И сразу же в глаза бросилось незнакомое и чудесное название:
"Путь марсиан".
Он снял книгу с полки.
Небольшой, карманного формата томик. Имя автора нерусское - Айзек Азимов.
На темно-коричневой обложке выгнулось среди звезд оранжевое кольцо Сатурна, и к нему летели из вечной космической тьмы странные ярко-зеленые ракеты, вздутые посредине.
Он хотел открыть и перелистать книгу, но потом передумал. Лучше дома. Поудобнее устроиться за столом и медленно, со вкусом рассматривать рисунки и читать названия глав. А если перелистаешь сейчас, можно испортить первое впечатление, и читать будет не так интересно.
- Нашел? - спросила библиотекарша, когда он подошел к столу. - Вот видишь, как быстро. Теперь всегда выбирай сам.
Она записала книгу в формуляр, и Андрей вышел из библиотеки на улицу.
Ну и день!
На небе ни облачка. Солнце такое жаркое, будто находится сейчас не в осеннем созвездии Девы, а в созвездии Рыб, куда приходит только ранней весной. И деревья будто не сбросили листья, а только-только начинают оттаивать, приходить в себя после зимнего сна.
На Кирпичной улице ребята запускали коробчатого змея. Обтянутый белым батистом, змей быстро уходил в голубое небо, косо натягивая нить. Сначала он был величиной с почтовую открытку, потом с почтовую марку и, наконец, превратился в белую точку, неподвижно стоящую в небе. Потом нить на вертушке кончилась, и мальчишки дружно закричали "ура!" и стали подбрасывать кепки, потому что на вертушке было намотано пятьсот метров отличной черной нити "пилот" и она вся ушла в небо. А потом один из мальчишек вынул из кармана проволочный лифт с парашютом и хотел насадить его на нить, но остальные закричали, что надо опустить змея, иначе не будет видно, как отделится парашют, и сразу несколько рук стали подтягивать змея к земле. Когда змей снова превратился в почтовую открытку, лифт скользнул вверх по нити и быстро исчез из виду. Задрав головы, мальчишки напряженно смотрели на белый прямоугольник. Даже прохожие на улице остановились и тоже смотрели. Но парашют почему-то не отделялся. Мальчишка, который держал вертушку, сказал: "Наверное, заело" - и слегка дернул нить. Змей резко метнулся вправо, встал на дыбы и вдруг, неряшливо кувыркаясь, полетел вниз, на крыши домов.
- Нить! Нить! Оборвалась! - пронзительно закричал тот, что держал вертушку, и мальчишки ринулись по ближайшему переулку к тому месту, куда падал змей.
- Сапожники! - в сердцах сказал кто-то из прохожих, наблюдавших за полетом змея.
"Жалко, - подумал Андрей. - Пятьсот метров - и так глупо погибнуть..."
На Социалистической он остановился у мастерской, где ремонтировались швейные машинки. Часовой механизм все еще лежал на витрине, и рядом с ним лежал вороненый заводной ключ с фигурной головкой. В глубине мастерской слесарь обтачивал напильником что-то, зажатое в тиски.
Андрей толкнул дверь и вошел внутрь. Слесарь перестал работать и, подняв голову, вытер рукавом пот со лба.
- Здравствуйте, - сказал Андрей. - Я хотел... Можно мне посмотреть механизм? - Он показал в сторону витрины.
Слесарь положил напильник на верстак и подошел к Андрею.
- Механизм? - удивленно спросил он. - Трактор? Для чего он тебе понадобился?
- Так... Для одного дела. А почему трактор?
- Потому что он сделан знаешь когда? В начале столетия. Там дата есть, сейчас я тебе покажу.
Он снял механизм с витрины и повернул его задней стенкой кверху.
- Вот, посмотри.
Действительно, на желтой латуни были выгравированы слова "Tawannes Watch, Со" и витиеватые цифры: 1902.
- Дедушка он уже, ясно?
- Ясно. А работает?
- Дай бог, - сказал слесарь. - Послушай.
Он взял с витрины ключ, насадил его на граненый храповой валик и несколько раз сильно повернул. Звук получился такой, как от мотоцикла, у которого сняли глушитель. И тотчас тронулся с места анкер, толкнул балансир, и колесики начали звонко штамповать секунды.
"Тренк-тренк, тренк-тренк, тренк-тренк..."
- Вот так, - сказал слесарь. - Ясно?
- Ясно. Вы его продаете?
- Для чего он тебе? Разберешь?
- Зачем разбирать? Мне он разобранный не нужен. Мне нужен целый.
- Секрет?
- Нет, не секрет. Он должен поворачивать одну штуку. За сутки на триста шестьдесят градусов.
- Не пойдет. Придется переделывать.
- Знаю. У меня будет редуктор. Замедлитель.
- Молодец, - сказал слесарь. - Соображаешь. А что это за штука? Секрет?
- Почему секрет? Трубка такая. Легкая. Так продадите? Сколько он стоит?
Слесарь повертел механизм в руках.
- По правде сказать, дорого стоит, парень. Нужная вещь - она всегда дорого стоит. Это для тебя дорого, понимаешь? Потому что тебе нужна. К тому же английская работа. Тут по-английски написано. Я думаю, это от астрономических часов. А для меня эта штуковина - пшик! Ничего она для меня не стоит, потому что я ее на чердаке нашел. Можно сказать, от гибели спас. На, бери, - он протянул механизм Андрею. - Бери, чего застеснялся? Каждая вещь должна найти своего хозяина, ясно? Подожди, я его заверну. А что это за труба? Секрет?
Андрей замялся.
- Не говори, если не хочешь. Я тебя за язык не тяну, - сказал слесарь, вручая Андрею пакет. - Тащи. Я его нарочно положил на витрину. Вдруг, думаю, кто-нибудь спросит? Он еще лет двадцать простукает. Вещь прочная. А секреты обязательно должны быть у каждого человека.
Через минуту Андрей шагал по улице и думал о том, как неожиданно сбылась его мечта.
Сверток приятно оттягивал руку.
Чудесный день!
... Если бы только не точка в классном журнале...
Маленький белый дом под красной черепичной крышей, в котором живет Андрей, стоит в самом конце улицы Тургенева.
Во дворе растут кусты черной смородины и старая-престарая груша, плоды которой вкусом напоминают сырую картошку. Двор чистый, земля на нем плотно утрамбована, похожа на асфальт. Ни перышка на ней, ни сухого листка. Два раза в день мать метет двор полынным веником, а в жару поливает водой, чтобы не было пыли.
В доме четыре комнаты: кухня, гостиная, спальная и еще маленькая, похожая на кладовку, - Андреева. Только и есть в ней кровать, стол да табурет. Больше ничего не вмещается.
На одной стене - карта земных полушарий. На другой - вырезанная из "Огонька" репродукция с картины художника Соколова "На голубой планете".
На столе, придвинутом к окну, стопка учебников и астрономический календарь за 1964 год.
В ящике стола карандаши, картонная коробочка с винтами, шайбами и пружинами, набор отверток и гаечных ключей и толстая тетрадь с надписью на обложке: "Дневник выхода в Б. К.".
На полочке, пристроенной в углу у окна, еще несколько книг, в основном справочники.
Но самое главное находится на чердаке, куда ведет квадратный люк в потолке коридора.
Там, за дощатой дверцей, которая, скрипя, поворачивается на тугих петлях, начинается другой мир, тайну которого Андрей тщательно оберегает от всех - от матери, от отца и даже от ребят, с которыми дружит.
* * *
Это случилось два года назад, когда к ним приехал из Одессы старинный приятель отца Валентин Алексеевич Рябцев.
Рябцев командовал судном, поэтому носил фуражку с золотыми лавровыми веточками на козырьке и золотые шевроны на рукавах кителя.
Он привез с собой запах моря, смешные одесские словечки и десятикратный бинокль, огромный, как башенная артиллерийская установка.
Андрей в первый же день завладел биноклем и не расставался с ним всю неделю, что Валентин Алексеевич пробыл у них в гостях.
Удивительно преображался мир в выпуклых стеклах, вставленных в черные тяжелые трубки.
Вот в конце улицы движется крохотная человеческая фигурка. На таком расстоянии не разобрать - мужчина это или женщина. Но стоит поднести к глазам бинокль, и смутная фигура как бы делает громадный прыжок и оказывается совсем близко - рукой достать. И сразу видно, что это не мужчина и не женщина, а мальчишка. Идет по улице, глазеет по сторонам и свистит. Да, да, свистит. Ясно видно, что губы у него сложены трубочкой. Отведешь бинокль от глаз - и опять вместо мальчишки серая фитюлька на ножках.
Шесть дней Андрей носил бинокль с собой, смотрел на далекие дома, на деревья, на людей, на летающих птиц и на облака.
И только в последний вечер, когда Валентин Алексеевич уже собирался на вокзал, догадался направить бинокль на Луну.
С этого момента его жизнь изменилась круто и навсегда. Да, говоря откровенно, до того вечера он и не жил по-настоящему. Просто плыл в океане к берегу, который находится неизвестно где.
Рябцев уехал в свою Одессу, и вместе с ним уехала возможность еще раз бросить взгляд на голубой блистающий мир, неожиданно мелькнувший в окулярах тяжелого морского бинокля.
Несколько дней Андрей ходил, не замечая под ногами земли. Нужно было что-то делать, куда-то идти, чего-то добиваться. Только он не знал - куда и чего. Будто потерял самую дорогую для себя вещь и не может найти,
Зашел в фотомагазин, где на полке, выстроившись по росту, стояли бинокли. Целое семейство биноклей - от изящного театрального, отделанного белой пластмассой и увеличивающего всего в два раза, до солидного призматического с восьмикратным увеличением и специальными желтыми фильтрами на окулярах, уничтожающими туманную дымку в ненастье.
Но это было не то. Театральный совсем не годился для наблюдений неба, а восьмикратник был так дорог, что о нем не стоило и мечтать.
Кроме того, в книжке по астрономии, взятой в школьной библиотеке, было написано, что любительский инструмент должен иметь увеличение не менее двадцати крат и что лучше всего для наблюдений неба подходит зрительная труба.
Труба тоже продавалась в магазине вместе с трехногим складным штативом, но на ярлычке крупными цифрами была напечатана такая цена, которая могла испугать даже настоящих астрономов.
Вот тогда-то Андрея и занесло в городскую библиотеку, в которую раньше он почти не ходил.
Именно Александра Ивановна, старенькая разговорчивая библиотекарша, отыскала где-то под барьером тоненькую, всего в шестнадцать страничек брошюрку, дороже которой не было ничего на свете.
Два дня Андрей внимательно читал и перечитывал каждую страничку, выписывая кое-какие цифры в тетрадь, а на третий день твердо знал, что надо делать.
Были мобилизованы все наличные деньги - два рубля тринадцать копеек.
В школьном химическом кабинете у лаборанта Василия Дмитриевича, под клятву, что ничего страшного не случится, было выпрошено двадцать пять граммов азотной кислоты.
На улице Мира у асфальтировщиков добыт кусок черного с маслянистым блеском гудрона.
В музыкальном магазине куплено три коробки чистейшей скрипичной канифоли.
Остальное, в том числе кусок замечательного зеркального стекла от старинного расколотого трюмо, нашлось дома; в сарае, куда складывали отжившие свое время вещи.
Мать никогда ничего не выбрасывала. Даже обрезки веревок и старые башмаки аккуратно заворачивала в бумагу и уносила в сарай.
- Своим трудом нажито, на свои копейки куплено, - говорила она. Когда-нибудь пригодится.
Все материалы Андрей перетащил на чердак. Теперь, прибежав из школы и наскоро перекусив, он залезал на шкаф, осторожно поднимал крышку люка и так же осторожно опускал ее за собой.
Работал до половины пятого. Затем уничтожал все мало-мальски заметные следы, спускался в свою комнату и засаживался за уроки.
Пришедшая с работы мать ничего подозрительного не замечала.
Через сорок четыре дня, потных, жарких, наполненных скрипом наждачного порошка, визгом ножовки, запахами азотной кислоты, гудрона и канифоли, чердак дома номер шестнадцать по улице Тургенева перестал существовать. Внешне это ничем не выразилось, кроме нескольких чуть приподнятых черепиц на крыше, но если бы кто-нибудь из домашних додумался заглянуть в люк, то...
Впрочем, на чердак никто никогда не заглядывал. Считалось, что там ничего не может быть, кроме пыли, паутины и ломаной мебели.
Не успел Андрей обмерить механизм, как в передней стукнула дверь и появилась мать.
- Ты уже дома? - сказала она. - Сейчас будем обедать. Я купила замечательные сосиски. Отца нечего ждать. У него сегодня процесс.
"Одно и то же каждый день, - с тоской подумал Андрей. - Только еда на уме..."
Он сунул механизм под стол и прикрыл его газетой.
Все люди у матери разделялись на умеющих жить и не умеющих жить.
Мать, конечно, умела жить.
Работала она техноруком в ателье мод.
Чем занимается технорук в ателье, где всего-навсего двенадцать человек, Андрей никак не мог уразуметь. Но мать говорила, что работы хватает, платят хорошо и ответственности почти никакой.
Большую часть времени она тратила на магазины.
Это была ее страсть - "доставать хорошие вещи".
Недели не проходило, чтобы она не достала какой-нибудь кофточки, нейлоновой заграничной рубашки или необыкновенного комбине из особой, полупрозрачной ткани.
- Нужно жить, как люди, - повторяла она.
Например, Марь Иванна купила рижский сервант. Ай-яй-яй. а как же мы без серванта? Вечером отец призывается на семейный совет. И через неделю покупается сервант производства ГДР.
Нельзя не купить. Упаси бог! И как только раньше жили без этого серванта? Просто страшно сказать: как папуасы.
А теперь все хорошо. Все, как у людей. И расставлены за зеркальным толстым стеклом рюмки и стопки, и стаканчики цветного стекла, и графинчики, и фужеры, и зайчики, жрущие фарфоровые морковки. И мать гордо посматривает по сторонам: "А что? Живем не хуже других!"
Через несколько дней у нее появляются новые заботы.
Пообедав, Андрей уходит в свою комнату и плотно прикрывает дверь.
Механизм отлично подходит для того, что он наметил. Даже размеры как на заказ.
Теперь не нужно будет каждые четыре минуты браться за визир и корректировать положение светозащитной шахты.
Можно целиком отдаваться Пространству и уходить на сотни парсек1 от Земли в Дальний Космос.
Если бы только мать знала, где он бывает каждую ночь!
Оказывается, не так уж трудно путешествовать в Пространстве со сверхсветовой скоростью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10