А я люблю тебя и хочу, чтобы мы были вместе.— Будь он проклят, похотливый кобель, — буквально прошипела Лена.— Это все словеса, Леночка, одни словеса. Ему от твоего проклятия ни жарко ни холодно.— А ты сделай так, чтобы ему было и жарко и холодно, — прошептала Лена, уже не помня себя от ярости. — Ты же мужчина, ты должен бороться за наше счастье.— Сделаю, — пристально глядя ей в глаза, произнёс Игорь.Опять в её глазах промелькнули испуг и сомнение. Но она снова вспомнила пакет «банных» фотографий, и сомнение исчезло. Она стиснула зубы и сжала кулаки. У неё кружилась голова от ненависти к мужу.— Только будь осторожен. Очень осторожен, — произнесла она, находясь словно в каком-то лихорадочном бреду. — Сам говоришь, у него какие-то нелады с руководством банка. Они могут подставить тебя, и именно тебе придётся отвечать за все…— Не придётся, — уверил её Игорь. — Я сделаю все, как надо.— Правда? — почему-то вдруг испугалась этой его уверенности Лена.— Правда, — улыбнулся он. — И поверь мне, я очень многое умею делать в жизни…— Давай выпьем, — предложила Лена.Игорь заметил, что у неё дрожат губы и пальцы.— А тебе можно? — заботливо спросил он.— Немножко можно, это ничего, — попыталась улыбнуться она. Но улыбка получилась какой-то странной, даже зловещей.— Вина?— Нет, я бы выпила коньяка.Он вытащил из шкафа бутылку коньяка, разлил по рюмкам.— За что выпьем? — улыбаясь, спросил Игорь.— За все, — задыхаясь, произнесла она. — Чтобы скорее все это закончилось…Игорь обнял её за плечи, и их губы слились в долгом поцелуе.— Ты любишь меня? — шёпотом спросил он.Лена не ответила, встала с места и потянула его к себе за рукав рубашки. На губах её все оставалась та же странная улыбка, которая почему-то не нравилась Игорю.— Иди ко мне, — прошептала Лена.Через пару часов Игорь отвёз Лену домой на Фрунзенскую набережную. Довёз до подъезда, поцеловал в щеку на прощание.— Дальше я сама, — произнесла она. Набрала код, вошла в подъезд. А когда села в лифт, вдруг глухо застонала, словно от некой давно мучившей её невыносимой боли. 12 Иван Никифорович Фефилов вполне мог назвать себя потомственным чекистом. И очень гордился этим обстоятельством.Его отец, Никифор Кузьмич, в тридцатые годы занимал пост заместителя начальника управления НКВД. О его судьбе Иван узнал от здравствующей до сих пор матери, Матрёны Ильиничны, которой было уже за восемьдесят и которая, несмотря на возраст, прекрасно себя чувствовала, у неё не было ни одной серьёзной болезни. Хотя надо сказать, что пережить ей пришлось немало. Судьба её была полна всевозможных взлётов и падений, но она была человеком старой закалки и выдержала все мужественно и стойко. А о вожде народов до сих пор не могла говорить без восхищения и обожания.— Ванечка, — частенько говорила она сыну. — Воистину, были люди в наше время, не то, что нынешнее племя. Воистину, богатыри, патриоты своей родины, своего дела. Не о своём благе думали — о стране… А Никифор, твой отец, был лучшим из лучших… Простой открытый деревенский парень, честный, отважный. После Октябрьской революции он служил в Частях особого назначения, не жалел себя, горел на работе. Сколько он разоблачил врагов народа, нет числа, Ванечка…— Но многих-то наверняка напрасно, — отвечал ей Иван в годы борьбы партии с культом личности.— Напрасно говоришь, — качала головой мать с ядовитой улыбкой на губах. — Эх, сынок, никого не наказывали напрасно. Все это клеветнические измышления наших врагов.— Как это так? — поражался её словам Иван. — А отец-то? А ты, наконец?— Вот он, пожалуй, единственным и был. А я что? Я за него пострадала, но на партию зла не держу. А что, разве мало в органах было клеветников и завистников, настоящих врагов народа? Вот они его и оклеветали, гады…Иван знал, что отец был арестован в начале сорокового года, когда ему самому был всего год. Отец попал в лагерь, однако мать тогда не арестовали. Они с маленьким Иваном были лишь сосланы в отдалённую российскую глубинку, в Саратовскую область. Там и встретили начало войны.О судьбе отца им ничего не было известно. Только гораздо позже они узнали, что он был расстрелян перед самым началом войны, в мае сорок первого года.В Саратовской области они и пережили всю войну. А в пятидесятом году, когда Ивану было одиннадцать лет, арестовали и мать. Ивана отправили в детский дом для детей врагов народа, находящийся неподалёку, под Сызранью.Без матери он прожил три года. В детском доме слыл мальчиком, умеющим за себя постоять, крепким и недоступным. Мать вернулась из лагеря холодным летом пятьдесят третьего года. Исхудавшая, жутко постаревшая, но, как ни странно, полная сил и энергии. О своей лагерной жизни рассказывала мало и скупо. «Не вздумай, Иван, усомниться в правильности курса нашей партии», — это были первые слова, которые она сказала сыну при встрече.Они стали жить в Саратове, в комнатушке в подвальном помещении, крохотной и сырой. Мать работала на телефонном узле. Оттуда он и пошёл в армию. В армии узнал о том, что мать полностью реабилитирована, вступил в партию, был на особом счёту у командира части, в свободное время учил немецкий язык. А вернувшись из армии, поехал в Москву и поступил в иняз.Закончив его, стал работать в КГБ. Получил квартиру, перевёз из Саратова мать. Потом женился на корреспондентке газеты «Красная Звезда». В семьдесят третьем у них родился сын Илья. Узнав о шашнях жены Валентины с заместителем главного редактора газеты, выгнал её вон. Больше так и не женился. И в настоящее время жил с матерью. Матрёне Ильиничне шёл девятый десяток. Она по любому поводу и даже без всякого повода, с горящими от гордости глазами, показывала всем знакомым справку о том, что Никифор Кузьмич Фефилов полностью реабилитирован за отсутствием состава преступления. И была абсолютно уверена в том, что единственной жертвой сталинских репрессий был её покойный муж, которого оклеветали настоящие враги народа.— Из-за них все и произошло, Ванечка, из-за нечестных и недобросовестных работников. Товарищ Сталин не мог уследить за всем, что происходит в стране. А твой отец, Ваня, был рыцарем без страха и упрёка, у него были чистые руки, горячее сердце и холодная голова. Вот голова, может быть, и не была холодной, слишком доверялся он всякой недобитой белогвардейской сволочи. Надо было быть более бдительным, менее доверчивым, и тогда вся наша жизнь могла пойти по-другому. А курс партии был совершенно правильным. И никакого культа личности не было вовсе, вообще не было.Иван не собирался спорить с яростной ортодоксальной матерью, тем более что и сам во многом был с ней согласен.Он долгое время работал в органах и дослужился до звания полковника.Развал Советского Союза Иван Никифорович Фефилов воспринял как личную трагедию, как крах всех его идеалов. Тут с матерью они были полностью солидарны.— Будь они все прокляты, эти демократы, — скрипела остатками зубов мать. — Товарища Сталина на них нет. Но тебе, Ванечка, я вот что скажу. Ты не отчаивайся. Ты профессионал высокого класса и без хорошей работы не останешься.— Уж больно мне много лет, мама, — со вздохом возразил Фефилов. — Пятьдесят два года уже. Кому я теперь нужен?— Как это кому нужен? Да всем ты нужен! Такие опытные профессионалы, как ты, будут теперь нарасхват. А что такое пятьдесят два года? Мне вот восемьдесят, а я себя хоронить ещё не собираюсь.Мать, кстати, оказалась совершенно права. Вскоре в квартире Фефиловых стали раздаваться телефонные звонки с весьма заманчивыми предложениями.Ивану Никифоровичу было из чего выбирать. И он принял решение. Устроился на должность начальника отдела охранного агентства «Барс». Там работали как раз бывшие чекисты и военные. Но в «Барсе» он не прижился. Проработав там около года, Фефилов поругался с начальством и уволился.— Все на свете делается к лучшему, — успокоила его мать.И снова она оказалась права. Ивану Никифоровичу предложили должность начальника службы безопасности тогда ещё мало кому известного банка «Роскапиталинвест». Банк быстро набрал обороты, а Фефилов стал в банке незаменимым человеком, начальником управления кадров.Прежде всего он понял одно — надо быть в доверительных отношениях с председателем правления банка Вадимом Филипповичем Павленко. От него зависело практически все. А уж когда до Фефилова дошло, какими деньгами он сможет ворочать, то стал трудиться, не покладая рук. Но трудиться весьма своеобразно.Иван Никифорович даже не подозревал в себе таких незаурядных способностей, открывшихся в нем на шестом десятке лет. И как же ему пригодились теперь его обширные связи в самых разных сферах!Кстати, и в «Барсе», из которого он уволился, у него остался свой и очень надёжный человек. Это был его бывший сослуживец по КГБ майор Волокушин Александр Фомич, который после ухода Фефилова из «Барса» стал начальником службы безопасности. Вот именно Волокушин за хорошую плату выполнял некоторые щекотливые поручения Фефилова, которые тот по тем или иным причинам не хотел доверять своим сотрудникам.А банк «Роскапиталинвест» рос, богател, набирал обороты. И Фефилов прекрасно знал, что банк стал фактически карманным банком Правительства России. Именно через «Роскапиталинвест» из России в зарубежные банки перекачивались огромные неучтённые средства. И разумеется, к кадрам в банке был особый подход. Только проверенные люди по рекомендации особо надёжных лиц принимались на работу в банк. А уж если кто-то начинал идти против течения, тут-то и приходила пора действовать ведомству Ивана Никифоровича Фефилова. А действовал он всегда безошибочно. У него не было ни одного прокола, и Павленко считал Фефилова самым ценным своим сотрудником.Фефилов приходил на работу всегда в строгом либо чёрном, либо сером костюме, аккуратно повязанном галстуке, в нагуталиненных до зеркального блеска ботинках. Осенью носил серый плащ, а зимой пальто с каракулевым воротником и высокую каракулевую шапку-пирожок. На глазах круглые роговые очки. Возила его на службу чёрная «Волга». Он обожал этот партийный стиль, который нравился и его матери. А точнее сказать, они обожали демонстрировать этот стиль жизни.О личной жизни Ивана Никифоровича никто из сотрудников банка практически ничего не знал. Да, в общем-то и не хотел знать, слишком серой, малоинтересной личностью был начальник управления кадров банка.Однако жизнь его была далеко не такой уж и серой, как могло показаться со стороны. Кроме серого пальто с каракулевым воротником и такой же шапки серого цвета, был только его «шестисотый» «Мерседес», на котором он ездил на дачу и в некоторые другие места. Остальные атрибуты его жизни были достаточно яркими и красочными.На даче теперь круглый год жила его мать Матрёна Ильинична. Впрочем, тот дом, где она жила, можно было назвать дачей с большой оговоркой.Это был трехэтажный особняк из голицынского кирпича. В особняке было восемнадцать комнат, одна краше другой. Все отделано лучшими европейскими материалами. В доме были сауна, бассейн, солярий, тренажёрный зал. Десять человек прислуги. В одной из самых уютных комнат дома на втором этаже с огромной лоджией во всю стену жила Матрёна Никитична. В её спальне стояла чудовищных размеров кровать под балдахином. На кровати лежала мягкая перина. На противоположной стене спальни висел огромный портрет Сталина, изображённого вполоборота, в кителе, раскуривающим трубку.При доме была конюшня с пятью лошадьми. Была коляска, на которой Матрёна Никитична ездила на прогулку. А сам Иван Никифорович в свободное время баловался верховой ездой на любимом сером в яблоках жеребце Ратмире.В доме был замечательный повар, которого все величали просто Матвеич. Он умел готовить чудесные супы — уху из стерляди с вязигой, солянки мясную и рыбную, борщи и вторые блюда — пожарские котлеты, жаркое, молочных поросят. А вот по части пирогов он уступал пальму первенства толстой тёте Шуре, этих пирогов с мясом, с капустой, с рыбой и со всем, чем угодно, любой мог съесть немереное количество — до того они были вкусны, буквально таяли во рту. И только за одно блюдо бралась сама Матрёна Ильинична — это были её фирменные сибирские пельмени, этого она не доверяла никому.Обедали поздно, очень сытно. Под обед Иван Никифорович позволял себе рюмочку водочки либо смородиновой или вишнёвой наливочки. Не отказывалась от горячительных напитков и мать. Но, к сожалению, режим работы у Фефилова был таков, что частенько Матрёне Ильиничне приходилось обедать без сына. Но она не отчаивалась, у неё уже были две приживалки из дальних родственниц, безропотные старушки лет семидесяти, которых она постоянно поучала уму-разуму.— Все, что здесь есть, нажито тяжёлым трудом моего сына, — говорила она одни и те же слова раскрывшим от обожания рты приживалкам. — Он ни сна, ни отдыха не знает. Вот вы тут щи да пироги трескаете за обе щеки, а он на работе одним чаем обходится. Некогда ему. Он не из нынешних. На таких, как он, вся Россия держится. Если бы все были такими, как он, не развалился бы Советский Союз.И никому, разумеется, не приходило в голову возразить ей, что, если бы не развалился Советский Союз, не был бы Иван Никифорович Фефилов начальником управления кадров банка «Роскапиталинвест», а был бы полковником КГБ в отставке и жили бы они в трехкомнатной квартире блочного дома неподалёку от метро «Щёлковская», а не в трехэтажном особняке, скрытом от посторонних глаз за трехметровым забором в ближнем тихом Подмосковье, ездил бы он не на «шестисотом» «Мерседесе», а на метро или в лучшем случае на такси и кушали бы они не уху из стерляди, приготовленную искусным поваром Матвеичем, а неизвестно из чего сделанные сосиски в целлофановой оболочке, которыми они и питались долгое время после того, как Иван Никифорович развёлся с женой.А то, что видели люди в особняке Фефилова, поневоле вызывало чувство трепета и осознания собственного ничтожества. Но надо сказать, что мало кто это все видел. Иван Никифорович не любил пускать пыль в глаза, он не хотел казаться, а хотел быть на самом деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30