мир сантехники москва
в результате дело кончается тем, что я, всем сомнениям вопреки, указываю цены в датских кронах 1976 года, в 1976 году дорога туда и обратно на пароме из Копенгагена в Хельсинки стоила восемьсот четырнадцать крон, это выглядит совсем неплохо, люди обрадуются, что это, оказывается, так дешево, думаю я, люди очень любят, чтобы было дешево; единственное, что они любят еще больше, — это когда что-то оказывается вообще бесплатным; далее я цитирую, что по тысячам финских озер каждый день во всех направлениях курсируют белые пароходики, это звучит так идиллически, даже, можно сказать, романтически, я так и вижу эту картину — сотни белых пароходиков плывут во все стороны; правда, в этом есть что-то иррациональное — зачем, спрашивается, нужно ехать во всех направлениях, однако там так и написано, черным по белому, надо думать, что так оно и есть, иначе с какой стати издательство «Политикен» стало бы распространять заведомо ложную информацию о Финляндии? Конечно, 1970-е годы были непростым временем: холодная война, атомная бомба, множество страхов, тогда снимались фильмы о катастрофах, но вот доходило ли тогда дело до того, чтобы фабриковать ложные сведения о других странах и печатать их в путеводителях? Мне в это как-то не верится. Финляндия, или Суоми (с ударением на первом слоге), из всех стран, расположенных на Скандинавском полуострове, является наиболее удаленной от маршрутов, по которым движется основной поток туристов. И только по этой причине слишком мало датчан посещает Финляндию. Нужно только сделать над собой некоторое усилие, чтобы не последовать за общим потоком, который каждый год устремляется на юг, и направиться вместо этого в Финляндию, где вас с распростертыми объятиями встретит гостеприимный и жизнерадостный народ, чья страна изобилует природными красотами.Так о чем ты меня спрашивал? — говорю я, закончив вышеприведенный кусок. Я спрашивал, надо ли иметь хорошие отметки, для того чтобы снимать фильмы, говорит Бим. Разумеется нет, отвечаю я. Никогда не бывало такого, чтобы о фильме судили по отметкам, которые режиссер получал в школе, людям плевать на отметки, лишь бы фильм был хороший, говорю я, вот если фильм плох, тогда кто-нибудь может поинтересоваться, а что там стояло у него в дневнике, так что хорошие отметки тоже не помешают, говорю я. Итак, не обязательно, однако и не помешает. Таков был мой ответ Биму, этому запутавшемуся, но, в сущности, совсем неплохому мальчонке, который какими-то судьбами очутился вдруг в моей квартире и вот сидит тут и делает уроки.В 1323 году Финляндия была крохотная страна, пишу я дальше, но уже к 1595 году она увеличилась почти вдвое. Так написано в путеводителе. Педагогические наклонности датчан выразились в том, что они представили всю картину развития финского ареала на протяжении 600 лет, и, как мне кажется, я спокойно могу использовать ее у себя, так как те люди, которые побывали в Финляндии в 1976 году, вряд ли захотят повторить это путешествие именно сейчас, у них найдутся другие дела, они читают сейчас другие брошюры, с тех пор они напутешествовались всласть, и если по-прежнему способны совершать путешествия, то, думаю, они выберут более экзотические страны, потому что эти люди любят быть в первых рядах, непременно хотят быть в первых рядах, у них это своего рода одержимость, поэтому как только другие тоже откроют для себя Финляндию, им она уже и даром не нужна, эта черта определенно меня раздражает, это же снобизм самого скверного пошиба, так что к чертям всяких всезнаек, которые в 1976 году проводили отпуск в Финляндии; возможно, я слишком суров, но не могу иначе, так что к чертям их — и кончено. В 1617 году Финляндия опять приросла новыми землями, пишу я дальше, на этот раз на востоке, а в 1721 году снова несколько уменьшилась, надо же, а в 1743-м, подумать только, она оказывается еще меньше; тяжелые, видать, настали времена, полные неурядиц, раздоров и неустройства, но вот наконец в 1809 году Финляндия выросла до гигантских размеров, границы раздвинулись далеко на север и на юго-восток, это уже та Финляндия, которую мы знаем, моя Финляндия, моя великая Финляндия. I had a farm in Finland У меня была ферма в Финляндии (англ.).в
, подумал я вдруг ни с того ни с сего. В 1920 году страна снова уменьшилась, пишу я, а в 1940-м уменьшилась еще немного, а в 1944-м еще чуть-чуть, не то чтобы она стала маленькой, этого ни в коем случае нельзя сказать, но все-таки была уже не такой большой, как в начале XIX века, — одним словом, то прибыток, то убыток, сплошное круговращение, и с Финляндией происходит то же, что со всем остальным, однако этот круговорот не вечен. Финляндия разрасталась и снова сжималась и сегодня, как можно подумать, приобрела наконец свою окончательную форму, хотя вряд ли она окончательная, даже такая, как есть, она кажется мне довольно-таки большой, единственное, что может вызвать какие-то возражения, — это ее форма, потому что в сочетании с Балтийским морем и Швецией и странами Прибалтики все вместе похоже на мальчика на игрушечном экскаваторе, который копает и копает, его лицо и верхняя часть туловища — это западное побережье Финляндии, я вижу их каждый день на телевизионной карте метеопрогноза, но кто же думает о таких вещах, присоединяя или отрезая земли? А кроме того, возможно, эти очертания в любом случае были бы похожи на мальчика с игрушечным экскаватором, ведь, в сущности, очертания формируются природой, и в этом случае природа создала мальчика с игрушечным экскаватором, и в этом выражается ирония судьбы, думаю я, хотя даже для себя не могу сформулировать, в чем же я тут усматриваю иронию судьбы, а президента Финляндии, пишу я, поглядывая в лежащий на столе датский путеводитель, зовут Урхо Калева Кекконен, и про него можно сказать, что он просто замечательный президент, пользующийся в стране популярностью, добавляю я от себя, и к тому же отличный человек, так что пускай вас не отпугивает это несколько странное и жесткое по звучанию имя, такова уж особенность всех финских имен, пишу я, они странны и жестковаты на слух, зато сами финны люди мягкие и… ну мягкие, а что дальше? Какое слово выражает понятие, противоположное странному, — нестранные, обыкновенные, нормальные? Так-то так, но все они плохо сочетаются со словом «мягкий». Вот оно, могущество СМИ, так много зависит от того, какое слово я выберу, на чем в конце концов остановлюсь, я останавливаюсь и некоторое время сосредоточенно думаю, пока не прихожу к тому, что вообще-то мне совершенно до лампочки, какое там будет слово, и финны мне тоже до лампочки, поскольку себя я там не представляю, для меня не играет никакой роли, странные финны или не странные, и потому я пишу «круглые», пишу, что финны мягкие и круглые, написал и сам порадовался, мне это очень понравилось своей бессмысленностью, бессмыслица дает чувство освобождения, потому что нет никакого резона в том, чтобы всюду был смысл, это же тиранство, потому что есть столько явлений, в которых не видно никакого смысла, и я выразил это, написав, что финны мягкие и круглые, а кто-то, наверное, прицепится к тому, что президента сейчас зовут вовсе не Кекконен, но большинство, думаю, ничего не заметит, потому что люди не следят за событиями, им это неинтересно, они все по горло в воде и поэтому ничем не интересуются, воды так много, вес так перемешалось, что люди просто забывают обо всем, что к ним не относится, и это главное, и это определяет их роковой путь, их путь и мой тоже, потому что я тоже много чего забыл, и, как ни крутись, все будет забыто, и эта брошюра тоже покатится ко всем чертям.А что ты пишешь? — спрашивает Бим. Бим раздражает меня, все-то он спрашивает, все копает! Мне нужны тишина и покой, но если ему непременно надо знать — пожалуйста: я пишу про Финляндию, я делаю брошюру о Финляндии, это заказная работа, договорная работа, это мой заработок, я, как все, должен зарабатывать на жизнь, мне нужны деньги; не секрет, что я работаю на износ, но конечная цель — абсолютное молчание, и, чтобы достигнуть ее, надо пройти через множество испытаний; итак, это будет брошюра о Финляндии. Значит, ты много всего знаешь про Финляндию? — спрашивает Бим. Я почти ничего не знаю про Финляндию, говорю я, и тем не менее взялся сделать брошюру о Финляндии; конечно, это звучит странно, и это действительно странно, но попробуй найти что-то такое, что не было бы странным, и я тебя поглажу по головке, говорю я. Мама и папа знали одного человека, который сидел в тюрьме в Финляндии, говорит Бим. Тюрьма в Финляндии, отмечаю я мысленно, и мне нравится эта мысль, потому что в данный момент мне нравится все, что имеет отношение к Финляндии. Он был менеджером джаза из Карибского региона, говорит Бим, это был женский джаз, там было пять девушек и один парень, и все они, ну как тебе сказать, были не совсем… ну, в общем, они были черные; они выступали с концертами в Осло и Стокгольме, а потом отправились в Финляндию, но когда они плыли на пароме, там оказалась компания финнов с ротвейлерами, целый клуб собаководов, они возвращались после выставки в Швеции; финский клуб собаководов в Швеции, отмечаю я на память; они сидели в баре, продолжает Бим свой рассказ, и там кто-то что-то сказал, что другим не понравилось, кто-то полез с кулаками, завязалась драка, и дошло до того, что финны стали снимать намордники со своих ротвейлеров, тут прибежала охрана и запихала менеджера и музыкантов в камеры на самом дне трюма, а собачников отпустили, и менеджер подумал, что это ужасно несправедливо, по он считал, что утром, когда они прибудут па место, их выпустят, но их не выпустили, а, наоборот, отправили в карцер на трое суток, а после того как они отсидели там трое суток, их перевели в обычные камеры и продержали там еще семь суток, потом был суд, и джазистов оштрафовали, а менеджера оправдали, по к тому времени он успел отсидеть одиннадцать суток в финской тюрьме, и он говорил, что никак не чувствовал себя победителем, рассказывает Бим, и теперь Финляндия для него хуже чумы, и он говорит, что никогда больше туда не поедет, что это дрянная страна, где люди пугаются тех, кто от них отличается. Иначе говоря, это немного напоминает тебя и твоих приятелей, вставляю я. Да, в общем, похоже, соглашается Бим, немного подумав, только я от этого отошел. Но Торгрим и до сих пор такой. Торгрим — дрянная страна.Хорошенький анекдотик про Финляндию, думаю я и беру его на заметку для будущего употребления, но в эту брошюру я его не вставлю, это же ясно как день, ясно, как солнечный свет. Ясно, как солнечный свет? Нет, так сказать нельзя, однако, невзирая ни на что, в брошюру это не войдет, поскольку такой пассаж, напротив, может служить блестящим примером того, что ни при каких обстоятельствах не годится для брошюры. Упоминания о ксенофобии, о том, что, выпив пива и поговорив с финскими собачниками, можно сесть в тюрьму на одиннадцать дней, никак не могут послужить приманкой для норвежских туристов, так что я благодарю Бима за его рассказ, но тут же прошу, чтобы он все-таки помолчал, потому что мне надо работать; я показываю ему на богатства, которые стоят у меня на книжной полке, и говорю, что он может читать все, что ему захочется, при условии, что он помолчит. Бим поплелся к книжной полке, а я опять засел за Финляндию; очутившись с глазу на глаз с Финляндией, мы мерим друг друга взглядом, выясняя, кто чего стоит, — это дуэль, мы становимся спиной друг к другу, отсчитываем десять шагов, одновременно оборачиваемся и оказываемся лицом к лицу — Финляндия со мной и я с Финляндией, в воздухе нарастает напряжение, психологический момент на уровне профессионального мастерства, каждый выжидает, когда выстрелит другой, я смотрю в глаза Финляндии, и Финляндия глядит мне в глаза, и я вижу озера, и леса, и меланхолию, и сауны, и все то финское, чего я совсем не знаю, но о чем слышал и читал и что я рассудку вопреки пытаюсь втиснуть в форму брошюры, а Финляндия видит… Да, в том-то и штука! Трудно сказать, что видит Финляндия, ведь это не я, а Финляндия видит, но ведь я — это я, и мне следовало бы знать, что во мне видит Финляндия, когда она на меня смотрит, но, похоже, я этого не знаю, и это меня пугает, слишком уж я неотчетливый, до того неотчетливый, что все во мне расплывается, я — растекаюсь, я — вода, я почти бесформенный, почти что лишенный свойств, свойств у меня совсем немного, да еще моя крошечная долька могущества СМИ, за которое я держусь обеими руками, потому что без него я — никто, и все это видит Финляндия, и мы выжидаем, и нервы напряжены до предела, и стоит тишина, но вот случилось, мы нажимаем па курок, невозможно сказать, кто сделал первое движение — я или Финляндия, настолько синхронно это происходит, невероятно синхронно, это такая синхронность, что о ней еще долго будут помнить, даже когда забудется все остальное, что было синхронным, и два выстрела раздаются одновременно, как один, и я поразил Финляндию прямо в лоб, а Финляндия в лоб поразила меня, и мы оба падаем замертво — мгновенная смерть, и никаких прощальных слов, даже ни одной прощальной мысли, и встреча со мной стала роковой для Финляндии, а встреча с Финляндией роковой для меня, и в этом даже нет ничего особенно грустного, потому что иначе быть не могло, так легли карты, так было заложено в природе вещей, и я признаюсь — я не понял Финляндии, но можно утешаться тем, что и Финляндия не понимала меня, для Финляндии я — загадка, точно так же как Финляндия — загадка для меня, но в Финляндии есть малые пташки, много-много малых птах, которых любят норвежцы, на этом я уже останавливался, а Финляндия — это гордиев узел, думаю я, вот если бы у меня был меч, я бы долго не раздумывал, я разрубил бы этот узел, как Александр Великий, и сделался бы царем Азии и Финляндии, я бы запросто разрубил узел, мне это раз плюнуть, но у кого же в наши дни может быть меч, у кого-то, наверное, есть, думаю я, скорее всего у сумасшедших коллекционеров, ну и пропади они пропадом.Однако надо еще упомянуть об алкоголе. В отношении алкоголя мы, норвежцы, и финны ведем себя одинаково.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
, подумал я вдруг ни с того ни с сего. В 1920 году страна снова уменьшилась, пишу я, а в 1940-м уменьшилась еще немного, а в 1944-м еще чуть-чуть, не то чтобы она стала маленькой, этого ни в коем случае нельзя сказать, но все-таки была уже не такой большой, как в начале XIX века, — одним словом, то прибыток, то убыток, сплошное круговращение, и с Финляндией происходит то же, что со всем остальным, однако этот круговорот не вечен. Финляндия разрасталась и снова сжималась и сегодня, как можно подумать, приобрела наконец свою окончательную форму, хотя вряд ли она окончательная, даже такая, как есть, она кажется мне довольно-таки большой, единственное, что может вызвать какие-то возражения, — это ее форма, потому что в сочетании с Балтийским морем и Швецией и странами Прибалтики все вместе похоже на мальчика на игрушечном экскаваторе, который копает и копает, его лицо и верхняя часть туловища — это западное побережье Финляндии, я вижу их каждый день на телевизионной карте метеопрогноза, но кто же думает о таких вещах, присоединяя или отрезая земли? А кроме того, возможно, эти очертания в любом случае были бы похожи на мальчика с игрушечным экскаватором, ведь, в сущности, очертания формируются природой, и в этом случае природа создала мальчика с игрушечным экскаватором, и в этом выражается ирония судьбы, думаю я, хотя даже для себя не могу сформулировать, в чем же я тут усматриваю иронию судьбы, а президента Финляндии, пишу я, поглядывая в лежащий на столе датский путеводитель, зовут Урхо Калева Кекконен, и про него можно сказать, что он просто замечательный президент, пользующийся в стране популярностью, добавляю я от себя, и к тому же отличный человек, так что пускай вас не отпугивает это несколько странное и жесткое по звучанию имя, такова уж особенность всех финских имен, пишу я, они странны и жестковаты на слух, зато сами финны люди мягкие и… ну мягкие, а что дальше? Какое слово выражает понятие, противоположное странному, — нестранные, обыкновенные, нормальные? Так-то так, но все они плохо сочетаются со словом «мягкий». Вот оно, могущество СМИ, так много зависит от того, какое слово я выберу, на чем в конце концов остановлюсь, я останавливаюсь и некоторое время сосредоточенно думаю, пока не прихожу к тому, что вообще-то мне совершенно до лампочки, какое там будет слово, и финны мне тоже до лампочки, поскольку себя я там не представляю, для меня не играет никакой роли, странные финны или не странные, и потому я пишу «круглые», пишу, что финны мягкие и круглые, написал и сам порадовался, мне это очень понравилось своей бессмысленностью, бессмыслица дает чувство освобождения, потому что нет никакого резона в том, чтобы всюду был смысл, это же тиранство, потому что есть столько явлений, в которых не видно никакого смысла, и я выразил это, написав, что финны мягкие и круглые, а кто-то, наверное, прицепится к тому, что президента сейчас зовут вовсе не Кекконен, но большинство, думаю, ничего не заметит, потому что люди не следят за событиями, им это неинтересно, они все по горло в воде и поэтому ничем не интересуются, воды так много, вес так перемешалось, что люди просто забывают обо всем, что к ним не относится, и это главное, и это определяет их роковой путь, их путь и мой тоже, потому что я тоже много чего забыл, и, как ни крутись, все будет забыто, и эта брошюра тоже покатится ко всем чертям.А что ты пишешь? — спрашивает Бим. Бим раздражает меня, все-то он спрашивает, все копает! Мне нужны тишина и покой, но если ему непременно надо знать — пожалуйста: я пишу про Финляндию, я делаю брошюру о Финляндии, это заказная работа, договорная работа, это мой заработок, я, как все, должен зарабатывать на жизнь, мне нужны деньги; не секрет, что я работаю на износ, но конечная цель — абсолютное молчание, и, чтобы достигнуть ее, надо пройти через множество испытаний; итак, это будет брошюра о Финляндии. Значит, ты много всего знаешь про Финляндию? — спрашивает Бим. Я почти ничего не знаю про Финляндию, говорю я, и тем не менее взялся сделать брошюру о Финляндии; конечно, это звучит странно, и это действительно странно, но попробуй найти что-то такое, что не было бы странным, и я тебя поглажу по головке, говорю я. Мама и папа знали одного человека, который сидел в тюрьме в Финляндии, говорит Бим. Тюрьма в Финляндии, отмечаю я мысленно, и мне нравится эта мысль, потому что в данный момент мне нравится все, что имеет отношение к Финляндии. Он был менеджером джаза из Карибского региона, говорит Бим, это был женский джаз, там было пять девушек и один парень, и все они, ну как тебе сказать, были не совсем… ну, в общем, они были черные; они выступали с концертами в Осло и Стокгольме, а потом отправились в Финляндию, но когда они плыли на пароме, там оказалась компания финнов с ротвейлерами, целый клуб собаководов, они возвращались после выставки в Швеции; финский клуб собаководов в Швеции, отмечаю я на память; они сидели в баре, продолжает Бим свой рассказ, и там кто-то что-то сказал, что другим не понравилось, кто-то полез с кулаками, завязалась драка, и дошло до того, что финны стали снимать намордники со своих ротвейлеров, тут прибежала охрана и запихала менеджера и музыкантов в камеры на самом дне трюма, а собачников отпустили, и менеджер подумал, что это ужасно несправедливо, по он считал, что утром, когда они прибудут па место, их выпустят, но их не выпустили, а, наоборот, отправили в карцер на трое суток, а после того как они отсидели там трое суток, их перевели в обычные камеры и продержали там еще семь суток, потом был суд, и джазистов оштрафовали, а менеджера оправдали, по к тому времени он успел отсидеть одиннадцать суток в финской тюрьме, и он говорил, что никак не чувствовал себя победителем, рассказывает Бим, и теперь Финляндия для него хуже чумы, и он говорит, что никогда больше туда не поедет, что это дрянная страна, где люди пугаются тех, кто от них отличается. Иначе говоря, это немного напоминает тебя и твоих приятелей, вставляю я. Да, в общем, похоже, соглашается Бим, немного подумав, только я от этого отошел. Но Торгрим и до сих пор такой. Торгрим — дрянная страна.Хорошенький анекдотик про Финляндию, думаю я и беру его на заметку для будущего употребления, но в эту брошюру я его не вставлю, это же ясно как день, ясно, как солнечный свет. Ясно, как солнечный свет? Нет, так сказать нельзя, однако, невзирая ни на что, в брошюру это не войдет, поскольку такой пассаж, напротив, может служить блестящим примером того, что ни при каких обстоятельствах не годится для брошюры. Упоминания о ксенофобии, о том, что, выпив пива и поговорив с финскими собачниками, можно сесть в тюрьму на одиннадцать дней, никак не могут послужить приманкой для норвежских туристов, так что я благодарю Бима за его рассказ, но тут же прошу, чтобы он все-таки помолчал, потому что мне надо работать; я показываю ему на богатства, которые стоят у меня на книжной полке, и говорю, что он может читать все, что ему захочется, при условии, что он помолчит. Бим поплелся к книжной полке, а я опять засел за Финляндию; очутившись с глазу на глаз с Финляндией, мы мерим друг друга взглядом, выясняя, кто чего стоит, — это дуэль, мы становимся спиной друг к другу, отсчитываем десять шагов, одновременно оборачиваемся и оказываемся лицом к лицу — Финляндия со мной и я с Финляндией, в воздухе нарастает напряжение, психологический момент на уровне профессионального мастерства, каждый выжидает, когда выстрелит другой, я смотрю в глаза Финляндии, и Финляндия глядит мне в глаза, и я вижу озера, и леса, и меланхолию, и сауны, и все то финское, чего я совсем не знаю, но о чем слышал и читал и что я рассудку вопреки пытаюсь втиснуть в форму брошюры, а Финляндия видит… Да, в том-то и штука! Трудно сказать, что видит Финляндия, ведь это не я, а Финляндия видит, но ведь я — это я, и мне следовало бы знать, что во мне видит Финляндия, когда она на меня смотрит, но, похоже, я этого не знаю, и это меня пугает, слишком уж я неотчетливый, до того неотчетливый, что все во мне расплывается, я — растекаюсь, я — вода, я почти бесформенный, почти что лишенный свойств, свойств у меня совсем немного, да еще моя крошечная долька могущества СМИ, за которое я держусь обеими руками, потому что без него я — никто, и все это видит Финляндия, и мы выжидаем, и нервы напряжены до предела, и стоит тишина, но вот случилось, мы нажимаем па курок, невозможно сказать, кто сделал первое движение — я или Финляндия, настолько синхронно это происходит, невероятно синхронно, это такая синхронность, что о ней еще долго будут помнить, даже когда забудется все остальное, что было синхронным, и два выстрела раздаются одновременно, как один, и я поразил Финляндию прямо в лоб, а Финляндия в лоб поразила меня, и мы оба падаем замертво — мгновенная смерть, и никаких прощальных слов, даже ни одной прощальной мысли, и встреча со мной стала роковой для Финляндии, а встреча с Финляндией роковой для меня, и в этом даже нет ничего особенно грустного, потому что иначе быть не могло, так легли карты, так было заложено в природе вещей, и я признаюсь — я не понял Финляндии, но можно утешаться тем, что и Финляндия не понимала меня, для Финляндии я — загадка, точно так же как Финляндия — загадка для меня, но в Финляндии есть малые пташки, много-много малых птах, которых любят норвежцы, на этом я уже останавливался, а Финляндия — это гордиев узел, думаю я, вот если бы у меня был меч, я бы долго не раздумывал, я разрубил бы этот узел, как Александр Великий, и сделался бы царем Азии и Финляндии, я бы запросто разрубил узел, мне это раз плюнуть, но у кого же в наши дни может быть меч, у кого-то, наверное, есть, думаю я, скорее всего у сумасшедших коллекционеров, ну и пропади они пропадом.Однако надо еще упомянуть об алкоголе. В отношении алкоголя мы, норвежцы, и финны ведем себя одинаково.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31