Евгений Наумов
Коралловый город или приключения Смешинки


Наумов Евгений
Коралловый город или приключения Смешинки

Евгений Наумов
Коралловый город
или
приключения Смешинки
РОЖДЕНИЕ СМЕШИНКИ
Было то или не было, а может, будет - не знаю. Приснилось это мне или в действительнонсти приключилось - не ведаю. А только говорят, что... Жили-были в одной стране веселые, беснпечные люди. Жили они не тужили, рабонтали, песни распевали и громко смеялись. Засмеется один - засмеются все. А у веселых и работа спорится. Любое дело горело у них в руках: на что другому человеку потребовался бы целый день, тут в полчаса делалось. Потому и работали в этой стране люди лишь до полудня. А понтом танцевали, пели и веселились.
Но вот появилась в той стране злая ведьма. Только никто не знал, что она ведьма, да еще очень злая: прикинулась она маленькой, слабенькой старушкой. Ходит по дворам старушка, сгорбленная, вся в черном. Платок на лицо насунут, так что один крючковатый нос видно, салоп плюшевый, выгоревший, длинная юбка с бахромой на подоле и большие порыжевшие сапоги. Идет, клюкой постукивает, на спине мешок несет. А в мешке что-то позванивает.
Входит она во двор, обращается к хозяевам:
- Шла мимо, услышала, как вы хорошо смеетесь, и подунмала: а не продадите ли мне свой смех?
- Что ты, бабушка! - удивляются хозяева.- Как же мы продадим смех? Он ведь - ха-ха-ха! - не корова, не яблоко, не зонтик. Разве можно его взять и продать?
- А это уж моя забота,- говорит ведьма. - Вы только согласитесь и золотой у меня возьмете. Каждому за смех я по золотой монете плачу. Получите ее - и целый год работать не будете.
- Да мы и так не много работаем!
- Берите золотой! Целый год отдыхать будете! - убежндает старуха.
Кто из любопытства, кто по легкомыслию, а кто просто так, за компанию, брал у старухи золотой и говорил как она велела:
- Отныне золотой будет мой, А веселье и смех продать не грех.
И тотчас в жадную руку ведьмы падало маленькое белонснежное зернышко сверкающее и переливчатое. Она бережнно прятала его и шла дальше. А человек любовался золотой монетой и думал: "Вот теперь год отдыхай, заботы не знай. А веселье... что ж, веселья мне хватит. Мало его у меня что ли?"
Но уже мрачно и тоскливо было его лицо, глаза не озаряла улыбка. И не знал человек, что проданное веселье не возвранщается...
Да и без работы какая у человека жизнь? Хиреет его тело, слабеют мускулы. Вот уже становится он хилым да унылым - тут и болезни подкрадываются.
II пошли по селам и городам несчастья да беды, плач и горе. Собрались люди, стали думать и гадать: что делать, к кому обратиться?
А на крыше большого дома жил старый аист Остроклюв. Вот к нему и пришли люди, поклонились:
- Добрый, мудрый аист! Ты приносишь нам счастье и дентей. Сжалься над нами, помоги! Верни нам веселье и здоровье!
Подумал аист, тяжело вздохнул. Хотел упрекнуть людей, почему они были такими легкомысленными, да передумал. И так тяжело им... Да и много ли толку ругать того, кто попал в беду?
- Ладно, - сказал он. - Слетаю, посмотрю. Может, и удастся что-то сделать.
Взмахнул широкими крыльями, поднялся в воздух и полентел на запад туда, где садилось солнце, собирались тучи, куда ушла ведьма.
А порядком уставшая ведьма в это время подходила к понследнему, стоявшему у самого дремучего леса селу. Мешок с весельем был у нее переполнен. И каждый, глядя
со стороны, дивился, как это старушка тащит такой тяжелый мешок. Только был он совсем не тяжелым. Ведь веселье никогда тяженлым не бывает. И чем больше его, тем легче оно становится. Мешок даже слегка приподнимал ведьму, словно воздушный шар, и она шла приплясывая и скрипучим голосом что-то напевала.
Скупив смех у жителей последнего села, она уж собралась было идти, но вдруг будто золотой звоночек прозвенел.
- А это что? Еще кто-то смеется?
- Это моя дочка,- сказала одна женщина, пытаясь улыбннуться. Но улыбка у нее вышла печальной, потому что свое веселье она уже продала ведьме.
- Так пойдем к ней! - закричала ведьма и, пыля сапонгами, помчалась по улице.
Они вошли в дом и заглянули в детскую кроватку. Там, освещенная солнцем и цветами, лежала золотоволосая и голубоглазая девочка. Она смеялась, глядя на игру солнечных зайчиков.
- Продай ее смех! - попросила старуха. Но мать только покачала головой.
- Нет. Я уже сделала одну глупость: продала свой. А рандость дочки я не продам.
- Я дам два золотых! Три! Десять! - шипела старуха. - Сто! Тысячу золотых!
- Ни за что на свете,- сказала мать.- Ока смеется с тех пор, как родилась. Она смеется так, будто смешинки сыплютнся. Слыша ее смех, я забываю о своих огорчениях. Если ты заберешь ее смех, это будет уже не моя дочка.
- Ты говоришь, что она ни разу не плакала? - зловеще спросила ведьма. Хорошо же! Я подожду, пока она запланчет,- и тогда ее смех станет моим.
- Она никогда не плачет,- с гордостью сказала женщинна.- Родившись, она не закричала, а засмеялась.
- Не может быть, - заскрипела ведьма.- Все маленькие дети плачут. Так противно, надсадно, визгливо... Фу!
Села рядом с кроваткой и стала ждать. А по другую стонрону кроватки сидела мать девочки. Она смотрела на дочь и грустно улыбалась. Девочка играла с солнечными лучами. И казалось, смех ее - звонкий, золотистый рождается из этих лучей. Ничто не могло ее огорчить. Муха села на лоб и укусила девочку, а она засмеялась пуще прежнего и согнанла злодейку ладошкой. Проголодавшись, засунула палец в рот и, улыбаясь, стала причмокивать. Мать покормила ее и девочнка заснула. Проснувшись, она засмеялась еще звонче.
А ведьму прямо трясло от злости. Лицо ее стало желтым, а нос - синим от ожидания. Пальцы нетерпеливо дрожали. Она ждала, пока заснет измученная мать: голова женщины клонилась все ниже и ниже...
Тут прилетел Остроклюв, сел на дерево под окном и загляннул в комнату. Женщина спала, уронив голову на спинку кронвати, а скрюченная рука ведьмы уже тянулась к девочке. Аист громко защелкал клювом, и женщина встрепенулась. Ведьма сделала вид, что гладит ребенка.
- Какая занятная девочка! Все смеется... даже не верится. Мать устало улыбнулась и снова закрыла глаза. Ведьма наклонилась над кроваткой, и снова Остроклюв подал сигнал тревоги. Мать подняла голову.
- Что вы делаете? - спросила она старуху.
- Одеяло сбилось, вот и поправляю,- притворно озабонченно ответила та.
И в третий раз опустилась голова матери. Но как ни щелнкал клювом аист, как ни махал крыльями, он не мог разбундить ее - так крепко она спала.
Тогда ведьма изо всех сил ущипнула ребенка за руку. Денвочка заплакала. Мать мгновенно проснулась и бросилась к ней:
- Что с тобой, золотце? Кто тебя обидел?
Женщина оглянулась, но ведьмы и след простыл. Она убенгала в это время огородами к лесу и вскоре скрылась между деревьями. Но за ней неотступно летел аист Остроклюв.
Осматривая ребенка, мать вдруг заметила на розовой ручке черно-коричневое пятнышко - след злобного щипка ведьмы. (С тех пор родинки так и зовут в народе - "щипок ведьмы").
- Ничего, дочка,- сказала она.- Эта старуха еще поплантится за то, что обидела тебя. Зло не может остаться безнанказанным...
На берегу моря сидела на большом черном камне ведьма и пристально смотрела на солнце. Багровый шар его медленно опускался за горизонт. Руки ведьмы крепко сжимали завянзанный мешок с весельем и смехом. У ног стояла клюка.
А на одном из деревьев, спрятавшись среди листьев, сидел Остроклюв и за всем наблюдал. "Зачем старуха собрала люднской смех? - думал он.- Зачем пришла на берег моря и кого ждет здесь? Удастся ли мне вернуть людям радость?"
В верхушках деревьев метался ветер, словно кто-то сердито гонял комаров ветками. Солнце село, и взошла луна. Бледный свет ее озарил сгорбленную зловещую фигуру на берегу. Остроклюв надеялся, что старуха заснет, и тогда ему удастся унести мешок. Но ведьма не спала, она поглядывала на луну, которая поднималась все выше и выше.
Далеко на болоте охнул, вынырнув, водяной Ханурик: нанступила полночь. Старуха оживилась, вытащила что-то из-за пазухи, пробормотала заклинания и бросила в воду огненную точку, описавшую дымную дугу. Тотчас закипела, забурлила в том месте вода, и черкая, будто лакированная, шапка с горянщими под ней глазами поднялась из воды. Стремительные чернные змеи-щупальца извивались вокруг, поблескивая в луннном свете.
- Это ты, Лупибей? - вглядываясь подслеповатынми глазами, спросила ведьма.
- Можешь не сомневаться,- раздался сиплый голос.- Это я!
И спрут, протянув гигантское щупальце, коснулся старухи - та отшатнулась и чуть не свалилась с камня.
- Не трогай меня, холодное липкое чудовище! - завизнжала она пронзительно.- Мне противно!
- Ну, и тебя касаться - приятного мало,- пробурчал спрут, убирая щупальце.- Мои нежные присоски обожжены ядом, которым пропитана даже твоя одежда...
- Хватит! - топнула ногой старуха.- Поговорим о деле. Вот то, что я обещала тебе. Смех людской весь собран здесь. Самый разнообразный, волнующий, заразительный и беззаботнный - вот он, в мешке, превращенный моими заклинаниями в лакомые зернышки. Достаточно проглотить одно из них а нет ничего приятнее этого лакомства,- тотчас веселье разольется по тебе как вино, как солнце, как жизнь. Где твоя награда, Лупибей? Давай ее скорее - и мешок твой!
- Погоди,- остановил ее Спрут.- Я никому не верю на слово. Покажи свою добычу.
Старуха, торопясь, развязала веревки, и ласковый свет разнлился вокруг. Зернышки, словно полупрозрачные, горели изнунтри, испуская волны голубого сияния. Спрут подвинулся блинже, вглядываясь глазищами, замерцавшими отраженным светом веселья.
- Чудно, чудно! - защелкал он кривым попугайским клювом.- Как на подбор... А почему это зернышко золотистое? Старуха вгляделась: то было украденное веселье девочки.
- Это редкостный смех,- заскрипела ведьма.- Я с велинким трудом достала его.
- Ну-ка, дай мне его на пробу.
Рука ведьмы долго шарила в мешке, но зернышко ускольнзало от ее сухих жадных пальцев. Она схватила тогда первое попавшееся и сунула в клюв Лупибею.
- О-о-о! - волны удовольствия прошли по осклизлому тенлу, а щупальца извивались, взбивая вокруг пену.- Как это вкусно! Я наполняюсь силой и радостью! Глаза мои застилает пелена чего-то прекрасного - все цвета моря сосредоточены в ней! Мне хочется кувыркаться в прибое!
Пораженная неожиданным зрелищем, ведьма забыла обо всем, и этим мгновением воспользовался Остроклюв. Подонбравшись поближе, он вытянул шею и точным броском схвантил золотистое зернышко, но тут же отпрыгнул в кусты. Станруха опомнилась и снова завязала мешок.
- Где же обещанная награда? - взвыла она. Гогочущий Спрут взметнул в воздух щупальца:
- Эй, слуги!
Тотчас приземистые Каракатицы, темные и неслышные, как ночь, стали выползать из моря и укладывать на берегу большие раковины, потом, как по команде, распахнули их.
Словно день пришел на берег - так засияли груды жемнчуга, лежавшие в раковинах. Лучшие жемчужины моря были собраны здесь, и каждая сверкала неповторимыми оттенками. Розовые, цвета первого робкого луча зари, голубые, как дымка на дальних сопках, белоснежные, шелковисто-серые, словно нежный мех, и черные, чернее самого мрака, лежали эти дрангоценные дары. А посредине, в самой большой раковине, горенла, затмевая всех. Лунная жемчужина, и ночное светило на небе по сравнению с ней казалось тусклым блюдцем.
- Ну как? - Лупибей от избытка чувств даже выпрыгинвал из воды и плюхался в море снова, словно большая, пропинтанная жиром тряпка.- Хороша награда, старуха?
А ведьма обезумела от жадности. Она металась от одной груды сокровищ к другой, трогала их дрожащими руками, гладила, шевелила.
- Мое! - вскрикивала она.- Мое, мое! Никому не отдам!
Остроклюву в это время пришлось туго: спазмы смеха сжанли его горло, грозя вырваться наружу и выдать его присутнствие. Он крепко сжимал клюв, но это не помогало. Ужимки и прыжки ведьмы, кривляния Лупибея, резвившегося в принбое,- все это было и без того достаточно смешно, а тут еще на него начало действовать золотое зернышко. В отчаянии аист закрыл глаза и сунул клюв под корягу, чтобы не уронить дрангоценное зернышко. Минуту он еще терпел, пока не потекли слезы и не потемнело в глазах. Тогда он раскрыл клюв, и золонтая маковка просверкнула в густую траву. Аист запрокинул голову на спину и принялся щелкать клювом, словно схватил горячего. (Именно с тех пор аисты всегда так делают, когда им очень смешно).
Каракатицы тем временем забрали на берегу мешок со смехом людским и ушли в волны. Вслед за ними, разразивншись диким гоготом, нырнул в глубины и Лупибей.
А старуха, воровато озираясь, сновала вдоль раковин, хвантала жемчужины горстями и совала себе за пазуху, в карманы.
- Теперь я богаче всех на свете...- бормотала она. - Мои сокровища!
И тут появились лесные хулиганы. Лохматые, неопрятные, гривастые черти Шишига и Выжига даже среди нечисти в лесу пользовались дурной славой. Они были способны на любую выходку, без конца затевали со всенми скандалы и не проходило ночи, чтобы где-нибудь в лесу они не накуролесили. Другие черти не раз били их скопом, но это не помогало - наоборот, Шишига и Выжига после взбунчек с еще большим жаром и пылом принимались за новую пакость.
Вот и сейчас, обнявшись, напевая какие-то разухабистые песни без складу и ладу, черти вывалились на поляну и застынли, глядя на ведьму, настороженно присевшую у своих сокровищ.
- Кыш, кыш...- тихо сказала она.- Это мое, кыш! Ненчего пялиться, уходите...
Булавочные глазки ее горели такой злобой, что черти было попятились. Но старая закваска дебоширов и хулиганов тотчас взыграла в их темных душах.
- А ты чего гонишь? - взъерепенился Шишига. - Кунпила место, да?
- Я теперь весь лес куплю! И болото куплю, и горы подннебесные, и речки быстрые! Видите? Это мое богатство. Нет ему равного в мире! Выжига толкнул локтем Шишигу.
- Ишь, разошлась ведьма... Шишига в ответ лягнул Выжигу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22