Но вскоре он почувствовал перемену к нему молодой жены. В её словах и жестах стало ощутимо чувствоваться презрение. Куда уж там рассказывать ей о том, он уже дед…Вера уважала его, она даже боготворила его. Она старела, она была старше его на год, он был красив, интересен, очарователен, мобилен. Разумеется, и в сексуальном смысле удовлетворял её полностью.Оксана была младше его на двадцать пять лет — младше его обоих детей. И, разумеется, она мерила все совершенно другими критериями.В отношениях супругов возникла напряжённость, растущая с каждым днём.Однако Вадим перенёс все эти проблемы с достоинством. В конце концов, он не влюблённый юнец, а этот брак был браком по расчёту. И расчёт полностью оправдался.Супруги, имея такие материальные условия, могли жить совершенно независимо друг от друга. Что они, собственно говоря, и делали. У Оксаны, к тому же, был перед глазами живой пример — её собственные родители, давно уже живущие раздельно и даже встречающиеся крайне редко.Оксана в основном жила в городской квартире на Арбате, её не прельщал свежий воздух Подмосковья. Она вела богемный образ жизни, посещала приёмы, рауты, презентации, выставки, юбилеи, коллекционировала автомобили, уникальные ювелирные украшения, а с недавних пор ещё и пейзажи русских художников. Сами по себе русские пейзажисты, собственно говоря, интересовали её крайне мало, просто она увидела дома у бывшей однокурсницы небольшой по размеру пейзаж Левитана, однокурсница назвала его примерную цену, и Оксана загорелась новой идеей. Кошельки отца и мужа вполне позволяли эту идею осуществлять, а у неё теперь было интересное и благородное занятие.Вадим был занят работой, увлечён новыми проектами, идеей постоянного увеличения капитала, а ночевал в основном на своей загородной вилле. Там он мог хоть по вечерам и утрам дышать свежим воздухом, что в его возрасте было крайне полезно.У Оксаны проблем практически не было, у неё даже не могло быть желаний, так как они всегда предугадывались и немедленно выполнялись. Хотя к её новому увлечению — коллекционированию живописи супруг отнёсся несколько напряжённо. Зато отец ей ни в чем не отказывал, ему все было по карману.А вот общаться с мужем ей становилось все сложнее и сложнее.Вообще Вадим Филиппович в последнее время стал подвержен неким приступам внезапно возникавшей депрессии, сопровождавшейся жутким раздражением. Его мог привести в бешенство холодный или недостаточно крепко заваренный кофе, мог довести до белого каления запах пригорелого мяса. Он жутко напрягался и внутренне холодел от очередного презрительного взгляда Оксаны, от острого, произнесённого покровительственным тоном словца вальяжного, никогда не унывающего тестя Евгения Леонидовича. Много у него возникало причин для раздражения…Он уже давным-давно привык к тому, что все делается по его сценарию, именно так, как захочет он. Так было с тех пор, как он укрепился в семье своего первого тестя и сделал уверенный шаг к своей будущей карьере. А уж когда они с Верой стали жить отдельно, он зажил настоящей уверенной полноценной жизнью. Вера уважала и обожала его, дети считали его образцовым отцом, тесть и тёща образцовым мужем, талантливым учёным, блестящим преподавателем.С годами аппетит его увеличивался, ему хотелось все большего и большего. А теперь, когда ему шёл уже пятьдесят четвёртый год, он стал сомневаться — надо ли было вообще стремиться к чему-то большему, не стоило ли остановиться на достигнутом. Ведь и так уже всего было более чем достаточно — и денег, и власти, и уважения, и любви… Но он был ненасытен.И что теперь?Он на пике зажиточности, почёта. Он может в жизни все — купить дом в любой части земного шара, в любую минуту поехать куда угодно, может влиять на правительство, а значит, на судьбы многих людей.И вдруг… Мелочь, путающаяся под ногами мелочь, вроде этого толстого Олега Хмельницкого. Ему приказали подписать документ о выдаче кредита, он отказался. И что дальше? Утихомирился бы, понял, что совершил ошибку, с кем не бывает? Ну, наконец, подал бы заявление об увольнении. Но нет, поднял такую бучу, организовал чуть ли не бунт против руководителей банка. Подговорил такую исполнительную деловую женщину, как Алла Скороходова, которой всецело доверял Софронов, проникнуть в кабинет главного бухгалтера, влезть в компьютерную секретную программу, переписать её на дискету… Кто мог такого ожидать? Что, теперь надо опасаться всех сотрудников банка — бухгалтеров, компьютерщиков, водителей, уборщиц? Как тогда вообще можно работать?Но с Хмельницким надо было разбираться. И срочно. Один из участников гнусного заговора уже поплатился за своё усердие. Его труп сгорел в машине на Новорижском шоссе. То же самое будет и с Хмельницким, и со Скороходовой. И все. Можно будет о них забыть. О них уже можно забыть. Раз Иван Никифорович Фефилов взялся за дело, значит, все будет в полном порядке. Не зря же, в конце концов, Павленко откопал этого монстра, этого застойного динозавра с поросшими мхом огромными ушами и пригласил на работу в банк.Вадим Филиппович был абсолютно уверен в себе и своих силах, он знал, что за его спиной стоят мощные структуры. Но противников надо было устранять, и делать это оперативно, пока они ещё не успели навредить. А порой от одного злоумышленника вреда может быть не меньше, чем от целой шайки, время сейчас такое…За все несколько лет руководства банком «Роскапиталинвест» у Павленко не было ни одного случая, чтобы подчинённый напрямую отказался выполнить указания своего руководителя. Были, разумеется, ошибки, просчёты, недоразумения, да и то не так уж часто. А чтобы напрямую, открыто, такого не было ни разу. А уж эта дикая история с внедрением в компьютерную программу — такого в самых смелых прогнозах никто и вообразить себе не мог.В банке «Роскапиталинвест» была чётко отработанная политика работы с подчинёнными — лавирование между кнутом и пряником. Все сотрудники получали прекрасные зарплаты и премии, попасть на работу в банк можно было только по солидной рекомендации, даже уборщицей или шофёром. Не говоря уже о заведующих отделами, сотрудниках бухгалтерии. Но если кто-то что-либо делал не так… Вот, например, Фефилов сообщил ему о несчастном случае с водителем Хмельницкого Осиповым. Авария, тяжёлая травма, инвалидность. Вскоре — самоубийство. Доложил, а Павленко все понял. И дал понять Фефилову, что доволен им. Вскоре Фефилов получил внеочередную премию. Были и ещё два-три похожих случая. Все делалось быстро и оперативно. Каждый отвечал за свой участок работы, а ему лишь докладывали о совершившемся факте.А тут получилось нечто из ряда вон выходящее. Скороходову в банк взяли по личной рекомендации Дмитрия Николаевича Софронова, и до поры до времени она была просто идеальным работником, толковым, исполнительным, инициативным. А Хмельницкого-то привёл в банк именно он. И это, разумеется, вызывало особую досаду. Ведь он знал его с незапамятных времён, подробно изучил его биографию, знал его великолепные знания, знал и слабости — чревоугодие, склонность к пьянству и женскому полу. А оказалось, что он не видел его в упор. И некого было винить за просчёт, кроме самого себя.Тем хуже для Хмельницкого. Сегодня или завтра Иван Никифорович доложит ему о несчастном случае, произошедшем с ним.Это работа Фефилова, а он не должен думать об этом.Вадиму Филипповичу хотелось в этот вечер одного — поехать домой на свою виллу, где не было Оксаны, поплавать в бассейне с голубой водой, выпить рюмку коньяка, погулять по аллеям парка. Парк, созданный им в имении, был предметом его гордости. Он был сделан по принципу английских парков — с аккуратно подстриженными газонами, симметрично посаженными диковинными растениями. Гуляя по аллеям парка, Павленко вдыхал в себя лесной воздух и думал, вспоминал, переосмысливал свою жизнь. И постоянно испытывал чувство гордости за себя, простого украинского паренька, достигшего таких высот положения…У него был дом в Лондоне, имение на морском побережье юга Франции, несколько квартир в Соединённых Штатах Америки. Он мог в любую минуту полететь туда, провести там ночь и вернуться обратно. Но он редко делал это. Больше всего он любил именно этот дом. Здесь все делалось по его проекту, именно так, как нравилось ему. Даже тесть, Евгений Головин, признавал, что на вилле Павленко все красивее, продуманнее, элегантнее, нежели у него.Вадим Филиппович сел в лимузин и приказал шофёру везти его домой.Но тут вдруг позвонила Оксана.— Вадик, — произнесла своим ангельским голоском супруга. — Ты не забыл, что у нас сегодня презентация?— Какая презентация, солнышко моё? — спросил Павленко.— Как, Вадик, мы же приглашены в ночной клуб «Эстет» на презентацию романа Альфреда Старухина «Кровавое ничто». Там будет весь столичный бомонд. Ты же обещал мне…Павленко закусил губу. Да, он и впрямь забыл об этой презентации, напрочь забыл со всеми неприятностями, навалившимися на его голову. А Оксана на литературные презентации и просмотры новых фильмов в Дом кинематографистов почему-то любила ходить в сопровождении законного супруга-банкира. Вот в другие места ходила без него, окружённая могучими молчаливыми телохранителями, а что касается искусства — то только с ним. Избалованная богатеньким папашей девочка — у неё свои прихоти, свои слабости… Она имеет на них право.Оксана любила переходить из одной крайности в другую. То в строгом вечернем платье под руку с мужем она гордо шествовала на презентацию нового романа, а то в драных джинсах и мятой майке садилась в самолёт и летела на Канарские острова или в Австралию в весьма сомнительной компании.А уж на презентацию нашумевшего романа Альфреда Старухина «Кровавое ничто» Павленко хотелось идти меньше всего. Он даже брезговал держать в руках эту книгу, на обложке которой был изображён во всей своей красе женский половой орган. Книга наделала много шуму, Павленко тоже пытался читать её ради того, чтобы угодить супруге, но никак не смог этого сделать даже ради неё. Роман, в основном, был посвящён половым извращениям и состоял из ненормативной лексики, а, говоря проще, из отборного мата. Хотя, надо признать, сделано было это достаточно искусно.Сегодня на презентации модной книги, назначенной хозяевами элитного ночного клуба «Эстет» для пущей экстравагантности на двенадцать часов ночи и планируемой до самого утра, намечалась бурная полемика, готовая перейти даже в кулачную драку или иные весёлые развлечения, типа кидания гнилыми помидорами и тухлыми яйцами в своих литературных оппонентов. А Оксана собиралась появиться на этом позорище, как говорится, вся в белом, под руку с импозантным и солидным мужем-банкиром, чтобы глядеть на омерзительный фарс сверху вниз.Однако делать было нечего — надо ехать. Павленко знал, что в случае отказа Оксана сумеет создать ему невыносимую обстановку, она была непревзойдённой мастерицей этого дела.— А я совсем замотался, солнышко, — прощебетал Вадим Филиппович. — Я хотел было поехать на дачу и отдохнуть. Но раз так…— Да уж пожалуйста… И потом, мы с тобой уже не виделись целую неделю. Я успела за это время слетать в Токио и на обратном пути побывать в Гонконге. Вадик, Гонконг — это нечто потрясающее. Я тебе сегодня расскажу. Ты же там никогда не был…— Все, Ксюшенька, раз я обещал, значит, так тому и быть, — сказал Вадим Филиппович. — Буквально через двадцать минут буду дома.Павленко почувствовал дикое раздражение. Он уже имел честь однажды видеть этого Старухина на одной тусовке, куда привела его Оксана. Нелепый отвязный придурок, который понятия не имеет, как разговаривать с уважаемыми людьми, занимающими высокое положение. Он вполне может явиться на свою трижды проклятую презентацию в цветастых шортах либо вообще без таковых, в окружении сонмища себе подобных. И он, банкир, должен разговаривать с этим гримасником только потому, что тот, видите ли, сейчас в моде.А Старухин вполне может рыгнуть в обществе, выматериться при дамах, может схватить даму за какое-нибудь место… Ему все можно, ему все прощается. Хотя, надо сказать, он прекрасно понимает, как и с кем ему себя вести, с кем можно, а с кем лучше не надо. И он далеко не умалишённый гений, каким пытается казаться, а хитрый проходимец и совсем уж лишнего себе никогда не позволяет, всегда находится на самой грани дозволенного.Ладно, делать нечего. Вадим Филиппович велел водителю ехать на Арбатскую квартиру, где ждала его Оксана.И тут снова раздался звонок. Павленко надеялся, что Оксана вдруг переменила свои планы и внезапно решила лететь на Северный или Южный полюс. Но на сей раз на проводе была не Оксана, а Иван Никифорович Фефилов.— Вадим Филиппович, это я, Фефилов, — послышался в трубке его глухой бас.— Ну, что у вас, Иван Никифорович? — кислым тоном спросил Павленко.— Дело безотлагательное, Вадим Филиппович. Все обстоятельства поменялись. Хмельницкий и Скороходова доставлены ко мне на мою квартиру на Ленинском. Ну, вы знаете…— Хорошие дела. Вы что, Иван Никифорович, выпили лишнего? — произнёс поражённый этой информацией Павленко.— У них какие-то очень важные сведения. Они оба говорят, что расскажут о них только вам. По-моему, выговаривают себе условия, — добавил он, и Андрей слегка дотронулся до его пристёгнутой наручниками левой руки, мол, правильно излагаешь, Куратор. Фефилов тем временем продолжал бороться за свою жизнь. — Нам они категорически отказываются что-то говорить, твердят одно — будут говорить только с вами. Они лишь намекнули на то, что действуют не самостоятельно, за их спинами кто-то стоит. И все произошедшее в последние дни, не случайность, а запланированная провокация. А вот кем именно, мы от них ответа на этот вопрос добиться не можем. Они требуют только вас. Так что, вам обязательно надо приехать сюда и побеседовать с ними.— Так дайте мне к телефону Хмельницкого, — сказал Павленко. — Я задам ему пару вопросов.— Но я звоню не из дома, раз такие дела творятся, я боюсь, что мой телефон поставлен на прослушивание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30