– Осторожней – ступеньки! – предупредил голос. Саша остановился в нерешительности. Ступеньки. Хорошо, ступеньки. Но скажите хотя бы, куда они: вверх или вниз? Саша поелозил впереди ногой, но никаких ступенек не обнаружил. Не было их ни справа, ни слева.
– А где... – начал говорить Саша, делая шаг назад, и тут же понял, что падает.
– Ну вот. Я же предупреждал, – укоризненно сказали рядом.
Саша катился кубарем, стараясь уберечь голову, , и недоумевал: как лестница могла оказаться у него за спиной, если он до этого на протяжении шагов двадцати, как минимум, никуда сворачивал?
Летел он довольно долго и, по расчетам, должен был переломать себе все кости. Но приземлился мягко и лишь слегка прикусил язык. Что было очень кстати, потому что сейчас Саша был готов высказаться по полной, невзирая на обидчивость местных обитателей.
Внезапно зажегся свет. Саша от неожиданности зажмурился.
– Пятница, – удовлетворенно произнес знакомый голос, и Саша поспешил открыть глаза, чтобы разглядеть, наконец, своего говорливого спутника.
И никого не увидел.
Он сидел на каменном полу, слегка покрытом соломой, в большой комнате с низким потолком и без окон. В первый момент Сашу больше всего поразило отсутствие лестницы, по которой он спустился столь неудобным способом. Ее не было. Как не наблюдалось вообще ни единого отверстия в стене. Все это освещалось тусклым масляным светильником, стоящим на полу.
– Добро пожаловать, – торжественно произнес голос.
– Спасибо, – автоматически ответил Саша. И глупо спросил: – А вы где?
– Здесь. А с кем вы, по-вашему, разговариваете?
– Не знаю.
– Ах, да! – Раздалось резкое шипение, и перед Сашиным изумленным взором материализовался полупрозрачный кувшин тонкого зеленого стекла. – Простите, увлекся. Забыл, что по пятницам необходимо принимать вид.
– Вид чего? – Еще глупее переспросил Саша, чувствуя некоторое неудобство оттого, что приходится разговаривать с посудой.
– Это неважно, – небрежно ответил кувшин. – Вид. Чего угодно. Важно, чтобы было на чем остановить взгляд. Вас устраивает?
– Нет, – честно признался Саша.
– Почему?
– Я не привык разговаривать с неодушевленными предметами.
– Какая чудовищная дискриминация! – возмутился кувшин. – Не хотите ли вы сказать, что разговариваете только с животными и растениями? – Он внезапно рассыпался на тысячи зеленых осколков, которые тут же поднялись в воздух и превратились в пчелиный рой.
– Нет, я... – Саша опасливо покосился на пчел, которые кружились вокруг его головы.
– Слава Богу! – выдохнул голос, и на полу вновь появился кувшин, – а то я уж испугался...
– Я хотел сказать, что привык разговаривать только с людьми, – смущенно закончил Саша, ожидая нового взрыва негодования. И не ошибся.
– Что?! – Кувшин покачнулся и упал. Упаси Боже жить в таком мире, где кухонная утварь запросто треплется с тобой на философские темы и чуть что валится в обморок! Надо сказать, кувшин довольно быстро взял себя в руки (если можно, конечно, применить это выражение) и снова стал ровно. – Вы предлагаете мне, – теперь в голосе явно слышались истерические НОТКИ, – принять облик ЧЕЛОВЕКА?!
– Совершенно не обязательно. Вы меня совсем не смущаете в таком... виде, – поспешил успокоить кувшин Саша.
– Спасибо. – Кувшин чуть приподнялся над полом и проделал плавный круг по комнате. Видимо, собирался с мыслями. – Итак, как вам у нас нравится?
– Пока не знаю. Все очень необычно.
– Да? Вас это сильно смущает? Я могу чем-то помочь? Если хотите, мы могли бы что-нибудь изменить, сообразно вашим вкусам. – Кувшин даже изобразил что-то вроде поклона, слегка изогнув горлышко. Надо сказать, выглядело это крайне неестественно. – Как вам интерьерчик? – Раздался тихий щелчок, и мрачный подвал мгновенно изменился. Солому на полу заменил синтетический палас в клетку. А вместо масляного светильника у стены стал торшер. Лампочка в котором ярко светилась, несмотря на то, что ни розеток, ни проводов вокруг не наблюдалось. – Так лучше?
– Да, да, спасибо. Все хорошо. Единственное...
– Слушаю вас, – с готовностью откликнулся кувшин.
– Вы не могли бы сказать, как вас зовут? У нас принято называть свои имена при встрече.
– Ах, да! Я совсем забыл! Варварские обычаи, да, да. С удовольствием пойду вам навстречу, если вы предварительно объясните, зачем вам все эти сложности?
– Сложности? Мне всегда казалось, что имена придуманы как раз для того, чтобы было проще общаться.
– Да как же проще? – Кувшин от возмущения, наверное, присел на месте, моментально став похожим на ночной горшок. – Вы засоряете свою память миллионами – заметьте, миллионами! – бесполезных имен и названий, постоянно держите в уме все эти ярлыки, я не говорю уже о дикой путанице языковых барьеров!
– Какую ерунду вы говорите! – возмутился Саша. – Бесполезных? Почему бесполезных? Как же иначе людям общаться? – Он на мгновение даже растерялся, настолько нелепыми показались ему претензии кувшина. Поэтому сразу же привел максимально дурацкий пример: – Ну, как вы скажете фразу: “Вася, дай мне, пожалуйста, носки”, если нет ни имен, ни названий? Что же это получится? “Эй, ты, длинный, дай мне такие штуки, которые надеваются на другие штуки, на которых мы ходим”?
– Вы забыли “пожалуйста”, – заметил кувшин.
– Вы издеваетесь?
– Нет, – кротко ответил кувшин. – Просто мне кажется, что в пылу спора вы подобрали не самый удачный пример.
– А, по-моему, вполне удачный, – уперся Саша. – И это еще не самая сложная ситуация.
– Вот уж действительно – не самая! Я бы даже сказал: ситуация, доведенная в своей простоте до абсурда!
– Мне кажется, мы друг друга не совсем понимаем, – предположил Саша.
– Мне тоже так кажется! Иначе зачем вы приводили столь дурацкий пример?
– Да почему же дурацкий?! – крикнул Саша.
Ох, приятель, ты меня сейчас выведешь, я не посмотрю, что ты разговаривать умеешь, – возьму за горлышко и тресну об стенку!
– Да потому что не может такого быть! Чтобы один человек такое сказал другому: “Вася, дай мне, пожалуйста, носки”!
– Еще как может! – И Саша тут же очень живо представил себе утро в общаге числа, например, девятого марта. И Мишку Шестакова, лежащего на Сашиной кровати. Как всегда, полностью одетого, но без носков, которые аккуратно висят на спинке кровати. Есть у Мишки такая привычка: по большой пьянке укладываться спать, раздевшись именно до такой степени. Самочувствие у всех – сильно ниже среднего, но Шестакову хуже всех, потому что он вчера заканчивал пивом. Встать он категорически не может, но желание привести себя в порядок имеет. Он протягивает слабую руку по направлению к родным носкам и слабым голосом умирающего, , объявляющего свою последнюю волю, говорит: “Сашка (или Вася, что в данном случае не принципиально), дай мне, пожалуйста, носки...” – Очень даже может!
– Хорошо, – удовлетворенно сказал кувшин. – Но говорить-то зачем? Что этот ваш, с позволения сказать, Вася, сам НЕ ЗНАЕТ, что нужно дать Шестакову утром девятого марта?
– Конечно, нет, – ответил Саша и так и остался стоять с открытым ртом. – А... вы знаете Шестакоза?
– Не имею чести, – сухо ответил кувшин. – И искренне надеюсь впредь избежать знакомства со столь вульгарным субъектом, заканчивающим празднества пивом.
– Тогда откуда вы все это знаете?
– Как – откуда? Вы сами только что о нем подумали. Должен заметить, кстати, что у вас получилась очень яркая внутренняя картина. Вы не пробовали себя в качестве имажин-художника? Могу составить вам хорошую протекцию.
– Для начала я хотел бы выяснить, где очутился и что мне дальше делать, – с нажимом ответил Саша. Говорливый кувшин начинал действовать ему на нервы.
– Простите, я, кажется, увлекся. Если не возражаете, мы могли бы продолжить наш спор как-нибудь в другой раз.
– С удовольствием, – саркастически сказал Саша.
– А пока, исключительно для вашего удобства, можете называть меня Пематангсиантар.
– Как-как?
– Пематангсиантар. Вам не нравится? Ну, тогда – Панкалпинанг. Может быть, вам больше подойдет Телукбетунг?
– Вы опять издеваетесь, – укоризненно заметил Саша.
– Отнюдь. И попрошу вас аккуратней выбирать слова, характеризующие мои действия, – строго сказал кувшин. – Во-первых, не издеваюсь, так как в принципе не имею такой привычки. А, во-вторых, не “опять”, как вы изволили выразиться. Слово “опять” в вашем контексте указывает на повторение действия. А я, как замечено выше, такой привычки не имею. – Кувшин обиженно замолчал, и если бы не полная симметричность формы, Саша был готов поклясться, что тот отвернулся.
– Мне просто такое не выговорить, – объяснил Саша. – Вы выбираете очень сложные имена.
– Вы считаете, что “Панкалпинанг” труднее выговорить, чем “Вася”?
– Да.
– Вы меня окончательно сбили с толку, – признался кувшин. – Но, впрочем, ладно. Сделаем так: выбирайте сами.
– Ну-у, давайте, я буду звать вас... ммм... – Саша растерялся.
– Ну-ну, смелее, не стесняйтесь. Мне абсолютно все равно, – подбодрил ехидный кувшин.
– Я не знаю. Мне трудно подобрать вам подходящее имя.
– Вот видите!
Где-то далеко послышался звук гонга.
– Ужин, – пояснил кувшин. – Нам пора.
– Почему ужин? Пятница ведь началась совсем недавно, – удивился Саша.
– А какая связь между пятницей и ужином? – в свою очередь удивился кувшин.
– Никакой, кроме того, что вначале дня обычно идет завтрак.
– Что вы говорите! Любопытно, любопытно. Я постараюсь это запомнить.
– Ничего любопытного. Я, кстати, хотел спросить: этот гонг на ужин меня случайно не касается?
– Касается, касается! Мы как раз сейчас направляемся в столовую. Вы голодны?
– Я бы поел, – признался Саша.
– Искренне за вас рад. Не забывайте только, что сегодня пятница.
Как ты меня достал со своей пятницей, черт бы тебя подрал!
– А почему мне не следует об этом забывать?
– Потому что, боюсь, сегодня процесс поглощения пищи не вызовет у вас адекватных вкусовых ощущений.
– Не понял. Что значит – адекватных? У вас что – рыба со вкусом мяса?
– Не старайтесь сбить меня с толку своей казуистикой. Если вы хотели тонко пошутить, вам это не удалось.
– Я не хотел шутить.
– Тогда прошу вас следовать за мной.
И Саша последовал. Но перед самым выходом не смог удержаться – подошел к торшеру и резко его поднял. Как и следовало ожидать, никаких проводов, уходящих в пол, он там не обнаружил. Лампочка весело светилась сама по себе.
– Что-то не так? – озабоченно спросил кувшин.
– Да как вам сказать... Просто я привык к несколько другой конструкции.
– Пустяки, – заверил его кувшин. – Так гораздо удобней.
Путь в столовую занял не более пяти минут, так как теперь коридоры были хорошо освещены. Единственной неприятной деталью опять стало поведение кувшина. Который пустился в дорогу, приняв вид студенистой капли, двигавшейся конвульсивными рывками примерно на уровне Сашиного лица. Не забывая при этом трепаться без умолку.
– Переизбыток информации. Вот главная проблема любого мало-мальски динамично развивающегося сообщества. Опыт показывает, что самые совершенные системы гибнут именно от переизбытка информации!
– Ну-ну, – хохотнул Саша, опасливо проходя мимо комнаты с бронированной дверью, – динозавры, например. Книжек перечитались и повымерли все.
– Динозавры? – Зеленая капля притормозила, , задумавшись. – Вы имеете в виду этих крупных пресмыкающихся, страдающих замедленностью нервных импульсов?
– Почему “этих”? – удивился Саша. – Как раз очень даже “тех”. Не припомню точно, когда с ними приключилась такая неприятность, но точно – о-очень давно. Поэтому они уже ничем не страдают.
– Да, да... – Рассеянно согласился проводник. – Ничем. А вот пример вы привели неудачный. Я говорил о динамически развивающемся сообществе. А ваши динозавры, простите, никуда не развивались.
– Тьфу, да почему же они мои? – совершенно развеселился Саша.
– Ну не мои же! – очень убежденно отреагировала капля, поворачивая направо. – А вот и столовая. Милости прошу.
Столовая представляла собой длинную мрачную комнату с низким деревянным потолком и огромным камином. Саша сел перед единственным столовым прибором, чувствуя себя настолько же неловко, как если бы уселся перекусить на краю футбольного поля. Студенистая капля – его назойливый собеседник – непринужденно устроился прямо на столе, изображая на этот раз вазу с цветами. Никто Саше не прислуживал, блюда появлялись сами собой и так же исчезали.
Проклятие! Теперь я, наконец, понял смысл той дурацкой фразы про адекватность (или неадекватность?) моих вкусовых ощущений. Какая тут, к дьяволу, адекватность! – вкуса просто не было! То есть – абсолютно! Та самая жареная рыба, и тушеные почки, и салат из морковки с чесноком – все это пахло, пахло, пахло, но на вкус... Промокашка. Вот как это называется. Хорошо вымоченная промокашка.
Саша, который набросился было на еду, буквально через минуту озадаченного жевания повернулся к говорящему букету:
– А где у этой еды вкус?
– Вкус-то на месте, уважаемый гость. Но вы, видимо, забыли, и я вновь напоминаю вам, что сегодня – пятница!
– Вот что, говорливый ты мой гербарий, – угрожающе начал Саша, переходя на “ты”, – а ну-ка, немедленно объясни мне, что у вас тут за заморочки с днями недели и как это все отражается на качестве пищевых продуктов!
– Объясняю, – торопливо согласился “гербарий”. – В соответствии со строгим недельным распорядком, по пятницам единственным отключенным чувством является чувство вкуса.
– Так, – задумчиво произнес Саша. – Я, кажется, начинаю понимать... В четверг не было света. Значит...
– Вы на правильном пути, – подбодрил его букет. – У вас хорошо развито логическое мышление. Я не премину сообщить об этом начальству.
– Значит, по четвергам у вас отключают зрение?
– И зрение, – поправил букет.
– То есть... – Саша быстро прикинул про себя, – в понедельник у вас тут вообще ничего не видно, не слышно и не вкусно?
– Совершенно верно! Понедельник – день отды ха. Зрение, обоняние, осязание, слух, вкус – все чувства отдыхают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51