А она давай орать: «Как ты мог? Это память об отце!» Подумаешь, память… Память, тебе не хочется покою-у. Нет, это сердцу не хочется покоя. Ну, не важно. Короче, мамаша им ультиматум поставила: или работайте, или вон из дома. Еще хахаля своего привела. При нем, значит, все и изложила. Хахаль вроде как свидетель и гарант применения санкций. Ну, он, Санек, положил, конечно, на них с прибором. Взял Лельку и — в поезд. Ничего, они и в Староподольске проживут. Тем более теперь у них свой бизнес. В рюкзаке у него лежали толстенные справочники по медицине. Страницы внутри переплетов были вырезаны. Пустоты заполняли мешочки с маковой соломкой. Этого добра в Николаевской области — косой коси. Чуть не в каждом огороде.
Конечно, везти товар прямо так, почти не скрываясь, опасно.
Николаевские поезда шмонают. Известное дело, с Украины почти вся маковая соломка прет. Но тут дело такое, никогда ничего не угадаешь заранее. Можно презервативы с наркотой в желудке везти, а менты найдут. Если наводка есть, то на мелкие детали тебя разберут, а найдут. А они с Лелькой так, калики переходные. Хвостов за ними никаких нет, стучать на них некому. Почему не надеяться на «авось»? В общем, по пословице: дуракам везет. И повезло. Собаки у погранцов не оказалось. Должно быть, съела чего-нибудь. К тому же Лелька так хлопала глазищами, рассказывая, что везет в рюкзаке учебники. А рюкзак тяжелый и на самом верху. Снять сверху? Конечно, можно снять. При этом чертовка смотрела на лейтенантиков таким ясным взором, словно вопрошала: «Разве такие глаза могут лгать?» Ясное дело, не могут, решили, видимо, погранцы. Короче, рюкзак не тронули. Ну а в этом поезде, на Староподольск, проверок не ожидалось.
Не та ветка.
А хорошо было в Николаеве! Собралась старая тусовка. Коля Приходько и Димка Беленький в море ходят. Люська Демидова деньгами сорила направо и налево.
Сделала карьеру девчонка, выбилась в главные путаны города Николаева. Она и научила Саню разводить ханку <Ханка — так наркоманы называют опий, сваренный на уксусном ангидриде.> кровью. Качественная наркота получается. Сначала Люська своей кровью и разводила. И пускала шприц по кругу. Потом и они с Лелькой научились. Санек тихонько рассмеялся.
— Ты чего там, земеля, во сне, что ли? — послышался внизу голос морячка. Саня затаился.
— Во сне.Во дает мужик, — усмехнулся морячок.
— А ты говоришь, Чечня… — продолжил прерванный разговор один из парней. — Когда бомбить начали, чеченцы совсем озверели. У нас мать учительницей была, тридцать лет в Грозном отработала. Ее весь город знает. Так к ней в дом ворвались. Отца к стенке приставили, под дуло автомата. А с нее цепочку сорвали золотую, отцовский подарок. В соседней комнате мать ее, бабка наша. Она уже два года лежачая. Так и на старуху налетели. Кольцо обручальное срывать стали, чуть палец не отрубили. И кто? Мамашины же ученики. Отец на следующий день от инфаркта умер. От унижения. Не пережил, что женщин своих защитить не смог. А ей на похоронах так и сказали: уезжай, мол, пока жива. Она все бросила — дом, хозяйство, все, что нажито. Бабку на носилках в поезд загружали. Как вспомним, так вздрогнем. Привезли их к себе. А сами к тому времени уже полгода без зарплаты сидели. Бабы наши — сам понимаешь, как обрадовались. Вот и мотаемся «челноками». А что сейчас продашь? После кризиса?
Разве что себя. Едва на жратву хватает да на лекарства. А ты говоришь, Чечня…
— опять забубнил парень.
Санек рассеянно слушал доносившиеся снизу слова. Чуть не в каждом поезде слышал он эти бесконечные разговоры про Чечню, Афган или бандитские разборки. Или про прошлое — как при коммуняках хорошо жилось. Как разговорятся два-три мужика, так пошло-поехало. Смешно… Чего зациклились? Вот он, Санек, свободен.
Саня опять тихонько рассмеялся. На нижней полке грезила в сладком дурмане Лелька.
Стучали колеса, поезд разрезал сгустившуюся темноту.
Глава 5
ВНИЗ, ПОД ГОРКУ
Костик выкатился из театра первым. Его пятилетний организм явно устал от общения с контрабасом, виолончелью и всякими там скрипками. Организм рвался на волю. Лена в панике кинулась за побежавшим вперед сыном:
— Костик, стой, потеряешься!
— Это уж пусть и не мечтает, — пробубнил над ее головой муж, огромный Виктор Галкин.
Уж ему-то, Виктору, достаточно было сделать всего один шаг, чтобы ухватить яркую курточку в толпе выходящих из театра зрителей. Семейство воссоединилось и зашагало по тихой, залитой апрельским солнцем улице. Первый солнечный день после долгой зимы. Крупный мужчина Виктор Галкин, невысокая хрупкая женщина Лена Калинина и пятилетний Костик Станицкий, крепко держащий взрослых за руки и подпрыгивающий между ними неугомонным воздушным шариком.
Такое вот разнокалиберное и разнофамильное семейство.
— Костик, как тебе спектакль? — поинтересовалась Елена.
— Ничего, — равнодушно отозвался Костик, подцепив ботиком льдинку и направляя ее вперед точным движением будущего форварда.
— Что тебе больше всего понравилось, запомнилось? — не отставала мамаша.
— Все, — так же равнодушно откликнулся сын, новым ударом посылая льдинку вперед, к воображаемым воротам противника.
— То есть ничего, — вздохнула Елена. — Ничего не понравилось и не запомнилось.
— Отстань от ребенка, — вступился за мальчика Галкин, пасуя льдинку в сторону Костика.
— Что значит — отстань? Надо воспитывать в человеке чувство прекрасного!
— С чего ты решила, что оно у него отсутствует?
Футбольный матч продолжался. Льдинка, подпрыгивая на осколках уходящей зимы, металась от одного игрока к другому.
— И ведь мы даже не в филармонию пошли, а в детский театр, — не найдясь, что ответить, продолжала гнуть свою линию Елена. — Прекрасный театр, музыкальный. Такие артисты замечательные. У нас в Москве и то, пожалуй, похуже…
— У вас в Москве? — проронил Виктор.
— Ну… Просто в Москве, — смутилась Елена. — Извини, я еще не привыкла.
— Пора бы уж, — откликнулся муж.
— А это юное футбольное дарование весь первый акт вопрошало, когда мы пойдем в буфет, а весь второй — когда же все закончится.
— Не он один вопрошал, там половина зала вопрошала. Ты просто не слышала.
— Но это же ужасно! Надо прививать детям любовь к классической музыке!
Виктор отбил льдинку, и она, срикошетив от очередного дорожного препятствия, метнулась на проезжую часть, где тут же погибла под колесами навороченного иноземного автомобиля. Игроки с грустью проследили последний путь импровизированного мяча.
— Но, может, еще рано прививать?
— Сначала рано, а потом будет поздно! — раздраженно откликнулась Елена.
— Алена, а ты вообще замечаешь, что весна на дворе? — мягко спросил Виктор.
И Елена тут же устыдилась:
— Правда, Витька! Такое солнце. И капель. А я как старая сквалыга…
— Есть маленько, — согласился Галкин.
— Это я просто устала от зимы, — принялась оправдываться Лена. — Знаешь, я даже не предполагала, что у вас в Питере такая длинная, какая-то черная зима. Дня вообще нет. Ужас.
— Вас, девушка, предупреждали. Я вам рассказывал, что белые ночи лишь три недели в году. А потом длинная темная полярная ночь. Говорил или нет?
— Говорил, — улыбнулась Лена, вспомнив, при каких обстоятельствах происходил этот разговор.
Вспомнила, как рванула из Москвы в Питер с тогда еще просто давним приятелем Витей Галкиным. Как они гуляли нескончаемой белой ночью, которая закончилась на песчаном берегу в Озерках и явилась началом их новых отношений.
И привела в конце концов ее, Елену Андреевну Калинину, тридцати трех лет, бывшего прокурора Московской городской прокуратуры, на постоянное место жительства в город на Неве.
Так это пишется в протоколах.
Виктор вдруг остановился:
— Аленка, зайдем-ка. в этот двор. Посмотри, какой дом замечательный.
Елена подняла голову, оглядывая высокую арку дома, открывавшую анфиладу дворов с разбитыми в центре сквериками, и видневшуюся вдали набережную Фонтанки.
— Я эти дворы уже где-то видела.
— Здесь снимали кинофильм «Зимняя вишня». В этом дворе жила героиня.
А ваш покорный слуга прожил здесь первые-пятнадцать лет своей забубенной жизни. Пойдем. Костик тут же отцепился от рук взрослых и помчался штурмовать ледяную горку в центре двора. Виктор и Елена уселись на ближайшую скамейку.
— Котька, только осторожно, — не своим, каким-то визгливым голосом прокричала Лена ему в спину.
Костик молча влез на горку, где стояли две девочки чуть постарше.
— Не смей съезжать на попе! — крикнула Елена.
— Если бы у нас была сказка, ты была бы в ней злой мачехой! — пробубнил Костик с красным от возмущения лицом, глядя на Елену и съезжая именно на пятой точке.
— Ты слышишь? Ты видишь? — ахнула Елена.
— Ну что ты? Что ты такая вздернутая? — тихо спросил Виктор. — Зачем ты ему замечания при девчонках делаешь? Подозвала бы к себе и сказала тихо. Нет, кричишь на всю площадку, А он у нас мужик, хоть и маленький.
«Действительно, что я? Во что я превращаюсь? Такой ли я была всего полгода назад?» — подумала Елена.
Полгода тому назад Елена Андреевна Калинина, тогда еще прокурор, участвовала в процессе по делу банды жестоких, безжалостных убийц. Она, государственный обвинитель, потребовала в зале суда вынесения смертного приговора. Главарь банды, Василий Ким, бежал по пути в следственный изолятор вместе со своей юной подругой, Нелкой, проходившей по тому же делу. А потом был похищен сын Лены, штурмовавший в настоящий момент ледяную горку, Костя Станицкий. А вслед за Костей, как рыбка на наживку, шагнула в руки бандитов и сама Елена, молясь лишь о том, чтобы сохранить жизнь своему ребенку <См. роман И. Лаврентьевой «Высшая мера».>.
К счастью, оба они, и мать и сын, живы и здоровы. Василий Ким сидит в камере смертников и ожидает исполнения приговора. Нелка погибла. Правда, для Елены итогом всей этой истории стал окончательно разрушенный брак с отцом Костика — известным в Москве психотерапевтом Владимиром Станицким, уход из прокуратуры, повторное замужество, переезд в Питер, экзамены в коллегию адвокатов.
О том, что Василий Ким и Нелли Чайка снятся ей едва ли не каждую неделю, она не рассказывала даже надежнейшему и вернейшему спутнику жизни Виктору Галкину.
— Знаешь, просто слишком много перемен за полгода. Новый город, новый муж, новая профессия. Даже свекровь новая, — ответила наконец Лена.
— И все неудачно? — поинтересовался супруг.
— Н-у-у, мужик-от у меня ничего, хороший, — окая на вологодский манер, пропела Елена.
— А плагиатом заниматься недостойно. У Ки-рюши нахваталась?
Кирюша — это Витина мама, Кира Алексеевна, которая родом из Вологды.
Впрочем, по имени и отчеству ее называла только Лена. Собственный сын величал маму исключительно по имени. В вышеупомянутом уменьшительно-ласкательном варианте. Мало того, Костик тоже навострился называть новую бабушку Кирюшей.
Возмущения Елены были на корню задавлены самой семидесятилетней Кирюшей: «И правильно! Какая я бабушка? Я женщина в расцвете сил! Я еще замуж выйду. Вот тогда вы у меня попляшете!» — хохотала свекровь.
— Кирюша у тебя просто замечательная! — улыбнулась Лена. — У нее грех не поучиться жизнелюбию. И жизнестойкости. И мудрости.
— Это ты меня таким образом соблазняешь? — довольно пророкотал Виктор.
— Очень надо. Правда… Знаешь, я сначала ее боялась. Свалилась на голову чужая тетка, с чужим ребенком…
— Но-но, ты не заговаривайся! Какая ты чужая? Ты моя женщина. И Костик мой. Я это так и чувствовал с первого дня. Он, может быть, больше мой, чем твой.
— Приехали, — рассмеялась Лена.
— Кирюша все это в момент просекла. Все же она меня тридцать девять лет знает. Она к таким вещам человек очень чуткий. Как всякая деревенская баба.
— Какая она деревенская баба? Уже пятьдесят лет в городе живет. И не в каком-нибудь, а в самом красивом.
— О-о! Это мы возьмем на карандаш! В отношении города, который дискредитировал себя безобразно долгой зимой. Что же касается Кирюши, так она вас приняла сразу, безоговорочно. То, что мне дорого, дорого и ей. Она хоть и городская, но генами деревенская. Отсюда и мудрость, и жизнестойкость. Откуда в городских бабах такие качества могут взяться? Они все эгоистичны, суетливы и капризны. К тому же лежебоки.
— Я? Я?! — возмущенно воскликнула Елена и шмякнула мужа кулаком по спине.
— Ой, — взвизгнул Галкин.
— Мама, не бей дядю Витю! — строгим голосом приказал Костик.
— Спасибо, старик! — с чувством откликнулся Галкин.
— Все против меня! — обиженно воскликнула Елена.
— Дурочка, все за тебя! Это у психотерапевтов такой метод есть: надо разозлить пациента, потом вызвать у него катарсис…
— Что-о-о?! — взревела Елена. — Еще один психотерапевт? Мало мне Станицкого?
— Спокойно, женщина, спокойно, держите себя в руках, — верещал Галкин, уворачиваясь от острых кулачков жены.
— Мама! Не бей дядю Витю! — повторил сын, стоя на вершине горки.
На них начали оборачиваться. Лена, пыхтя от праведного гнева, засунула руки в карманы. Русые волосы разметались по воротнику.
— Черт знает что! — проворчала она.
— Итак, подведем итоги, — как ни в чем не бывало продолжил Виктор. — Муж у тебя хороший, свекровь — на таких в разведку ездят, сын здоров и всеми любим, зима кончилась. Что остается? Правильно, работа.
— Вернее, ее отсутствие, — невесело усмехнулась Лена.
— Ну и что новенького в нашей юридической консультации имени господина Плевако?
— Все то же. Все так же. Елена Моисеевна излишне любезна. Инга Павловна меня в упор не видит. Григорий Александрович противно кокетничает. Начальник в вечных разъездах. А главное — я как адвокат никому не нужна. У каждого из них своя клиентура. Меня и близко к клиентам не подпускают. Да и люди меня не знают. Ведь это как в сфере обслуживания: подстриглась женщина удачно, порекомендовала парикмахера подруге; помог частный доктор одному человеку, тот порекомендовал доктора другу. А я еще никого не подстригла и не вылечила.
— Ну так подстриги! Вылечи!
— Как? Вот представь: сидим мы в своей консультации, каждый в своей каморке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34