Инга тихо кипела. Вероятно, он думает, что она тащится от ощущений. Его рот, пахнущий водкой, вызывал отвращение. К тому же мокрое ухо не добавляло кайфа.— Инга, ты обиделась?Инга молчала. Действительно, обижаться не на что.— Тебе холодно?Она отрицательно мотнула головой.— Тогда, может, ты хочешь есть?— Не хочу! — буркнула она. И угораздило же ее припереться в эту глушь с увальнем Ромкой! Здесь даже хлопнуть дверью и красиво уйти не получится — до Москвы чуть ли не сотня километров. Сиди теперь и «наслаждайся»! Что это с ней? Может, она просто нервничает? Вот уж сестра Ника на ее месте небось не терялась бы со своим Колей, наверняка весело бы провела время. Инга повернулась к Ромке и пристально посмотрела ему в лицо из-под полуприкрытых ресниц.Ромка сглотнул, пытаясь понять ее взгляд. И понял его однозначно. Поднялся и поднял Ингу на руки.Когда он нес ее наверх по скрипучей лестнице, она чувствовала, что нести ему тяжело, руки дрожат от напряжения и дыхание становится неровным. Она мысленного ругнула себя за излишнюю наблюдательность.В спальне было холодно. Инга моментально застучала зубами.— Сейчас согреешься, — пообещал Ромка.Инга сильно усомнилась в его словах. Он включил электрокамин и стал целовать ее лицо мокрыми губами. Потом впился ртом в ее губы. Инга почувствовала лопатками ледяной холод кровати, хотя была в теплой кофте. Ромка нашел пальцами пуговицы на кофте и принялся торопливо расстегивать их, путаясь и дергая. Инга оправдала это его страстностью и попыталась помочь партнеру одной рукой. Кофту все же пришлось снять через голову. И хоть Ромка прижимался к Инге довольно тесно, она не чувствовала тепла и даже намека на те наслаждения, которые предполагались.Только одни сплошные неудобства. Ромка оставил в покое ее губы и приступил к более интересным местам. Инга почувствовала, как ее тело помимо воли становится как бы деревянным. Потные от волнения руки возлюбленного и его мокрый рот гуляли по ее телу, будто что-то разыскивали.— Мне холодно, — объявила Инга. В тишине ночи ее голос прозвучал сухо и отрезвляюще. Ромка поднялся, вытащил из тумбочки пуховое одеяло и положил его поверх Инги. В результате этих действий на нее обрушился новый поток ледяного холода. Ромка стал раздеваться. Инга видела в темноте его худую, почти костлявую спину. Он возился с брюками, и его движения казались в свете электрокамина какими-то неестественными. Она закрыла глаза и стиснула зубы покрепче, чтобы не стучали. Когда Ромка прижался к ней своим худым волосатым телом, лучше не стало. Скорее — наоборот. Волосы на его ногах кололи нежные Ингины ножки. Как бы она ни поворачивалась" — натыкалась на его локти, острые коленки. Казалось, он состоит из одних острых углов. Похоже, Ромка был далек от ее мыслей. Он продолжал терзания ровно с того места, которое оставил ради одеяла. Он покрывал своими мокрыми поцелуями ее шею и грудь, возвращаясь к этой территории с завидным постоянством, отклоняясь от маршрута, только чтобы погладить ее ноги и спину.Инге уже хотелось идти в Москву пешком. Злило все — Ромкин мокрый рот, его длинные волосы и костлявая фигура, совсем недавно казавшаяся ей воплощением стройности и признаком интеллигентности. Раздражало все — даже то, что было сейчас за пределами досягаемости: Никины разглагольствования о приятных объятиях с Колей, байки подруг о неземных наслаждениях секса и множество всякой чепухи, зачем-то забредшей к ней в голову. А между тем Роман посчитал, что возлюбленная достаточно подготовлена для главного. Инге пришлось отвлечься от своих мыслей — он навис над ней, а затем навалился сверху своим худым, но довольно тяжелым телом. Она охнула, попыталась как-то поудобнее разместиться, но, похоже, ее партнер уже не контролировал ситуацию. Инга запаниковала, вцепилась в Ромкины плечи ногтями, стала отталкивать его, но эти действия не имели смысла — Ромка не понимал или не хотел понимать ее пассы.— Отстань, я не хочу! — взвизгнула Инга, царапая ему плечо. Боль вместо наслаждения! От боли Инга на миг потеряла способность дышать, а когда открыла глаза, сразу увидела Ромкин подбородок, который сейчас почти ненавидела. Она укусила его со всей силой, но он только промычал что-то невразумительное и ткнул голову в подушку. Инга била его, царапала, но его тело ничего не слышало — оно двигалось в дергано-рваном ритме, словно задалось целью раздавить ее, Ингу, впечатать в пружины кровати. Потом, когда его тело, дернувшись напоследок пару раз, обмякло, Инга брезгливо отвернулась и толкнула, его. То, что она услышала после того, как он отполз и растянулся рядом с ней, шокировало ее совершенно. Он спросил блаженным голосом:— Тебе хорошо?Инга повернулась и уставилась на него сухими злыми глазами, полными недоумения:— Ты что, издеваешься?Но похоже, Ромка был далек от намерений пошутить. По лицу его гуляла блаженная улыбка. Следы зубов на подбородке и в кровь исцарапанные плечи делали эту улыбку поистине идиотской.— О да! Я на вершине блаженства! — почти прокричала Инга и вскочила. Боль вернула ее в постель, но увидев кровь на простыне, Инга едва не потеряла сознание. Сделав над собой усилие, Инга похватала свои вещи и ринулась вниз. Одевшись, она уселась перед камином и подбросила дров в затухающий огонь.Больше всего на свете ей хотелось сейчас оказаться за сто километров отсюда. Но на дворе стояла густая зимняя ночь. Машину она водить не умела. Оставалось самое невыносимое — ждать. Глава 7 — И слышать ничего не хочу! Твой день рождения мы будем отмечать у нас дома! — Инга притопнула ногой для пущей убедительности и изобразила нахмуренность.— Перед тетей Оксаной неудобно, — возразила Ника. — Я и так от вас не вылезаю, еще гостей полон дом приведу.— Мама будет только рада. Она любит общаться с молодежью.— Тогда убираться и готовить я буду сама.— Ну, это я у тебя отнять не решаюсь, это — святое.За день до праздничного события сестры затеяли генеральную уборку. Тщательно пропылесосив все углы, они достали из «стенки» посуду и хрусталь, чтобы перемыть и натереть до блеска.— Наконец-то я познакомлюсь с твоим легендарным Колей, — бросила Инга, и Ника уловила в тоне сестры некую насмешливую нотку. Впрочем, Нику это нисколько не задело.— Я тебя понимаю, — отозвалась она. — Ты влюблена в Ромку, и он кажется тебе самым лучшим. И это естественно. Особенно после того, как вы стали близки. А Коля никакой не легендарный, просто.., просто он мой.Ника коротко взглянула на лицо сестры.Инга склонилась над вазой и терла ее так, словно ту никогда не мыли. Ромка! Она не такая дура чтобы рассказывать сестре подробности своего дачного «приключения». Или Ника ее водит за нос насчет своего блаженства с Колей, или же она, Инга, какая-то не такая. Может, она фригидная и ей не дано познать радостей секса?— Особенно сейчас, когда Ромка далеко, он, наверное, кажется тебе…— Ничего мне не кажется! — не выдержала Инга. — Дурак он. Сам виноват, что загремел в армию. Имея такого папу, мог бы и подсуетиться. Теперь пусть трубит! Слуга Отчизны…Инга покончила с вазой и в сердцах отбросила тряпку. Сентиментальность сестрицы ее иногда просто ставила в тупик.— Да ладно, не злись, — примирительно продолжала Ника. — Скоро в отпуск приедет.Инга поднялась и включила магнитофон. Комнату оживила ритмичная и заводная мелодия «АББЫ».— Ты тут заканчивай, а я пойду из комода весь хлам вытряхну, — бросила Инга.Ника проводила сестру глазами. Ну вот, хотела поддержать, утешить, а получилось все наоборот. Инга расстроилась. Но к концу уборки настроение выровнялось, о неприятном не вспоминали. Когда Ника уже стояла одетая у выхода, Инга притащила из своей комнаты коробку с мусором.— Выкинь по пути в мусоропровод.Коробка была полным-полна.Ника вышла на лестничную площадку и спустилась к мусоропроводу. В Ингиной коробке был целый ворох пузырьков, тюбиков из-под крема, использованных фломастеров, сломанных расчесок и заколок. Неожиданно что-то очень знакомое дергает за ниточку ее сердце. Ника остановилась. Что? Взгляд, вероятно, наткнулся на что-то близкое, что живет в самом сердце. Ника внимательно всмотрелась в содержимое коробки — среди хлама беззащитно торчит гипсовая ножка! Ника опустила коробку на ступеньки и устроилась рядом. Сама не зная зачем, потянула гипсовую ножку и вытащила.., свою «цыганку»! Никино произведение оказалось лишено обеих рук. Волосы отклеились и торчали нелепой паклей. Цветастой юбки не было. Перед ней лежал лишь жалкий обломок ее детства. Но именно этот кусочек без труда всколыхнул весь горько-сладкий осадок ее прошлого, ее страхи, ее потребность в любви, ее мечты. Когда-то вызывающая столько восхищения, такая желанная, «цыганка» без сожаления выкинута на помойку. Глупо, конечно, но Ника вдруг почувствовала, будто это ее, Нику, выкинули на помойку вместе с ненужным хламом. В следующую минуту она одернула себя и попыталась воззвать к разуму. Ведь это всего лишь ее детская поделка. Конечно, когда-то они с Ингой были детьми и подобные вещи казались им ценными. Но теперь? Если хранить в квартире весь этот хлам, жить негде будет. Ника выбросила коробку в мусоропровод и не убереглась от жуткого ощущения, будто это она, а не гипсовая «цыганка» летит вниз по отвратительной зловонной трубе. Она торопливо спустилась во двор и побежала на остановку. * * * В огромное окно игровой смотрит уличный фонарь. Плюшевые морды тигров, зайцев, медведей становятся бесцветными в нереальном молочном освещении. По ночам Коля сторожит детский сад. Ника любит эти молочно-призрачные ночи, тишину уютного детского сада «Василек», где на лестницах громоздятся кадки с высокими растениями, а на дверных проемах болтаются жалюзи из макраме. Безлюдное ночное пространство ночного детсада наполнено спокойствием и тишиной. Только двое влюбленных не спят в этой ночи — дарят друг другу нежность. На низких, расписанных под хохлому, стульчиках громоздится их одежда. На ковре с длинным мягким ворсом переплелись в свете фонаря две тени. Их движения неистовы и осторожны одновременно. Спина Николая покрылась бисеринками пота. Волосы Ники рассыпались веером по ковру, а руки то взлетают, чтобы еще крепче прижать к себе любимого, то безвольно падают на ковер и вдруг, словно очнувшись, начинают ощупывать мягкий ворс ковра.Пальцы напрягаются, вцепляясь в шерсть, как в волосы, и, сжимаясь в кулаки, замирают. Вздох блаженства рассыпается по ковру и растворяется в пространстве.Потом они лежат на мохнатом ковре голые, не торопясь одеваться. Ночь принадлежит им.— Мы с тобой на Марсе…— Скорее, на Венере. На пляже, да?— Да, на пляже, загораем среди зелененьких инопланетян.— Тебя не смущает, что они на нас так глазеют?— Который?Ника показывает пальцем на пластмассового медведя с плоской мордой и огромными глазами. Коля дотягивается до игрушки и поворачивает ее лицом к стене, — Мы для них — существа из другой цивилизации. Простим их?— Простим…Молочное светило придуманной планеты лижет голые спины, последний мартовский снег летит за окном по косой.Ника выкладывает спичками на ковре «Ник», Коля забирает у нее коробок и добавляет букву "А".Ника.Ника упрямо перестраивает "А" в "О" и выкладывает оставшееся «Николай». Коля ломает букву "О", и на месте той вновь возникает "А". «Ника-лай».— Безграмотность какая-то, — смеется Ника и тянется рукой, чтобы исправить, но ее рука, не достигнув цели, попадает в плен. Коля целует пальцы по одному: «понедельник, вторник, среда». Четверг выпадает на нос, а пятница и суббота достаются глазам, а воскресенье… Ника уплывает в сладкий туман его рук, губ, запаха…В воскресенье — ее день рождения. Вспомнив, она легко отстраняет Колю и приподнимается на локте.— Знаешь, Инга не верит, что у нас с тобой все… так!Колины глаза блестят, как два фонарика.— Ты что же, рассказываешь ей.., об этом?Ника тихо смеется, тыкаясь носом ему в плечо.— Ты просто не знаешь, ЧТО она для меня. У меня никогда не было настолько близкого человека.— А я?— Ты — другое. Я о подругах. Дома у меня не было сестры, с братом мы общались мало, он намного меня старше. С мамой близких отношений не было. А Инга…Она так привязалась ко мне. Она мне все-все рассказывает, даже интимное.— Нет, я все равно не понимаю, — возражает Коля, упрямо мотнув головой. — Ты — моя тайна. Я даже представить себе не могу, что я рассказывал бы кому-то, как это у нас бывает.— Вот и молодец! Я тоже никому не рассказываю.Инга не в счет. Она для меня все готова сделать. Вот даже день рождения мой на себя взвалила. Она — мой двойник, моя сестра-близнец.— Твоя бледная тень.— Нет! — Ника прикрывает его рот ладошкой. — Не тень и не отражение в зеркале. Просто я не представляю себя без нее. И без тебя…Пальцы чувствуют теплую влажность любимых губ.Поцелуи бегут вверх по руке, до плеча и рассыпаются по шее. Ритуал повторяется с неутомимостью, но уже более торопливо — к «Васильку» на мягких белых лапах крадется утро… * * * — За мою любимую сестричку! Ура!— Ура!Хор голосов готов подхватить любой клич. К тому же такой прекрасный повод — день рождения!Инга высоко подняла бокал с шампанским. Народ потянулся к ее руке — чокаться. Кого-то облили, шум, хохот, звон бокалов и вилок. Многих гостей Ника видела впервые, это гости Инги. Впрочем, она почти любила их всех, до того хорошая получилась компания.Ингины родители ушли в гости, оставив молодежь на свободе. Колин друг Сашка изображал из себя клоуна — хохмил и сыпал анекдотами. Все охотно смеялись. Не потому, что Сашка отличался остроумием, а просто вечер располагал к веселью. Для Ники вся масса гостей представлялась пестрым шумным хороводом. А Коля как бы отдельно. И она не могла отказать себе в удовольствии вволю любоваться им. Его прическа — короткая «канадка» — казалась ей удивительно милой и шла к его открытому лицу. А серые глаза по раскраске напоминали мрамор. Так и притягивали к себе живым добрым взглядом. Его взгляд словно вопил каждому встречному: «Человек! Я желаю тебе добра! У тебя все будет хорошо!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42