Старик пожал плечами.
- Неужели ты не узнаешь своего отца, дитя мое? - сказал он. - Не разбивай моего старого сердца, скажи, что ты знаешь меня! Ведь ты меня знаешь, не правда ли?
Он протянул к Андрею правую руку. Пальцы ее дрожали.
- Я пришел к вам... по одному делу, - сказал Андрей, чувствуя, как противные холодные мурашки побежали вниз по спине.
- Знаю, - сказал старик. - Верно. Это хорошо. Успокойся же, не дрожи. Здесь никто не обидит тебя, здесь все тебя любят. Теперь тебе лучше, дурной сон проходит, не правда ли? И ты опять узнаешь самого себя - ведь узнаешь? Сейчас мне сообщили, что ты называл себя чужим именем. Но больше ты не будешь выдавать себя за кого-то другого, не правда ли?
- Я... за кого-то другого? - пробормотал Андрей, думая, что дурной сон, о котором упомянул старик, не проходит, а наоборот, только начинается.
- Ну? - грозно спросил старик: - Чего же ты молчишь, несчастный?
Андрей поднялся со стула. Голова у него кружилась, ноги противно вздрагивали.
- Можно мне уйти?
Старик тоже встал. Лицо у него было недовольным.
- Уйти? Конечно, если ты желаешь. Но почему бы тебе не побыть здесь еще немного? Куда же ты хочешь идти?
- Это мое дело, - сказал Андрей и шагнул к двери.
Старик загородил ему дорогу.
- Э, нет. Так просто ты не отделаешься. Если хочешь заниматься, то заниматься нужно по-настоящему. Ты забыл слова? Я могу напомнить тебе. После слов "Куда же ты хочешь идти?" ты должен смиренно потупить глаза и ответить: "Возможно, что я ошибся; но я счел себя свободным и хотел вернуться в конуру, где родился и рос в нищете, где поныне обитают моя мать и мои сестры; эта конура - мой дом, тогда как вся эта пышность и роскошь, к коим я не привык..." Тут ты должен с мольбой сложить руки ладонями вместе и жалостно воскликнуть: "О будь милостив, государь, разреши мне уйти!"
И только сейчас Андрей все понял. Страх разом отлетел от него, и он засмеялся, сначала тихо, потом все громче.
- Чего ржешь? - нахмурился старик. - Перестань!
- Подождите, - сказал Андрей, вытаскивая из портфеля блокнот. - Мы оба ошиблись. Вы - Миронов?
- Предположим, - сказал старик.
- Михаил Антонович?
- Так.
Андрей заглянул в блокнот.
- Скажите, шестнадцатого октября вы брали в городской библиотеке книжку "Путь марсиан"?
Старик посмотрел в сторону и подергал себя за мочку уха.
- Брал.
Андрей вынул из блокнота фотографию.
- Это забыли вы?
Старик взял снимок и начал его разглядывать.
Он относил его подальше от глаз, наклонял голову то вправо, то влево.
Он прищуривался и откашливался.
- Здорово сфотографировано! - сказал он наконец. - Первый раз в жизни вижу такой крупный план. Что это за кратер?
- Эратосфен.
- Красавец! А освещенье-то какое! Какой рельеф!
- Снято на десятый день после новолуния, вблизи терминатора, - сказал Андрей.
Старик посмотрел ему прямо в лицо.
- Ты специалист?
- Нет, - сказал Андрей. - Я в седьмом классе.
- Нет, ты специалист, это говорю я. Редкие люди знают, что такое терминатор и какой вид имеет кратер Эратосфена на десятый день после новолуния. Но зачем ты принес эту фотографию мне?
- Я думал, что она ваша.
Старик положил ему руку на плечо.
- Нет, парень. Не моя. Я астрономию знаю только из фантастических книжек. Моя слабость - драма. Извини, что я сразу взял тебя в шоры. Тут мне должны были одного парнишку прислать на проверку. Из драмкружка. На роль малолетнего принца Эдуарда. Я думал, что ты - это он. Сразу начал тебе реплики подавать. Смотрю - ты сначала растерялся, а потом даже побелел...
Он хлопнул Андрея по плечу и захохотал.
- Ты мне нравишься, парень, - сказал старик, насмеявшись досыта. - Хочешь к нам в драмкружок? Сейчас мы "Принца и нищего" ставим, а потом такие будем пьесы отмахивать - держись!.. Ну, решай!
- Нет, нет, - испугался Андрей. - Я не могу... сразу несколько дел. У меня все вечера заняты...
Старик кивнул на блокнот, который Андрей держал в руках.
- Астрономия?
- Да, - сказал Андрей.
- Увлечение сильное?
- Да.
- Ночи не спишь, все время думаешь, волнуешься?
- Да.
- В школе бывают неприятности?
- Иногда, - сказал Андрей, опуская глаза.
- Никому не говоришь, чем занимаешься, таишься, удачи и неудачи переживаешь сам?
- Сам... - чуть слышно сказал Андрей.
- Все правильно. Я угадал. Ты - человек страсти. Настоящий любитель. Мальчик! Не потеряй то, что у тебя есть. Это бесценно и невозвратимо. Тебе часто будут говорить о тщете, о бесполезности, о пустой трате времени. Не слушай, прошу тебя! Оберегай свой огонь! Будут косо смотреть, показывать пальцами, смеяться и завидовать. Проходи мимо, не обращай внимания!.. Смеются и завидуют те, у кого пусто внутри!..
В коридоре задребезжал звонок.
- Ага, - сказал старик. - Это пришел принц Эдуард, - он протянул руку Андрею. - Ну... не говорю - прощай. Теперь ты знаешь мой адрес. Заходи. Особенно, когда будет скверно вот здесь, - он поднес руку к груди.
- Спасибо, - пробормотал Андрей.
* * *
Вечером после ужина Андрей передал записку Александры Антоновны отцу.
Отец развернул ее и нахмурился.
- Ты что опять натворил?
- Ушел с геометрии и опоздал на литературу.
Отец бросил записку на стол и прихлопнул ее ладонью.
Взгляд его стал тяжелым.
- Почему ты это сделал?
- Мне нужно было в библиотеку.
- В какую еще библиотеку?
- В городскую.
- Неужели ты не мог выбрать другого времени для библиотеки? Например, после уроков?
- Не мог.
- Не говори чепуху, Андрей! Я этого не люблю, ты знаешь.
- Это не чепуха, папа. Это правда.
- Что тебе было нужно в библиотеке? Ты там занимался?
Андрей опустил голову и вздохнул.
- Нет.
- Что же ты делал?
- Узнавал адреса.
- Что, что?
- Узнавал адреса некоторых людей.
- Каких людей?
- Которые... могли сделать одну фотографию.
Отец недоверчиво посмотрел на Андрея.
- Что за фотография?
Андрей поднялся из-за стола, прошел в свою комнату и принес снимок Эратосфена.
- Вот.
Отец повертел карточку перед глазами.
- Что это такое:
- Луна, - тихо сказал Андрей, чувствуя дикую безнадежность положения.
- Какая еще Луна?
- Ну... та, что на небе. Такой снимок нельзя сделать обычным способом. Надо находиться невысоко над планетой и...
Отец бросил фотографию на стол.
- Хватит! Можешь рассказывать сказки приятелям, но не мне! Адреса, Луна, фотография... Что это за бред? Что ты морочишь мне голову?
- Это не бред, папа! - сказал Андрей в отчаянье. - Это самая настоящая правда! Я отыскал адреса этих людей и пошел к ним. Фотография была забыта в книжке, понимаешь? Только оказалось, что фотографировал не он... Я был только у одного, у Михаила Антоновича... Он работает на швейной фабрике "Радуга" и еще ведет драмкружок...
Отец ударил кулаком по столу с такой силой, что подскочили чайные чашки, а одна из них боком упала на блюдце.
- Хватит! Завтра я пойду в школу и все выясню сам!
Он встал и прошелся по комнате.
Губы у него сердито кривились.
Андрей искоса поглядывал на него.
Конечно, он не поверил ни одному слову. Любой человек на его месте не поверил бы. Но ведь фотография существует! И Андрей не сказал ни одного слова лжи!
А что если рассказать отцу все?
Про "Космос Первый", про то, как это началось, и про то, как он первый раз вышел в Пространство...
Может быть, пригласить отца с собой и слетать вместе хотя бы до той же самой Луны, и показать ему обрывистый полукруг Залива Зноя, страшную трещину, рассекающую цирк Ламберта, и загадочные белые лучи Коперника?
Нет, нет, нет!
Отец никогда не согласится, не оценит и не поймет. Скажи ему сейчас, здесь, за столом, что раскрыта тайна тяготения и построен антигравитационный двигатель, он поморщится, покачает головой и скажет с досадой:
- Занимался бы ты лучше настоящим делом. Учил бы литературу и геометрию...
А про чердак вообще нельзя заикаться после того, как в прошлом году, весной, мать обнаружила там спиртовку и коробок спичек.
... Где, где найти человека, с которым запросто можно поговорить о ракетах и стартовых площадках, о звездных дождях, о стремительных ночных полетах, похожих на сновиденье, и о чудесных линзах Торичелли?
Есть где-то такие люди, увлеченные, страстные, настоящие любители, как назвал их старик с Красной улицы, только как с ними встретиться, какой знак подать?..
- Стыдно мне за тебя, - сказал отец. - Взрослый парень, а все ерундой занимаешься. Не пойму, что у тебя в голове.
Он сел за стол и взялся за газету.
Андрей ушел в свою комнату, сбросил ботинки и лег на кровать лицом к стене.
* * *
...Желтоватая стена постепенно поворачивала на юг. Термометр показал, что ее поверхность нагревается Солнцем меньше, чем окружающие скалы. Видимо, металл хорошо отражал инфракрасную часть солнечного спектра.
Оплавленные куски породы, похожей на пемзу, грудами лежали у подножия стены. Они осыпались и дробились под ногами. Колючий стеклянный хруст передавался в шлем по защитным оболочкам скафандра.
Он несколько раз сфотографировал арку снизу, из долины. Теперь, поставив на камеру объектив для микросъемок, через каждые десять - пятнадцать метров фотографировал изъеденную космической пустотой поверхность стены. Там, на Земле, по форме луночек и бороздок, можно будет приблизительно установить состав сплава, из которого сделаны чудовищные секции.
Он старался не думать о тех, кто создал эти секции, и о машинах, на которых прокатывались колоссальные листы металла.
Потом, потом. Сейчас нет места бесплодным фантазиям. Нужны факты. Как можно больше фактов, из которых впоследствии вырастет гипотеза. Пофантазировать можно отдыхая.
Неожиданно погасло Солнце, и он остановился, оглушенный наступившей вдруг темнотой. Только через несколько секунд сообразил, что Солнце на месте. Просто его закрыла стена. Задумавшись, он не заметил, как перешел терминатор - место раздела света и тени.
Дав глазам освоиться с темнотой, он поднял защитный дымчатый козырек и включил рефлектор на шлеме.
После белого сияния дня пятно света на стенке трубы показалось бледным и маленьким, хотя он знал, что мощность рефлекторной лампы - пятьсот ватт.
Площадка здесь слегка понижалась к западу и была ровнее, чем на солнечной стороне. Пройдя метров двести; он заметил, что наклон стены изменился. Теперь она уходила в почву под острым углом, нависая над головой глухим черным сводом. Это значило, что он оказался под трубой.
Еще раз измерив температуру на поверхности секции, он с удивлением убедился, что она всего на шесть градусов ниже, чем на открытом солнце. На шесть градусов! А должна быть, по крайней мере, градусов на сто. Не могло же Солнце насквозь прогревать эту махину! Невероятно!
Через несколько шагов в плотном мраке он увидел узкую полоску света, лежащую на скалах. Свет выбивался откуда-то слева и с каждым шагом становился ярче. Скоро пришлось выключить рефлектор, а потом опустить на стекло шлема дымчатый козырек. Полоса света расширялась. Еще несколько метров, и он остановился перед высокой амбразурой, прорезанной в секции.
Неужели вход в трубу?
Да, кажется.
Но почему внутри такой ослепительный свет? Что там может быть?
Опасность?
Нет.
Красный глазок радиометра остается тусклым, и термометр показывает плюс сто двадцать два.
Можно войти.
Тем более, что ученые, разработавшие инструкцию для лунных исследователей, не предусмотрели такого случая. Здесь должен решать сам космонавт.
Всего четыре шага отделяют его от амбразуры.
Имеет ли он право рисковать?
Впрочем, никакого риска нет.
Опасности тоже.
Опасность всегда угрожает тем, кто боится ее. На всякий случай он взял в правую руку геологический молоток - единственное орудие и оружие, которое имел - и шагнул внутрь.
Глаза сами собой закрылись от яркого света, а когда он снова открыл их, трубы не было.
Он стоял на краю ровной круглой площадки, и перед ним, на расстоянии полукилометра, застывшим языком белого пламени горел южный склон Оливия, который он миновал сорок минут назад. Над головой мрачно темнело небо, осыпанное разноцветной пылью звезд, а на западе открывался широкий вид на полуразрушенный вал Йеркеса и зубчатое кольцо Пикара. Долина внизу казалась серебристой, будто покрытой инеем, а почва под ногами была темно-коричневой и, судя по всему, очень плотной.
Но, черт возьми, куда же исчезла труба?
Он сделал шаг назад и ударился шлемом о невидимое препятствие. Повернул голову. Пустота. Протянул руку, и в этой пустоте пальцы наткнулись на стену. Повел руку вниз и влево, нащупал край проема. Сделал осторожный шаг вперед и очутился перед амбразурой в том самом месте, где стоял с геологическим молотком в руке минуту назад. Никакого Йеркеса, никакого Пикара и никакой долины внизу. Только черный свод трубы, нависший над головой.
Он включил рефлектор. Световое пятно легло на желтоватую, изрытую коррозией поверхность металла.
Что же это такое? Оптический феномен? Неизвестное явление природы? Чудо?
Какая чепуха!
Стиснув зубы, он снова шагнул в амбразуру. И снова перед ним встал южный склон Оливия, загорелась над головой звездная россыпь и фантастической короной вырезались на горизонте крутые склоны Пикара,
Труба исчезла, будто ее никогда и не было.
И в то же время он явственно ощущал край амбразуры рукой!
О черт!
Прозрачной она становится, что ли?
Но почему именно в тот момент, когда он оказывается внутри?
Он начал ощупывать внутреннюю поверхность секции. Вот она, гладкая как стекло и абсолютно прозрачная. Температура сто шестнадцать. На шесть градусов ниже, чем снаружи. Вот край амбразуры. Толщина металла около десяти сантиметров...
Тьфу, пропасть, как же он сразу не догадался!
Поляроид!!
Труба не из металла, а из какого-то пластика, обладающего поляроидными свойствами!
В одном направлении световые лучи через него проходят свободно, а в другом... И пластик этот, вероятно, очень легкий. Отбить бы кусок для анализа...
Неизвестное явление природы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10