Каждый вечер проходить через такую процедуру было хлопотно, зато гарантировалась безопасность при посещениях домовых: столь глубоко они не копали. А если нагрянут с обыском режимники или, спаси бог, репрессоры, то эти найдут где угодно. И уж тогда за него примутся всерьез. Наверное, подобного финала не избежать, но пока что многие каналы, явные и тайные, замыкались на него, и отказаться от такого обилия – поищите дурака! Эти неказистые с виду приборы, придуманные и опробованные Вадимом в родимом КБ, а затем поблочно перетасканные домой, позволяли включаться не только в канал общего пользования (КОП), но и в спецканалы, ориентированные на потребителей высших уровней,– исключая, может, самый специальный, наверняка строго засекреченный. Впрочем, об этом, почти гипотетическом, канале, Вадим горевал не слишком. Зато праздниками души становились него вечера, когда его самоделки натыкались на программы соседних губерний, с трудом прорывавшиеся сквозь помехи. Тогда в дело немедленно вступала записывающая аппаратура и дефицитная магнолента расходовалась без жалости – не экономить же на таком, где еще достанешь?
К радости Вадима выяснилось, что во всепланетном параде почти все шагали не в ногу со славной губернией. Более того, ее обособленная колонна давно отделилась от общего строя и теперь маршировала в неизвестность, удивляя прочих необъяснимой слаженностью, как будто действительно состояла из особенного люда. Оказывается, не один Вадим ломал голову над живучестью местных порядков – впрочем, снаружи о них знали еще меньше, так что и здесь нечего было рассчитывать на подсказку. Выходит, одними наблюдениями не обойтись? Господи, куда же копать, в какую сторону? О вдохновение, приди!..
Черта с два оно придет, угрюмо ответил себе Вадим. Это как в анекдоте: “Уехала навсегда. Твоя “крыша””. Толку с того, что когда-то ты видел людей и события насквозь! Теперь все заволокло туманом, дар утерян, а ты даже не успел обзавестись достаточным авторитетом, чтобы податься в Управители или крутари. Впрочем, сейчас это непросто и для авторитетных. И слава богу, что меня туда не тянет,– значит, не безнадежен. А куда? Господи, чего ж я спал столько времени!..
“Это только кажется много: двенадцать лет,– подумал Вадим.– На самом деле пролетает со скоростью турбореактива”.
Со вздохом он прикрыл шкаф, как и всегда решив с этим повременить. Затем накинул на плечи рубашку и обреченно направился к выходу. Двухтысячное искушение святого Вадима. Колобок, колобок, куда ж ты катишься?..

2. Поднебесные соседи

Верхний этаж отделялся от прочих добротной дверью, вдобавок обитой дерматином, но для Вадима это не стало препятствием: сегодняшний код замка был указан в записке. А следующая дверь, в квартиру, оказалась и вовсе не запертой: видимо, его засекли еще на подходе к дому,– трогательная деталь. Старая дружба не ржавеет?
Вадим вступил в просторную сумеречную прихожую, у порога сбросил шлепанцы и по ворсистому покрытию неслышно прошел в гостиную. Здесь уже все было готово к приему: свет приглушен, музыка запущена, столик уставлен деликатесами – вплоть до забугорных. А возле камина, на шикарной медвежьей шкуре, возлежала красивая женщина в лакированных туфельках и цветастом халатике, почти целиком открывавшем ее длинные гладкие ноги и поразительно пышную грудь. Золотистые кудри рассыпались по белым плечам, на щеках играл легкий румянец, в ложбинку между грудей стекали каскады сверкающих ожерелий. Подобные же каменья мерцали всюду – в ушах, на пальцах и запястьях, даже на лодыжках, а обрамлявший их металл тихонько звенел при движениях. К несчастью, Вадим слишком хорошо знал, что и шкура, и драгоценности, и пышная грудь, и роскошные волосы, и даже румянец – сплошная подделка. Ноги, впрочем, настоящие, как и то, что между. Настороженно он повел чуткими ноздрями и покачал головой. Как сказано в одном давнем фильме: “Здесь пахнет развратом”. Точней, его предвкушением.
– Ва-адик,– пропела женщина,– сладкий мой!
Голос у нее был глубокий, бархатистый, богатый модуляциями, но тоже слегка фальшивый, словно и здесь она не переставала играть.
– Ты сохранил для меня немножко сил, а, котик? – с улыбкой спросила женщина, рассеянно дергая поясок, и без того едва выдерживавший напор грудей. “И тогда он сказал: нет”,– вспомнился Вадиму другой фильм. И вправду бы отказать: сразу и навсегда,– поставить условие наконец! Куда она денется?
– Там видно будет,– отозвался он.– Да сядь ты нормально, Алиска, не буди зверя,– что за манера?
Кстати, имя вполне подходило хозяйке, ибо лицом она напоминала юную Серебрякову, прославленную автопортретами. Разве только рот великоват – зато чувственней!..
Непроизвольно Вадим покосился на стену. Великолепная старинная гитара висела на прежнем месте, и, судя по всему, с последнего визита никто ее не трогал. Черт бы побрал нынешнюю моду на антиквариат! Раньше хоть что-то можно было достать.
Хозяйка понимающе хмыкнула и, не вставая, протянула в сторону ногу – выключить каблучком магнитофон. Вадим прищурился: халатик оказался единственной ее одеждой, если не считать украшений. Впрочем, разве могло быть иначе? Еще не худший вариант, учитывая, что среди домашних униформ у нее числилась ременная сбруя, утыканная по узлам стальными шипами. И понимай это, как хочешь.
– Потренькай малость,– предложила Алиса с той же двусмысленной улыбкой.– Ну рlе-ease, hоney!
– Sunny,– буркнул он.– Не в свои – не садись.
Продолжалась их старая игра в совращение. Пока Вадим ускользал: роль приходящего любовника его не прельщала,– но часто на грани фола, уж очень заманчиво умела подать себя Алиса. И даже сейчас, после тяжелого дня, Вадим ощутил в ладонях зуд: захотелось рвануть края халата, чтобы лопнул наконец поясок и заколыхалась, вырвавшись на оперативный простор, обильная жадная плоть.
– С огнем балуешь,– предупредил он.– Смотри – допрыгаешься!
Засмеявшись, Алиса живо села, подтянув колени к груди, и раздвинула ступни – ну, это уж чересчур!.. Поежась, Вадим снял со стены драгоценный инструмент, предусмотрительно отступил к креслу и тихонько заиграл, лаская пальцами струны.
– Как твои дела? – поинтересовалась Алиса.– Все так же?
Он рассеянно кивнул, слушая гитару. Конечно, нынешняя электроника – это ух! – но ведь и предки понимали толк в красоте, разве нет? Какие тона, господи…
– Не надоело? – спросила Алиса. Он помотал головой, не отвечая, взволнованный встречей с гитарой, словно с прошлым. Странно, я еще не разучился быть сентиментальным.
– Помнишь о моем предложении? Пора решаться, Вадик!
Так же молча Вадим усмехнулся. Алиса работала на Студии всего лишь диктором, но имела влияние до самых верхов – не хотелось думать, за какие заслуги. Но вот с чего ей вздумалось перетаскивать туда Вадима?
– И блат здесь ни при чем, не выдумывай! – добавила женщина, будто подслушав его мысли.– Просто Студия наконец отстроена и готова принять под крыло всех, в ком тлеет божья искра.
– “Алло, мы ищем таланты”? – хмыкнул он.– Будете пестовать и ростить их с пеленок?
– Это грандиозная общегубернская программа, поддержанная всеми Главами, вплоть до Первого,– с гордостью подтвердила Алиса.– Ты бы видел Студию – это такая громада, такое великолепие, такой храм искусств!..
– Ну, лично мне он больше напоминает всегубернского спрута, изготовившегося разбросать щупальца от Центра “до самых до окраин”, чтобы придушить ростки, сколько-нибудь взошедшие над “грязью”.
– Что за чушь, Вадичек? У нас такие люди – раньше они по всему Союзу гремели!..
– Раньше-то – да, а теперь один гром и остался. И что может зародиться в пустоте – чудовища? Хуже нет, когда уходит талант. Зато как они теперь любят прописные буквы и восклицательные знаки!
– Думаешь, выдохлись? Вот и неправда. Взять хотя бы нашего Режиссера…
– Ну как же: сам Банджура, Вениамин Аликперович,– главный громовержец! Вадим рассмеялся.– Уж он приголубит!..
Старичок сей и впрямь прославился неуемной эрекцией, словно бы разжившись болезнью незабвенного Распутина, и теперь благоволил к молодежи с особенной теплотой.
– Не понимаю твоего упрямства,– с досадой сказала Алиса.– Экий гордец выискался! Тебе на роду написано быть с нами – чего ж ты кочевряжишься?
На минуту женщина забыла о своей роли совратительницы и заговорила от души. Вот такой она нравилась Вадиму куда больше, к такой Алисе он и приходил – с такой даже можно было дружить.
– Мне – с вами? – удивился он.– Алисочка, окстись! Чтобы я вместе с вами тянул эту мякину? Да я смотреть на нее не могу, не то что делать!
– Во-первых, это не мякина,– возразила Алиса.– По крайней мере, не все. Во-вторых, никто не собирается навязывать тебе… – Она осеклась, сообразив, что перегибает. Неуверенно добавила:
– Но ведь попробовать можно?
– Зачем? Ты не хуже меня знаешь, что никто в Студии не захочет подставляться – даже за твои прекрасные глаза. Меня либо вышвырнут, либо попытаются причесать подо всех и по-своему будут правы, потому что за последние годы публика настолько привыкла к этой жвачке, что любое отклонение посчитает за оскорбление. Они выросли на этом, понимаешь? Целое поколение! А ведь когда-то…
Да уж, когда-то, еще на памяти Вадима, у людей был выбор. Пусть не богатый, но все ж таки. Тогда и книги еще не вышли из обихода, а ныне у многих ли они сохранились? С тех пор как накрылись немногие местные издательства, а приток извне перекрыли…
– Каждый раз забываю, сколько тебе лет,– сказала Алиса, завороженно на него глядя.– Ты вправду ровесник Марка? С ума сойти!
– Заблудился во времени,– смущенно ухмыльнулся Вадим.– Иногда такое случается. Вообще это несправедливо: только начинаешь понимать жизнь, как в мозгу уже возникают накатанные борозды и мысли катятся по ним, словно карусельные лошадки взамен настоящих скакунов. А жизнь тем временем уходит вперед, и от прежнего опыта мало проку.
– Да уж, хорош! – Она взъерошила ему волосы.– Красишь?
– Волосы? За кого ты меня держишь!..
– Раньше у тебя было полно седых.
– Кальция, видимо, не хватало,– объяснил Вадим.– Теперь сижу на одной морковке, а яйца пожираю вместе со скорлупой.
Раньше у него и пропорции были иные, да и рост меньше. За последнюю дюжину лет Вадим существенно перестроил тело, и если б Алиса не виделась с ним так часто (и не любила себя столь сильно), то наверняка бы это заметила. Но не видит – и слава богам: хлопот меньше.
– Это что,– не удержался он от похвальбы,– у меня и зубы растут!
Алиса засмеялась, не поверив. Затем вдруг коснулась ладонью пояска, неуловимо двинула плечами – в единый миг халатик слетел с нее и закачались освобожденные груди. Все, как он хотел.
– Нравлюсь тебе? – спросила Алиса, глядя на Вадима в упор.– Фу, какой смешной – невозможно! Хочешь, чтобы я тебя изнасиловала?
Ее округлые мягкие формы лишились последних покровов, и заветные прелести Алисы теперь были выставлены, точно на витрине. Однако на теле оставалось так много разнообразной мелочевки, включая неуместные туфли, что она казалась не столько голой, сколько раздетой. Чтобы довести такую порочную, развращенную наготу до абсолюта, следовало, видимо, обнажить только запретные места, прикрыв остальное,– но тогда стало б уже не до массажа. Впрочем, в прежние разы Алиса не стеснялась встречать Вадима в одних чулочках (ажурных, на резинках) и корсете (весьма нарядном), якобы не успев переодеться в домашнее, и благосклонно предоставляла довершать туалет уже ему. А иногда она любила разгуливать по квартире в бархатных, отороченных мехом сапожках и просторной шелковой рубашке до середины ягодиц – все! Кому не нравится, пусть не смотрит. Такие вот странные игры.
– Ладно, займемся делом,– сказал Вадим, со вздохом убирая гитару.– Ну-ка, милая, раскладывайся!
Выпятив челюсть, он подошел, сел у Алисы в ногах, вдруг дернул за щиколотки – и с коротким визгом она опрокинулась на спину, теряя туфли. Наклонясь, Вадим провел ладонями по ее бокам, животу, бедрам. Сосредоточился, вслушиваясь в пальцы, но сладостное трепетание плоти смазывало картину. На его касания большинство женщин реагировало избыточно сильно, словно он был заряжен по-иному,– однако Алиса и тут превосходила всех.
– Кошка похотливая,– проворчал Вадим.– Расслабься, ну!
– Ну хоть чуточку,– жалобно попросила женщина.– Ну Вадичек, ну родненький – kiss me!..
– Смени пластинку,– строго велел Вадим.– Чуточкой здесь не отделаешься, будто сама не знаешь!
Одним движением он перевернул женщину на живот и тем же способом прослушал ее: от холеных ступней поднялся по плавному склону голеней и бедер, перевалил через упругие холмы ягодиц, скатившись к узкой пояснице; затем одолел новый пологий подъем – к тонким лопаткам, под которыми плющились все те же докучливые груди; и снова поехал вниз – к длинной шее, восхищавшей стольких зрителей и такой удобной для охвата… Что за мысли? Вадиму вдруг сделалось зябко. Что-то его беспокоило здесь – но что? По всему протяжению кожа была безупречна, никаких неприятных осязательных ощущений, гладить – одно удовольствие. И это при ее образе жизни – дал же бог здоровья, нет бы кому другому!.. Может, попробовать глубже?
Вернувшись к ступням, Вадим тщательно исследовал розовые подошвы, зондируя нервные выходы. И здесь все было в норме – на удивление. Тогда он напряг пальцы и вновь двинулся по тому же маршруту. Но теперь проминал плоть до самых костей, разминая волокна, выравнивая позвонки. Это не было обычным массажем – во всяком случае, не только им. Своим мысле-облаком Вадим будто пропитал тело Алисы и, не покушаясь на чужие владения, контролировал ее реакции, чтобы такой обратной связью подправлять свои действия. Уже давно он изучил здешнюю территорию, поделив на множество зон – в зависимости от мощности токов, сходивших с ладони. Женщина наконец обмякла, только чуть слышно постанывала сквозь стиснутые зубы. И снова, как только Вадим добрался до ее шеи, пальцы ощутили тревожный холодок.
1 2 3 4 5 6 7 8