– Я себе заказала платье для филармонии! Знаешь, где?
– У Парфеновой, – брякнула Светочка, искренне надеясь, что Илону оттуда выставили с позором.
– Точно! – Дуська захихикала. – Черное такое, бархатное, с деко... короче, с вырезом таким и с такой фигней на шее. Одним словом – класс!
– Молодец. – Светочка глубоко затянулась сигаретой. Здесь надо немножко объяснить. Дело в том, что в этом сезоне дежурный писк – это посещение филармонии. В максимальном количестве брюликов и подобной мишуры. Виталий наш свет Николаевич отказался приобщаться к великому наотрез. Юра Илонкин в принципе не против филармонии. Но мы его сами туда не берем. У него при первых же аккордах классической музыки начинается что-то вроде медвежьей болезни. Нет, нет, не в прямом смысле! Ну, в общем, какие-то нелады со внутренностями. То он икать примется. А то животом на весь зал бурчать начинает. Неловко как-то. Поэтому мы решили ходить с Дуськой вдвоем. Она, как видите, решила подойти к делу серьезно и заказала себе специальное платьице для филармонии. Мысль в принципе верная. Перебирая в памяти Илонкины туалеты, я, честно говоря, ничего подходящего не нахожу. Так, так. С декольте, говоришь? Ну, ну. Хорошо, что у музыкантов есть куда смотреть и в зал они особо не заглядывают. А дирижер вообще ко всем спиной стоит. Стоп, стоп, не это главное.
– Дусь, а длина? Длина какая?
– До полу, конечно! Это ж филармония, а не кабак! – Ах ты, лапка, даже это понимаешь. – Ладно, все, я побежала. Вечером увидимся. Вы на открытие идете?
– Идем, идем, пока.
И вот ведь засела у меня эта Дуська в башке! Весь вечер потом – пока по дому шаталась, пока собиралась – все о ней думала. А что? Живет себе припеваючи, денег – навалом, Юра у нее, конечно, по уши деревянный, но тоже по-своему ее любит. И даже очень крепко. Вот женился. А уж ребенок... Я просто балдею от Дуськиного младенца. Готовая ходячая – пардон, лежачая – реклама чего угодно. Хоть памперсов, хоть детского крема, хоть еды. Валяется такое трехмесячное чудо в своей навороченной колыбели и довольно жизнью. Надо – спит. Надо – ест. Вовремя памперсы пачкает. Дуська говорит – идеальный ребенок. Ну-у, ей-то виднее, она его чаще Светочки видит. Ненамного, правда.
И чего хорошего Илонка в своей жизни совершила, за что ей такая награда? Другие вон колени стирают, грехи замаливая, а им – горе за горем. Ирка Колокольникова, Илонкина, между прочим, бывшая подруга, тоже проституткой в гостинице начинала. Первый мужик ей голову по пьянке проломил, за что и сидеть ему еще два года. Второй сам помер, но перед смертью успел все Иркины вещи вывезти в неизвестном направлении. Все, нажитое непосильным трудом спер! Ну, а третьего Колокольникова сама себе выбирала. По принципу: не важно, какой мужик, важно, чтоб донор был нормальный. Ребеночка, понимаешь ли, захотела родить. Ну? Родила. Пацаненок синенький, хлипче воробышка, посмотришь – плакать хочется. Так еще и донор этот с гонором оказался. Отсудить ребенка хочет. По судам Ирку таскает, везде ее аморальное поведение яркими красками расписывает... Чего это меня сегодня весь день на грустное тянет?
Ох, не ждала я от этого вечера ничего хорошего. Так оно и вышло. Виталий приехал, как всегда, секунда в секунду, молниеносно облачился в вечерний костюм, мановением руки мимоходом одобрил мое платье (а мог бы и пару слов сказать, я старалась), и все – уже в дверях стоит, ручонками машет: пора, пора. Я даже почти не разозлилась, только заметила, проходя мимо:
– Сэр, вы ничего не перепутали? Рабочий день окончился, мы отдыхать едем...
Ничего не сказала рыбка, только дверцей сильнее хлопнула.
Я и не собираюсь оправдываться, сама виновата. То есть я просто обратила внимание Виталия на тощую девицу в черном пальто. Ну, знаете, сейчас полгорода в таких ходит: ножки тоненькие, ботинки на толстенной подошве, шапчонка немыслимая, ушастая, рюкзачок микроскопический на попе болтается. Стиль такой. Причем чем меньше рюкзак и толще подошва – тем стильней.
– Смотри – девчонка. – Машина остановилась у светофора, и девушка начала переходить дорогу. Хорошо был виден ее розовый трогательный нос и посиневшие лапы, сжатые в кулачки, – кажется, уже подмораживало.
– Угу, – живо откликнулся Виталий. – Французская мелодрама. Она – студентка, он – пожилой преподаватель. Они ведут долгие содержательные беседы о смысле жизни и занимаются любовью в парке или у него дома в широкой супружеской постели. У нее короткие непослушные волосы, и она пахнет цветами. У него умная жена. Сын давно погиб. Все кончается очень плохо. Они расстаются из чувства долга, причем один из них попадает в дурдом. Врачи считают, что случай безнадежный, он останется в дурдоме до конца своих дней.
– Он? – Обалдеть можно от такой внезапной импровизации.
– Он. Или она. Не важно. – Мы давно уже проехали ту девчонку, а разговор все продолжался.
– Ну-у... А в наших декорациях? – Только бы не спугнуть, такие откровения у нас в последнее время очень нечасты.
– В наших? А, одна маета. Она – студентка, он – бизнесмен. Они почти не разговаривают и трахаются у него в машине. У нее вечно грязная голова и немереные амбиции. У него семья и работы невпроворот. Он жалуется на свою собачью работу, а она грызет когти. Все кончается быстро и смешно. Они расстаются из-за того, что она его заразила триппером. Всех своих мужчин она заносит в записную книжицу. Он там оказался под номером пятьдесят два. Или пятьдесят три.
– И сколько ей было лет? – Кажется, меня укачало в машине.
– Кому?
– Этой девушке.
– Какой, солнце?
– О которой ты рассказал.
– Да понятия не имею. Придумай сама. Шестнадцать. Нет, вру, в шестнадцать она не могла быть студенткой. Ну тогда восемнадцать.
Классная история, да? А вот теперь сиди и соображай: сказку тебе сейчас на уши навешали или правду-матку живьем крупными кусками нарезали.
Светочка так задумалась, что, выходя из машины, чуть не упала, зацепившись за что-то каблуком.
– У-у, коровушка... – ласково сказал Виталий, и Светочке захотелось его ударить.
С таким настроением мы и пошли отдыхать.
Хороший “ночник”, навороченный. Может быть, даже слишком. И главное, не понятно, для кого все эти мульки. Для молодежи – слишком сложно. Для старперов – слишком современно. Богеме – не по карману, богема у нас сейчас на халяву пить предпочитает. Братве такой прикид – один вечер погулять, потом полгода ремонтировать придется. Не поняла я, честно. Что понравилось? Аквариум очень понравился на первом этаже. Бутерброды хорошие. Музыка? Не знаю. А вот НЕ понравились, во-первых, слишком темные и узкие лестницы, а, во-вторых, прозрачные столики в баре. Не поймешь: каприз ли это дизайнера или забота о морали. Ну, чтоб никто под столом коленки никому не гладил. Я думаю, посетителям быстро надоест постоянно ощупывать края столиков, чтобы не промахнуться с бокалом. Ну и еще: ручки на дверях сортиров в виде голых женщины и мужчины (угадай, где – кто) – это, по-моему, тоже перебор.
Ближе к полуночи началась программа. Народ, позевывая, переползал на второй этаж и рассаживался за столики. Да, тяжело сейчас удивить-развлечь нашу пресыщенную публику. Которую уже и бродвейские премьеры не трогают, и на “Crazy horse” в сон клонит. Кстати, о публике. Могу кое-что интересное рассказать. Но только про дам, мужики сегодня неинтересные. Так, с кого начнем? Вон там, поближе к сцене, два столика. Ну, за правым все люди известные, представлять не надо. А вот за левым... Большая лиловая дама с черным веером – сама мадам Терентьева. Веера – ее слабость. Говорят, она предлагала Карлу Лагерфельду пятьдесят тысяч баксов за его веер. А тот не отдал. Пигалица рядом – ее новая любовница. Говорят, шведка, бывшая манекенщица дома Версаче. Сумма не указывается. Вторая большая дама – Лидия Семеновна Купчук, молочная королева Питера. Обожает колесить по Средней полосе России за рулем раздолбанного “газика”. Знает миллион матерных частушек и охотно их исполняет в любом обществе. В драгоценных камнях не разбирается, но носит много и с удовольствием. Унылый дядька, похожий на идола с острова Пасхи, – ее муж. Единственный и верный.
Светочка спокойно разглядывала окружающих. Кстати, все остальные тоже этим занимались, с не меньшим удовольствием. На сцену почти никто не смотрел, хотя там старательно потела какая-то восходящая звезда. Наконец-то появились Илона с Юрой. Дуська прошла через весь зал, аккуратно переставляя свои ослепительные ноги и сложив губки поцелуйчиком. Я б на месте той восходящей звезды ушла бы сейчас со сцены и удавилась. С ее голосовыми данными и внешностью после Илонкиного прохода на сцене делать нечего.
– Ну, а вот, например, Дуська... – задумчиво сказала Светочка, наблюдая за подходящей Илоной.
– Что – Дуська? – Виталий едва скользнул взглядом.
– Она тебе разве совсем не нравится? – Оба явно понимали, что между ними идет какая-то очень нервная, не совсем корректная, но захватывающая игра.
– Не-а... – Виталий скроил на лице что-то брезгливо-смешное, став на мгновение дико похожим на Илонкиного сына, которому дали лимонный сок. – Женщина должна уметь говорить “нет”. Даже если она при этом уже раздевается. А Дуська... Дуська и “экстренной связью с машинистом” в метро не побрезгует. Ты что-нибудь есть будешь?
– Ты думаешь, здесь съедобно?
– Уверен. Но горячее они сюда не подают.
– Тогда закажи мне какой-нибудь легонький салатик.
– И шампанского?
– И шампанского.
Подошедшая Илона, улышав про шампанское, скроила страдальческую гримасу.
– Дуська, ты есть что-нибудь будешь? Виталий заказ хочет сделать.
– Съесть? Я? Ни за что! – И уселась со скорбной улыбкой человека, которому только что удалили желудок. Без наркоза. Но тут же отвлеклась, потому что на сцене появилась очередная полувзошедшая звезда мужского пола. – Ой, как мне этот певец нравится! Юрочка, это Влад Сташевский?
– Дура, – ласково откликнулся Юрочка, – это Иосиф Кобзон!
После того, как неустановленный молодой человек отшептал в микрофон что-то о своей неудачной любви, организаторы решили немного взбодрить публику. Пританцовывая всем телом, с двух разных сторон зала навстречу другу другу вышли двое парнишек. Они исполняли сложную эротическую композицию – диковатую смесь матросского танца “Яблочко” и лезгинки.
– Они что – голубые? – Юра недовольно нахмурился.
– Ты что, не видишь, что они – близнецы? – объяснила Светочка.
– Близнецы и голубые?! Вот мрак! – ужаснулся Юра.
Примерно так, мило болтая, мы и коротали вечерок. Салат-коктейль, который нам принесли почему-то в коньячных рюмках, оказался не просто плох – это было какое-то замаскированное майонезом биологическое оружие! Зачем, спрашивается, было класть ананасы поверх мидий? И при чем здесь изюм? Виталий попытался было сострить, что это не изюм, а маринованные тараканы, но сделал это ужасно не вовремя. Светочка как раз добралась до середины и обнаружила там крупно нарезанный сырой репчатый лук (!).
Если вы хотя бы вкратце знаете историю моего общения с репчатым луком, то ничего удивительного не увидите в том, что дурнота моментально подкатила к горлу. Простецкая Илона, аппетитно хрумкая лучком, подняла на меня наивные глазищи и сочувственно осведомилась:
– Ты чего, мать, такая зеленая сидишь? Тошнит?
Залетела, что ли?
Виталий бросил на меня молниеносный оценивающий взгляд (тебе бы на таможне работать, дружище, таким взглядом контрабандистов можно просвечивать), отчего меня замутило еще сильнее. Ну-ка, милая, постарайся, собери всю свою волю в кулак и постарайся ответить ему самым ледяным, самым ничего не выражающим взглядом! Не надо объяснять про лук. Пусть сидит и гадает. Как я в машине три часа назад. И мы будем квиты.
Наверное, Юра пнул Илонку под столом ногой. Потому что она вдруг странно подпрыгнула и тут же замолотила какую-то чепуху про своего кота. У нее в семье, видите ли, проблема: кот не любит сына. Все время шипит на него и даже кидается. Виталий охотно включился в разговор, вставляя в Дуськину трескотню пошлые подробности из жизни своего сэра Уинтона.
Свет в зале внезапно погас. Пошло вступление милой, но довольно уже заезженной песенки “Where the wild roses grow”, известной в народе как “Дикая роза”.
– Стриптиз обещали, – жирным голосом произнес в темноте Юра.
– Терпеть не могу стриптизы! – недовольно пискнула Илона. Знаем, знаем про четыре неудачные Дуськины попытки устроиться стриптизеркой в “ночники”, а особенно про последнюю. Шеф там попался с замашками эстета, вот и попытался объяснить кандидатке, что стриптиз – это не усложненный вариант проституции, а, видите ли, искусство. За что и получил туфлей по башке. По крайней мере Дуська так рассказывает...
На посветлевшем подиуме появились двое. Светочка искренне порадовалась за местного режиссера. Судя по замашкам, эту нестандартную “раздевалку” ставил непризнанный гений драмтеатра. Для той части публики, которая спешно дожевывала колбасу, зрелище было, пожалуй, несколько затянуто. Истинные же ценители красивого тела и изысканных парных игр вполне оценили старания артистов. Когда все уже было снято, в полном соответствии с содержанием песни, парень сделал вид, что прикончил девушку.
– Мило, – заметила Светочка.
– Слишком манерно, – отреагировал Виталий.
– Девица слишком тощая. – Мнение Юры.
– Мальчик симпатичный. – Кто сказал? Ну, конечно же, Ил она.
Стриптизеры немного разрядили напряжение за нашим столом.
– Ну, что там с этим домом на Васильевском? – спросила Светочка как можно более непринужденно. В переводе на наш специфический язык это означало: предлагаю перемирие на самых выгодных условиях. – Берем мы его?
– Что? – Вот так: нужно обязательно сделать вид, что его сиятельство отвлекли от важных государственных раздумий. – А, нет, не берем.
– Почему?
– Слишком много проблем. – Отмахнулись, как от мухи. Опять-таки на нашем специфическом языке это означает: никакого перемирия, биться так биться. Виталий Николаевич у нас, понимаете ли, сторонник активного отдыха.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51