- Ее зовут Лина-Лания, - сказала ее мать.
- Линни, - настаивала бабушка.
- Она будет известна под именем Седой Странницы, - сказал я.
Седовласая медленно улыбнулся мне. И, действительно, с этих пор она
была известна мне и моим близким только под этим именем.

Мы отправились на следующий день. Я оскорбил их всех, кроме Линни,
настояв на отдельной постели для меня, в одной из плотно занавешенных
кроватей. Женщины шептались об этом до поздней ночи - наверное, и о других
вещах тоже - но я не мог заставить себя лечь с кем-нибудь из братьев или с
матерью, которая все равно давно потеряла возможность рожать. А
прикоснуться к Седовласой здесь, во мраке, исполняя свой долг - было за
пределами моего воображения. Ее нужно доставить в Эль-Лалдом, к яркому
свету, и там, в уединении моих комнат, я одену ее в шелковые одежды и
доставлю ей удовольствие, как женщине королевского рода.
Для нашего путешествия она выбрала самое глубокое платье Земель:
серое, с грубейшей вышивкой. При всей красоте ее языка она была несчастьем
с пятью пальцами. Кромка платья была покрыта детской вышивкой: красное,
черное, зеленое, нитки небрежно покрашены соком ягод. Работа была
незамысловатой, в ней не было очарования. Но на ней платье сидело так, как
будто это кожа, которую она готова скинуть. Я с нетерпением ждал
метаморфозы. Под моей опекой эта девчушка Земель превратиться в
королевскую красавицу.
Лошадь не вынесла бы двоих, поэтому я оставил ее у мельничихи. Это не
было, как кое-кто потом намекал, платой. Скорее я надеялся растянуть
путешествие. Предвкушение - лучшая часть удовольствия. Мысль о вине часто
более приятна, чем первый горький глоток. Вот почему большую часть пути я
шел впереди нее, только изредка оглядываясь. Каждый раз, когда я
поворачивался, я смаковал мимолетное впечатление, проворачивал его в своем
мозгу снова и снова.
Всю дорогу она почти не разговаривала. По правде говоря, она была
самой молчаливой девушкой из всех тех, кого я знал. Наверное, она была
такой из-за того, что жила рядом с двумя сварливыми женщинами, ил,
возможно, в этом было что-то более глубокое. Я слышал, что ночью она
что-то шептала, но я ни разу не спросил, что она говорит. Каким-то образом
ее присутствие, хоть и очень приятное для меня, невыносимо меня смущало, я
тоже молчал. А, не имея под рукой инструмента, петь я не мог.
Лишь один раз поделилась она со мной законченной мыслью. Это было на
второе утро. Она купалась в пробегающем по камням ручье, не ощущая на себе
моего взгляда. Я из-за скалы поглядывал, как она плещет холодную воду на
свои маленькие груди. Она распустила косы, густые волосы закрывали всю
спину. Их вьющиеся кончики, как темные пальцы, ласкали ее кожу. Даже после
того, как она оделась, я все еще дрожал от одного ее вида, а тыльная
сторона рук и ляжки болели. И все же я не мог заговорить.
При этом колени у меня подкосились и я внезапно сел, думая, что вот
сейчас, сейчас она подойдет ко мне, и мы соприкоснемся, здесь, на лужайке,
покрытой ковылем, и его шелковые усики будут колыхаться над нами под
легким ветерком. Но она прошла мимо меня, и я был рад, что не заговорил с
ней тогда, потому что понял, что она, собственно говоря, разговаривает
вовсе не со мной. Она трудилась над стихами, она готовилась предстать
перед Королевой.
Я поразмыслил над ее словами более хладнокровно. Они были
перегружены, звучали по-детски, неискренне. Они были так же смешны, как ее
платье.
- Нам надо спешить, - резко сказал я, вставая и отряхивая пыль со
своей одежды.
Она кивнула, хотя в глазах на мгновенье мелькнуло удивление. Затем
она быстро заплела косы и на ходу связала их концы.
- ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ТАК ХОРОШО ВСЕ ПОМНИШЬ?
- Мы гордимся тем, что умеем хранить во рту и в голове.
- О!
- Кроме того, друг мой, не путай действительность с правдой.
- Я НЕ УВЕРЕН...
- То, что я говорю сейчас - правда. Что произошло в действительности
- не так важно, как то, что я говорю. Понимаешь? Важно, чтобы ты понял.
- ДА.
- Тогда я расскажу тебе, что произошло, когда мы прибыли в
Эль-Лалдом.
По мере приближения к городу тропинки превращались в дороги, дороги -
в улицы, а грязь сменилась булыжной мостовой. Она, казалось, еще больше
ушла в себя. Молчание, которое раньше казалось дружеским, даже
чувственным, стало непреодолимой пропастью между нами.
Я попытался привлечь ее внимание маячившим вдали башням-близнецам.
Видела ли она их, значили ли они что-нибудь для нее, она не сказала. Она
была уже далеко от меня, сосредоточив на Королеве. На миг меня пронзила
такая ревность, которую едва можно вынести. Но вышколенность взяла верх.
Прищурясь, я смог увидеть ее тем, чем она была: высокая девушка Земель, с
золотыми глазами, с умением рифмовать, не более того. В этом Д'оремос был
прав.
Итак, мы добрались до моего жилья, связанные между собой молчанием.
Там нас с большим почетом приветствовал Мар-Кешан и другие мои слуги, но
именно Мар-Кешан по-настоящему понял ее.
Он видел в ней, как он мне рассказывал много лет спустя перед самой
смертью, образ испуганной дочери своей сестры. Та была очень
незначительной плакальщицей, выше всех в семье и с зелено-золотыми
глазами. Поэтому ее подобрал один из принцев и привел в Эль-Лалдом.
Признание Мар-Кешана удивило меня. О, меня и раньше выбирали Исповедником
и слышал много странных историй, которые камнем лежат на сердце человека и
перекрывают ему доступ к Свету. Но Мар-Кешана я знал всю свою жизнь и ни
разу не слыхал от него упоминаний о семье. Я думал, что у него есть только
я. Дочь своей сестры он так и не нашел. Ее выгнали и дали выпить Чашу за
год до того, как он отправился искать ее. Поэтому он принял Линию под свое
крыло, молчаливый, упрямый покровитель.
Песня, которую я написал в его честь, была медленным гимном о службе,
я не упомянул в ней ничего из того, что он рассказал мне. Собственно
говоря, ты единственный знаешь об этом. Я думаю, он не хотел, чтобы об
этом судачили те, кто будет стоять в рядах плакальщиц. Хоть он, наверное,
покинул море в поисках кого-то другого, он вместо этого нашел меня. Пусть
наша с ним связь служит залогом его бессмертия.
Когда Мар-Кешан взял Линию за руку, они обменялись взглядами и
именами. С тех пор она звала его Мар, имея в виду просто "Человек из
Воды". Он был единственным в Эль-Лалдоме, кто звал ее Линни.
Они сразу же скрылись во внутренних комнатах, где живут слуги. Если я
ожидал, что после ванны она появится уже преображенной, в шелковых одеждах
двора, я горько ошибался. Мар-Кешан клялся мне, что он разложил перед ней
роскошную шелковую ткань, но она предстала передо мной, слегка кивнув
головой, все в том же сером платье. Складки на нем были разглажены
заботливой рукой Мар-Кешана, но от этого оно не стало намного лучше.
Правда, она заплела косы и с помощью Мар-Кешана уложила их короной,
скрепив сзади несколькими яркими цветками из дворцового сада:
золотоглазыми Улыбками Леса, свисающей Славой Траура и веточкой Дыхания
Королевы, покрытой пурпурными и розовыми цветками.
- Выгляжу ли я... прилично? - спросила она. Она не спросила, выглядит
ли она хорошо, привлекательна ли она или что-нибудь в этом роде,
кокетливое. Просто - прилично ли.
Я не хотел лгать.
- Прилично, - сказал я.
Мар-Кешан что-то буркнул, и она повернулась к нему.
- Если ты будешь держаться прямо, они увидят твою подлинную красоту,
- сказал он. - Красота - в походке.
Она улыбнулась ему.
- Ты говоришь, как моя мама.
- И ее бабушка, - добавил я.
Она взглянула на меня и, видимо, мой тон показался ей грубым, потому
что она не стала продолжать разговор. Итак, мы пошли через извилистые залы
- снова молча.
- РАССКАЖИ МНЕ ОБ ЭТИХ ЗАЛАХ. Я НЕ СМОГ НАНЕСТИ ИХ НА КАРТУ.
- Апартаменты принцев в Эль-Лалдоме помещаются в круге из бесконечных
спиралей, как завитки раковин, которые море иногда выбрасывает на наш
берег. Зачем тебе понадобилось наносить их на карту?
- ЧТОБЫ Я НЕ МОГ ЗАБЛУДИТЬСЯ ОДИН.
- По этим залам может ходить только принц. Только принц и те, кто его
сопровождает или прислуживает ему.
- НУ, ТОГДА НАЗОВЕМ ЭТО ЛЮБОПЫТСТВОМ.
- У вас, звездных путешественников, странное любопытство. Оно вечно
гонит вас вперед. Гонит ли оно вас также внутрь себя?
- ТО, ЧТО МЫ УЗНАЕМ В ОКРУЖАЮЩЕМ МИРЕ, МЫ ПРИМЕНЯЕМ К СЕБЕ.
- Тогда вообрази раковину. Как истинный Человек Вод, Мар-Кешан
собирал такие раковины, однажды он подарил мне одну, целую, никем не
расписанную, разрезанную пополам, а половинки были закреплены на
деревянной подставке. Для такого узора у нас есть также музыкальный
термин. Мы называем его лара-лани, круг-головоломка.
- У НАС ДОМА ТОЖЕ ЕСТЬ ТАКИЕ ШТУКИ. МЫ ИХ НАЗЫВАЕМ КАМЕРНЫЕ МОЛЛЮСКИ.
- Кам'рные мол'юски. Странное слово.
- СЛОВО "КАМЕРА" ОЗНАЧАЕТ ТАКЖЕ ЖИЛИЩЕ, КОМНАТУ.
- Какая прелесть. Я люблю играть со словами. Но, видишь ли, карты нам
не нужны. Жилища, кам'ры для принца - не лабиринт. Из всех мест в нашем
мире это место я знаю лучше всего. Но для новичка это, действительно,
круг-головоломка, лабиринт. Поэтому я ожидал увидеть на лице Седовласой
четко написанную растерянность.
Но она шла вслед за мной все с той же молчаливой грацией, высоко
подняв голову, и ни словечка не проронила о головоломной спирали, по
которой мы шли.
В самом центре лара-лани жила Королева, в ее покои вело несколько
входов. Но для аудиенции посетителя всегда вели главной спиралью. Когда
минуешь апартаменты принцев, при каждом шаге путь отмечают колокольчики. Я
использовал эти колокольчики во второй части моего цикла песен, повторяя
их к концу каждой песни, одновременно как рефрен и похоронный звон.
- Я ХОРОШО ПОМНЮ ЭТО. МНЕ ПОКАЗАЛОСЬ, ЧТО КОЛОКОЛЬЧИКИ ЗАМЕЧАТЕЛЬНО
ПОДЧЕРКИВАЮТ МУЗЫКАЛЬНУЮ ФРАЗУ.
- Подчеркивают? Да. Точно. Какой ты умный... Но, конечно же. Ты ведь
тоже музыкант.
Только колокольчики, казалось, заставили Линни прервать молчание. Она
сказала:
- Меня зовут... - и замолчала.
Я пожал плечами. Можно привыкнуть к любой какофонии, превратить в
музыку самые странные звуки.
Она тряхнула головой, как бы отгоняя мысли. Как только она это
сделала, отворились большие деревянные двери.
Головы повернулись к нам. Я увидел Т'арремоса, с ухмылкой прячущего
свое меченое картой лицо за согнутой рукой. И своих братьев - принцев,
тех, кто уже выполнил свою миссию, в ярких одеждах Свиты Королевы; когда
мы вошли, они повернулись на своих подушках и подняли глаза.
На втором и третьем уровнях, ниже помоста Королевы, каждый на
двадцати подушках возлежали К'аррадемос и Д'оремос. На их лицах было не
больше эмоций, чем на каменных кариатидах, украшавших вход. На самом
высоком помосте, окруженная тридцатью подушками Царствования, лежала сама
Королева. Длинная и худая, такая худая, что кожа была как будто аккуратно
пригнана к ее скелету, она не шевельнулась, только моргнула. Так
Царствование школит само себя.
Мы ждали, пока она подаст нам знак. Наконец, она шевельнула рукой. Я
дернул Линни к себе, затем слегка подтолкнул ее вперед и последовал
вплотную за ней.
Даже не оглянувшись, чтобы убедиться, что она поступает правильно -
что обязательно сделала бы любая другая девушка Земель - Седовласая прошла
к подножию ярусов. К'аррадемос поджал ноги, чтобы дать ей пройти, но
Д'оремос не шевельнулся.
- Подойди, дитя, - сказала Королева, наклоняясь вперед и протягивая
руку, редкая, в самом деле, честь.
Линни поднялась по ступенькам. Нечаянно она наступила на уголок одной
из лежавших в стороне подушек К'аррадемоса, что вызвало ужас в Зале; но ее
это не смутило. Она переступила через Д'оремоса, что спасло его от
подобного унижения. А когда она была на одном уровне с Королевой, стала на
колено и пожала протянутую руку Королевы.
Я закрыл глаза. Мне кажется, я громко застонал, ожидая страшного
удара. К Королеве просто нельзя прикасаться публично, если только она сама
этого не потребует соответствующими словами и знаками. И тогда среди
тишины я услышал голос Седовласой, хотя он вряд ли мог быть слышен там,
где я стоял. Я думаю, она не рассчитывала на то, что ее слова долетят до
меня. Мне пришлось напрячься, чтобы услышать. То, что она сказала,
предназначалось только для Королевы.
- Не бойся темноты, моя Госпожа, потому что я послана, чтобы освещать
твой путь.
Это была самая простая речь, сказанная на простом языке Средних
Земель. Позднее она, конечно, научилась более витиеватой речи придворных,
но она никогда на пользовалась ею в своих стихах. Некоторые придворные
критиковали ее за это, но она правильно делала, что придерживалась
собственного стиля.
Королева похлопала по одной из маленьких подушечек около себя,
приглашая сесть Седовласую.
Та села без всяких колебаний или формальных возражений.
Это произвело среди придворных величайшую сенсацию. К'аррадемос
закусил губу. Д'оремос повернулся ко мне и подмигнул, а я стоял на коленях
у подножия ступеней, пока слуги не принесли мне мои десять подушек. Когда
я откинулся на них, я почувствовал, что дрожу от слабости, и, странно
сказать, в глазах у меня были слезы.

Королева говорила особым, для двора, голосом, который казался тихим,
но мог долетать до самых стен и за их пределы. Так разговаривать - особый
трюк, которым владеют Королевы. Даже я, уже будучи Королем почти год, все
еще не овладел этим голосом, а ведь меня обучали пению!
- Покажи мне свои стихи, дитя, те, о которых мне рассказывали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22