна и поворачиваемся к телевизору — толпы репортеров атакуют его у входа в отель «Пенинсьюла».
— Я заявляю, что не несу ответственности за здоровье Виктории, — говорит он. — Она наркоманка, у нее серьезные проблемы с психикой. Не понимаю, почему она так нападает на меня.
— Правда, что во время семейной жизни у вас были многочисленные связи на стороне? — спрашивает один из репортеров.
— Нет, это ложь. Ни сейчас, ни во время совместной жизни с Викторией у меня не было ни единого романа. Моей огромной ошибкой стало то, что я дарил ей всю свою любовь.
— Вы только послушайте его, меня сейчас вырвет! — кричит Виктория.
— Вы заразили ее вшами? — звучит еще один вопрос.
— Я даже не буду отвечать. Это глупо! Проблема в том, что Виктория фригидна. У нас не было секса на протяжении двух лет.
Виктория показывает телевизору средний палец. — У самого крошечный член! — Мы с Рейчел удивленно на нее смотрим. — Подождите, вот появятся у вас мужья! — раздраженно говорит она. — Я не знаю ни одной семейной пары, продолжающей заниматься сексом. По крайней мере друг с другом. — Мы замерли и не можем двинуться с места. — Что уставились? Давайте пошевеливайтесь!
Приятно видеть, как быстро Виктория оправилась от потрясения. Я бы даже сказала, слишком быстро! Похоже, эта история со смертельным заболеванием— полная чушь.
ДЖЕБ
«Стрип молл» — раннее утро
— Я еду в спортивный зал и по-прежнему думаю об Эшли. Проезжаю мимо химчистки, которой владеют корейцы. Именно сюда я отдавал одежду семьи Блума. И вдруг у меня возникает великолепная идея. Быстро разворачиваюсь, останавливаюсь у химчистки и захожу внутрь. Парень за прилавком знает меня. О, Джеб! — сияет он. Это единственное, что я понимаю из целой фразы. — Ты приехала за чистая одежда!
— Конечно! — киваю я, и он приносит несколько вещей.
Телефон-автомат — раннее утро
Снимаю трубку и набираю номер Эшли.
— Алло?
От ее мелодичного голоса у меня по телу бегут мурашки.
— Эшли, это Джеб.
— Привет, Джеб, — радуется она.
Пока все идет нормально!
— Я около химчистки. Ты дома? Здесь есть кое-что для вас, и я мог бы заехать к тебе по дороге на работу.
— Спасибо тебе большое, Джеб. Да, я буду дома.
— Не за что, скоро увидимся, — говорю я и вешаю трубку.
Рядом с домом Блума — утро
Подъезжаю к дому и паркуюсь рядом с «рейндж-ровером». Быстрый взгляд в зеркало заднего вида — вроде бы все в порядке: чисто выбрит, хорошо пахну и одет в свежевыглаженную рубашку. Беру желто-коричневую папку со своими стихами и вещи из химчистки с заднего сиденья. Эшли не сразу открывает мне дверь, но встречает меня широкой улыбкой:
— Привет, Джеб!
— Привет! — отвечаю я и показываю одежду: — Куда положить?
В доме Блума — утро
— Вешай вот сюда, — кивает Эшли в сторону вешалки. — Потом отнесу наверх.
Вешаю одежду и протягиваю ей папку:
— Мои стихи.
— Здорово! — оживляется она. — Мне не терпится их прочитать!
— А где Джереми? — спрашиваю я. Неужели запомнил имя этого малыша?
— Он на занятиях, учится слушать музыку. Сегодня у них драматические кантаты Моцарта. Я должна забрать его через час.
Вполне логично!
— Я могу еще что-нибудь для тебя сделать?
— Ничего не приходит в голову, — смеется Эшли. — А как ты? Есть время выпить кофе?
Что, черт возьми, происходит? Она не знает, что ее муж меня уволил, — это очевидно. А теперь еще и просит остаться.
— Конечно, я могу задержаться ненадолго.
На лице Эшли снова появляется замечательная улыбка.
— Прекрасно!
Иду за ней на кухню и сажусь за стол.
— Рэндалл загружает тебя работой, даже когда уезжает из города? — интересуется Эшли.
Из города? Приятно, черт возьми!
— Ты же его знаешь! Постоянно чем-нибудь занят.
— Конечно, знаю, — вздыхает Эшли, наливая мне кофе, и предлагает сахар и сливки.
— Только сливки, спасибо.
Я чувствую запах ее духов: что-то свежее, зеленое, пахнущее огурцом. Это опасная тема! Нужно держать себя в руках!
Эшли приносит мне чашку с блюдцем и садится рядом.
— Джеб, расскажи мне что-нибудь интересное. О работе.
Я мог бы начать с истории о своем увольнении.
— На моем уровне нет ничего особо интересного, — говорю я.
— Можно задать тебе вопрос?
— Конечно.
Она заметно нервничает, делает глоток, и на чашке остается яркий след губной помады.
— У Рэндалла не бывает странных разговоров по телефону?
— Каждый день.
Она широко открывает глаза:
— С кем ?
— Ему звонят продюсеры, режиссеры, актеры. Они все странные.
— Ага… — Ее явно интересует что-то другое.
— Эшли, давай спрашивай, — прищуриваюсь я.
Она делает еще один глоток кофе, не зная, как правильно сформулировать вопрос. Глубоко вздыхает.
— Мне очень неловко, но, может, ты знаешь. У него есть любовница? — И напряженно смотрит на меня.
Я чувствую себя Буддой, готовым поделиться секретами духовного преображения с очень симпатичной ученицей.
— А почему ты так думаешь? — спрашиваю я.
Эшли теребит бриллиантовую сережку.
— Не знаю, у меня такое странное ощущение! — Кажется, она вот-вот расплачется. — Извини, что втягиваю тебя в это.
Прикасаюсь к ее руке: кожа такая мягкая и гладкая.
— Насколько я знаю, — говорю я, хотя не понимаю, зачем это делаю, — у него нет любовницы.
«Он трахает шлюх, клиентов и всех остальных, кого только может притянуть к своему члену!»
— Похоже, у меня появляются параноидальные мысли, — пытается улыбнуться Эшли. — Я слишком много времени провожу одна. Извини, ты, наверное, думаешь, что я ненормальная.
— Совсем нет.
— Дело в том… — Эшли пытается сдержать слезы.
Не знаю, что ее мучает, но, похоже, этот брак под угрозой.
— Выпьешь еще кофе? — предлагает она.
— Конечно! — Я смотрю, как Эшли пересекает кухню. На ней брюки-капри цвета хаки и белая хлопковая рубашка с короткими рукавами. Она босиком, ногти покрыты коралловым лаком. Эшли возвращается к столу, садится и притягивает колено к груди.
— Ты где родился?
— В Ларами, штат Вайоминг.
— А я в Таллахасси, во Флориде, — улыбается Эшли. — Я так скучаю по дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39