— Ага! Понял?
— Понял. Если они собираются подбросить Костику оружие, которое «пойдет» на убийство Карасева, значит, они располагают именно этим оружием.
— Леша, неужели они сами убивали?!
Горчаков не ответил. Он помолчал, а потом сказал:
— Пойдем ко мне, у меня коньяк есть. Хлопнем по рюмашке.
Я даже не стала напоминать Горчакову, что не люблю коньяк. Мы пошли и хлопнули.
— Что будешь делать с Барракудой? — спросил меня Лешка, разглядывая дно пустого стакана (коньяку было на донышке). — Скажешь ему?
— Скажу.
Я опасливо посмотрела на Горчакова, но он одобрил:
— Ну и правильно. И что ты ему посоветуешь?
— Уехать. А сама буду разбираться с пулями. Здесь какой-то подвох. Сюда никак не лезет винтовка. Почему они так уверены, что пуля из трупа Марины «пойдет» на пистолет, который изымут у Барракуды? Неужели в нее действительно попали случайно из пистолета с такой дистанции?
Мы еще некоторое время пообсуждали различные версии, но так и не пришли к окончательному выводу. Пришлось идти к себе и писать постановление о почерковедческой экспертизе. Интересно все-таки, кто расписывался в обменниках за крупные суммы.
Написав, я подумала, что в моем следствии зияет крупная дырка: я ведь, полагая, что в Марину Нагорную стреляли из винтовки ТОЗ, так и не осмотрела еще предполагаемое место укрытия стрелка. Но что-то, прямо на уровне инстинкта, удерживало меня от этого осмотра. Скрыть свой выезд от всего света я не в состоянии, а как только я это обнародую, кое-кому, не будем называть имен, сразу станет ясно, что мне известно про дистанцию выстрела.
— Ну и что? — сказал мне Лешка, зашедший проведать стол, а заодно и меня. — Ну станет ясно, и какие проблемы?
— А такие. Пока считается, что в Марину стреляли из пистолета, я просчитываю их ходы. А как только на сцену явится винтовка, им надо будет менять сценарий.
— Иногда ты слишком сложно мыслишь, простому народу не понять, — пожаловался Горчаков. — А ты бы позвонила в Москву, в пулегильзотеку.
Я послала Горчакову воздушный поцелуй и набрала номер эксперта, к которому попали обе пули. К счастью, тот оказался на месте и даже не шибко ворчал, копаясь в чемоданах с объектами — у них там пули хранятся в таких чемоданчиках с множеством ячеек. Я ждала, затаив дыхание.
— Ну вот, — наконец сказал он. — Обе пули калибра 5,6 выстрелены из одного и того же оружия, вероятнее всего, пистолета Марголина.
— Из одного? — тупо повторила я.
— Ну да. А вы сомневались?
Я поблагодарила эксперта и повесила трубку в полной растерянности. Я не то чтобы сомневалась, я просто в полной уверенности пребывала, что оружие было разным. Охранник-то карасевский, Горобец Валентин Иванович, видел, что в Карапуза стреляли из пистолета…
Теплая телефонная трубка, источник разнообразной противоречивой информации, не давала мне покоя. Лешка пошел к себе, а я набрала номер Кораблева.
— Леня, — сказала я, услышав тихий кашель вместо «алло», — а у нас «ауди» зеленую кто-нибудь ищет?
— Все «Леня» да «Леня». А если Леня завтра умрет, что родимое следствие будет делать? — ворчливо отозвался Кораблев. — Куда оно пойдет? К продажным ментам? А нет, чтоб Леньке благодарность накатать, мол, спасибо, Леня, пусть тебя поощрит начальник УБОПа, а?
— Ты же за меня умеешь расписываться, вот и накатай, чего душа просит.
— Одни попреки слышу от вас, — сквозь кашель прохрипел Ленька, — у меня уже комплекс неполноценности.
— Так что с машиной, неполноценный ты мой?
— Нету машины. «Перехват» ничего не дал..
— А он когда-нибудь что-нибудь дает?
— Ну извините, платные стоянки Ленечка своей задницей никак не закроет, — забурчал Кораблев. — Все дворы да парковки проверять надо.
— Надо.
Ни о чем не договорившись, я пожелала Кораблеву, как последнему оплоту следствия на этой земле, крепкого здоровья и, посмотрев на часы, решила, что еще успею забросить материалы на почерковедческую экспертизу.
Длинный, насыщенный день продолжался. Трясясь в маршрутке, я думала о том, что бывают дни, тянущиеся как сгущенка от ложки, в такие дни ничего не происходит и они почему-то ужасно долго не кончаются, как будто земля замирает в своем вращении. А бывают дни безразмерные, в них влезает столько разных событий, что хватило бы на неделю. Вот такой концентрированной жизнью я живу, что если ее разбавить один к пяти, хватило бы нескольким нотариусам.
В отделе исследования документов мне не то чтобы безумно обрадовались, но чаю предложили.
— Маш, покажи, что у тебя за драгоценность сумасшедшая, — спросила меня экспертрисса, которую я знала пятнадцать лет, мы с ней вместе пришли на работу, я в прокуратуру, а она в бюро судебной экспертизы. — Весь город уже болтает.
Я молча вытянула руку.
— Симпатичный перстенек. Сапфир?
— Ну не голубой же бриллиант. На, посмотри лучше материалы.
Экспертрисса сдвинула тарелочки с тортом и разложила на столе чеки.
— Что скажешь? — спросила я.
— Позвони через неделю.
— Скажи хоть предварительно, на глаз. Экспертрисса взялась за лупу. Через пять минут она зачерпнула ложечкой кусок торта и сказала:
— Очень высокая степень выработанности подписи, все образцы выполнены в быстром темпе, это очевидно, высота, наклон, связность, — все соответствует, совпадений достаточно для категоричного вывода.
— Все подписи выполнены одним лицом?
— Зачем ты к нам ходишь, только от дела отвлекаешь? — вздохнула экспертрисса. — Ты же сама все знаешь. Это не тот Нагорный, который в Законодательном собрании наворовал чего-то, а потом пропал?
— Тот самый.
— Так его убили?
— Если это его подписи, то еще две недели назад он был жив, — ответила я.
Допив чай, я заглянула к баллистам. Там, как всегда, было хламно и весело.
— Ты чего, Маша, принесла чего или просто, так зашла?
— Просто так. Соскучилась, — сказала я, и мне обрадовались вдвойне. Опять налили чаю, сдвинув со стола детали автомата, стали показывать всякие интересные штучки, типа какой-то ржавой и грязной конструкции устрашающего вида, которую присутствующие, с гордостью называли аркебузой и носились с нею как с голубым бриллиантом.
— Юлий Евстигнеевич, — обратилась я к мэтру баллистики, — можно прицельно выстрелить из пистолета Марголина с расстояния восемьдесят метров?
— Выстрелить-то можно, только попасть нельзя, — ответил мэтр. — А что, кто-то стрелял?
— Получается, что да.
— И что, попал?!
— Получается, что да.
— Слушай, а волшебный пистолет этот у тебя есть?
— Пока нет.
— Когда будет, принеси мне его, ладно?
— А куда ж я денусь? Принесу.
— Вообще-то «Марголин» — хороший пистолет, но с восьмидесяти метров… — он покачал головой. — Может, все-таки из винтовки стреляли? Пять и шесть подходит к старым винтовочкам: ТОЗ-8, ТОЗ-16. Восьмерка спортивная, а шестнадцать — охотничья.
— Значит, можно установить, кто ее покупал? Раз охотничья, то по охотничьему билету должны были ее продать? — задумалась я.
— Да нет, их когда-то продавали без всякой регистрации. Они однозарядные. ТОЗ-16 — хороший охотничий карабин, легонький, под патрон кольцевого воспламенения.
— Патрон?
— Ну да, он однозарядный, в этом, конечно, неудобство. Но в руку хорошо ложится. А, восьмерочка раньше в тирах использовалась, тоже без всякой регистрации ее продавали…
Выйдя из экспертного центра и пытаясь остановить маршрутку, я одновременно решала, стоит ли ехать на работу под конец рабочего дня. Но первой подошла маршрутка, которая останавливалась прямо напротив прокуратуры, и я подумала, что это — знак судьбы. И не ошиблась.
Стоило мне подняться по лестнице и ступить в коридор прокуратуры, как на меня, словно коршун, бросилась Зоя, уже давно высматривавшая меня в окно.
— Я уже на экспертизу звонила, там сказали, ты давно ушла, — пожаловалась она, волоча меня к шефу.
— Я к баллистам заходила, они меня чаем поили. А что за пожар?
— Тебе подозреваемого задержали, по Нагорному и Карасеву. Городская рвет и мечет, с ним надо срочно вопрос решать.
Я остановилась посреди коридора.
— Бородинского?
— Бородинского. А ты откуда знаешь?
Глава 16
Шеф дал машину доехать до ОРБ, где находился задержанный. Лешку я попросила предупредить моего мужа — до утра я вряд ли появлюсь.
— Может, я с тобой? — занервничал Горчаков. Но я отказалась.
— Если совсем невмоготу будет, я тебя вызвоню.
Спивак и Захаров встретили меня так, будто мы расстались лучшими друзьями. Будто и не было вопроса «сколько?» и моего демонстративного ухода.
В который раз за день мне налили чаю, освободили стол для работы и положили передо мной рапорта о задержании Бородинского К. А, при выходе из пятизвездочной гостиницы, с огнестрельным оружием — спортивным пистолетом Марголина в кармане одежды. Административный протокол, подписи понятых, все честь по чести.
— А понятые здесь? — подняла я голову.
— Ждут в коридоре, — мгновенно отозвался Спивак. — Будете допрашивать?
— Буду, — мстительно сказала я.
— Без вопросов. Мы здесь, в соседнем кабинете. Скажете, когда задержанного вести.
Понятые вызывали полное доверие. Оба по очереди рассказали мне, как на их глазах сотрудники ОРБ остановили выходившего из гостиницы молодого человека и вытащили у него из кармана пистолет. Оба понятых были зарегистрированы по тем адресам, которые указали в протоколе, оба были трезвые и внятно объясняли, как они оказались на месте событий. Я допросила их, отпустила и стала ждать, когда приведут Барракуду.
Спивак и Захаров в очередной раз обнаружили несвойственную операм тонкость, втолкнув Бородинского в кабинет и ретировавшись. Они не стали наслаждаться Костиным унижением и лишний раз фиксировать наши с Барракудой неформальные отношения.
Костя вошел в кабинет, встряхнул руками, оттирая кисти от только что отстегнутых наручников и сел передо мной на стул.
— Ну что, Мария Сергеевна, — он жалко улыбнулся. Таким Барракуду я никогда не видела.
— Пистолет ваш? — спросила я.
— Нет.
— Подбросили?
— Подбросили.
— Честно?
— Честно.
— Где ваш адвокат?
— Едет.
— Отпустить вас я не смогу.
— Я понимаю.
— Правда, понимаете?
— Я что, идиот, что ли? Давайте уже, Мария Сергеевна, в камеру оформляйте.
Он отвел глаза. На душе у меня было ужасно.
— Показания давать будете? — спросила я, заполняя «шапку» протокола.
— Нет. Давайте распишусь, где надо.
— Подождем адвоката.
— Да ну его.
Костя нетерпеливо пошевелил пальцами, давая понять, что он готов поставить подпись и закончить этот фарс. Я подвинула к нему протокол. Он, не глядя, ткнул шариковой ручкой в места, отмеченные галочкой, и встал.
— Пусть забирают, может, еще успею в МИВСе к горячему ужину.
— Я завтра приду к вам туда, — пообещала я, чтобы хоть что-то сказать.
— Не надо. Вы же знаете, что там все пишется. Лучше в тюрьму придите, — ответил Костя, уже отвернувшись от меня, но вдруг вернулся к столу и перегнулся через него, приблизив свое лицо к моему.
— Я вам давал честное слово, что не мочил Нагорного?
Я кивнула.
— Так вот: теперь я вам ничего не обещаю. Открылась дверь, на пороге показался Захаров.
— Забирать? — осведомился он.
— Забирать, — вместо меня ответил Барракуда и шагнул ему навстречу. Не оборачиваясь ко мне, он сказал:
— Спасибо за все, Мария Сергеевна. Не удивлюсь, если на стволе найдутся мои отпечатки.
— Хорошая мысль, — улыбнулся Захаров и подтолкнул Костю в спину. — Пошли.
Он вывел Барракуду в коридор и прикрыл за собой дверь. Уж больно хорошая у него улыбка, подумала я и набрала номер отдела баллистической экспертизы.
Евстигнеич снял трубку моментально, небось, по обыкновению, засиделся в тире или любовался на свою аркебузу.
— Маша, ты, что ли? — удивился он.
— Юлий Евстигнеевич, вы там еще долго будете? Я вам сейчас привезу тот самый пистолет.
— Марголина-то? Оперативно. Как это — «утром в газете, вечером в куплете»?
— Вот-вот. Сплошная оперетта.
— Жду.
— Еду.
Положив трубку, я отправилась в соседний кабинет и потребовала изъятый пистолет.
— Если дадите машину, я сразу назначу экспертизу.
В кабинете был один Спивак, Захаров повел Барракуду сдаваться в МИВС.
— А мы хотели завтра отвезти нашим экспертам, — сказал Спивак, открывая сейф, где лежал, пистолет.
— Я своим отвезу.
— Напрасно вы так, Мария Сергеевна, — Спивак мягко улыбнулся мне. И у него, черт подери, была прекрасная улыбка, прямо как у голливудского героя, который в конце фильма, расстреляв всех злодеев на земле, обнимает золотоволосую красавицу. Человеку с такой улыбкой можно доверить и кошелек, и уголовное дело. — Завтра вам во сколько машину подать? Когда будет готово ходатайство об аресте?
— Я сама доберусь до суда, — сварливо ответила я.
Уложив пистолет в сумку, я спросила Спивака:
— Послушайте, зачем вы добились передачи дела из городской прокуратуры в район? Было бы дело у Ермилова, он бы не задавал вам дурацких вопросов.
Спивак вышел из-за стола и проводил меня к двери. Хорошие манеры он демонстрировал без напряжения, очень органично: вставал при моем появлении в кабинете (!), предупредительно распахивал дверь, пододвигал стул.
— Ермилов дурак, — сказал он спокойно. — Услужливый, но дурак. А мы предпочитаем иметь дело с умными людьми. Дураки непредсказуемы.
— Это комплимент, или вы меня по стене размазали? — поинтересовалась я, имея в виду то, как элегантно они заставили меня сделать то, что они хотели.
Спивак помолчал, потом каким-то очень родственным жестом поправил на мне воротник куртки.
— Поскольку всякий труд должен быть оплачен, еще не поздно ответить на вопрос, который вам был уже задан.
— Поздно, — сказала я.
Спивак пожал плечами, открыл передо мной дверь, и я ушла, еле сдерживаясь.
В экспертном центре уже было темно, только у Юлия Евстигнеевича горел свет. Не успела я распаковать пистолет, как он вцепился в него и стал вертеть его, рассматривать и обнюхивать. Потом поднял на меня глаза.
— Только не говори, что это из него стреляли на восемьдесят метров. Я в это никогда не поверю.
— А если я пулю принесу?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26