Теперь это стало привычным делом.
За дверью стоял Дэнни Бирн, высокий и румяный. На нем была куртка, которую Лиззи достала из корзины со старой одеждой, пожертвованной церкви Святой Люси. Волосы его отросли и вились над воротником. Он был еще слишком молод, чтобы бриться каждый день, но борода уже начинала расти. У него был странный взгляд, как у раненого, — тусклый, такой же, как был у его отца этим утром, будто он испытал больше, чем мог вынести.
— Привет, Кэт, — поздоровался он.
— Лиззи передала мне твою записку, — сказала она. — Мистер Рейнбек пришел как раз тогда, когда я собиралась открыть дверь.
— Я знаю. Я слышал его, — сказал он обеспокоенно.
— Иди сюда, дай я тебя обниму.
Она раскрыла объятия, а он наклонился вперед, не желая слишком открыто проявлять свои чувства. Ему требовалось поддерживать имидж непокорного человека, который он создал в прошлое Рождество, в тот день, когда ушел жить на улицу. Кэтрин и Лиззи наблюдали сцену с его отцом, а на следующий день видели, как он рылся в мусорных баках.
Они «усыновили» его, решив заботиться о нем, по крайней мере помочь ему настолько, насколько он это позволит. Дэнни не любил говорить о своем отце и сестре или о Новой Шотландии. Он приходил и уходил без предупреждения, исчезал так быстро, что Люси прозвала его «Гарри Гудини» в честь иллюзиониста, о котором делала доклад в школе.
На протяжении первых месяцев он отказывался ночевать у Кэтрин, Лиззи, в приюте или в других местах, которые они ему подыскивали. Казалось, что он хотел наказать себя за то, что убежал от отца и сестры. У него в Нью-Йорке были планы, и он не позволял себе расслабиться, пока их не выполнит.
Но однажды он спросил у Лиззи, можно ли воспользоваться ее адресом, чтобы получить библиотечный абонемент. Она разрешила, но сказала, что ему придется предъявить удостоверение личности. Он вздрогнул, услышав эту новость, и тогда Лиззи рассказала ему о библиотеке Кэтрин. Кэтрин пригласила его зайти вечером, когда все уйдут, чтобы он мог воспользоваться книгами и справочными материалами, и он уснул, положив голову на ее стол из красного дерева.
После того раза он приходил часто. Кэтрин дала ему одеяло, и иногда он засыпал на ее кресле, вытянувшись у обогревателя, лицом к окну с потрясающим видом на Центральный парк.
— Ты сегодня будешь здесь спать? — спросила она.
— Я не за этим пришел.
Она разглядывала его, глубокую морщинку на его лбу, пока он думал о том, что хотел сказать. Он выглядел таким молодым и таким старым одновременно. Шрам на его щеке все еще оставался красным и выпуклым — его порезали ножом прошлой зимой, когда он спал под мостом в парке. Не имея ни страховки, ни денег, он не пошел в больницу, чтобы наложить швы. Когда Кэтрин его увидела, она отвела его в отделение скорой помощи Святого Луки — Рузвельта.
— У меня теперь есть жилье, — сказал он, поймав ее взгляд и решив ее успокоить.
— Где? — спросила она, не поверив.
Он врал, когда ему это было выгодно, — неоспоримый факт. У него были планы в Нью-Йорке, никто не имел представления, какие, и он не собирался позволить кому-либо встать у него на пути. Кэтрин знала, что он врал ей и Лиззи, чтобы они не вмешивались в его дела.
— Я не могу тебе этого сказать, — ответил он. — Это как если бы Гудини выдал свои магические секреты.
О Гарри, — воскликнула она, наблюдая, как он расплывается в улыбке. Ему было уже семнадцать, но он все еще был ребенком; ему понравилось прозвище Люси. — Ну, если ты пришел сюда не спать, значит, тебе понадобились книги. Будь осторожен, закрой шторы, если будешь включать свет. Мне бы не хотелось, чтобы Сильвестр-младший, возвращаясь домой из оперы, решил зайти и проверить, все ли здесь в порядке.
— Ты боишься, что тебя поймают на том, что ты помогаешь мне?
Кэтрин опустила глаза. Ей было трудно объяснить свои противоречивые чувства. Хотя Рейнбеки занимались благотворительностью, компания строго соблюдала правило не допускать в библиотеку посторонних. Кэтрин знала, что дело тут в том, что многие книги были редкими первыми изданиями, которые семья собирала из поколения в поколение. Поэтому, пуская сюда Дэнни, она испытывала чувство вины.
— Наверное, мне не стоит здесь появляться, — сказал он. — Я не хочу, чтобы у тебя из-за меня возникли проблемы.
— Не волнуйся об этом. У тебя есть новые фотографии?
— Нет. У меня закончилась пленка.
Открыв ящик стола, она достала новую упаковку:
— Знаешь… твои отец и сестра приехали. Он кивнул:
— Знаю. Вчера я был в Челси и видел их. Она молчала.
— Я хотел попросить тебя об одолжении. То есть ты вовсе не обязана это делать. Возможно, я найду другой способ…
— Попроси меня, — сказала Кэтрин, оборвав его. Просить о помощи было для него самым тяжелым.
Он прочистил горло, посмотрел в окно. Сверху Центральный парк казался обширным темным пятном, усеянным уличными фонарями. Мост Гэпстоу нависал над прудом, отражающим свет городских огней. На катке кружились люди. Он так долго смотрел вниз, что Кэтрин подумала, не потерял ли он самообладание.
— Это касается моей сестры, — наконец сказал он.
Кэтрин посмотрела в его глаза и была потрясена силой отраженных в них чувств. Его голос дрожал, она понимала, что он пытается сдержать слезы. За все время их знакомства она никогда не видела Дэнни таким.
— Ты ведь скучаешь по ней? Он быстро покачал головой:
— Не спрашивай меня об этом.
— Дэнни, ты мог бы подойти к палатке. Я схожу с тобой, если ты захочешь.
Несмотря на то что продавец деревьев был ей несимпатичен, она жалела его, не знавшего, где находится его сын.
— Перестань о нем говорить, — сказал он поспешно, — или я уйду. Я действительно уйду.
Она нежно улыбнулась. Он произнес это как угрозу. В течение всего года он реагировал таким образом на ее предложение написать письмо, или позвонить домой, или позволить ей позвонить вместо него. Он никогда не говорил о них, и она не знала, бил ли его отец, или плохо с ним обращался, или просто Дэнни ненавидел жить на ферме, далеко на севере — мальчику его возраста там, наверное, было трудно и одиноко. Она лишь знала, что у него есть некий план и он не позволит кому-либо помешать в его осуществлении.
— Я не буду о нем говорить, — согласилась она.
— Ладно. — Он глубоко вздохнул. — Ты не обязана помогать мне, но если захочешь… кое-что можешь для меня сделать в пятницу вечером. — И он попросил ее.
Стоя около своей палатки, Кристи все спланировал. Он возьмет для Бриджит китайской еды — ее любимых креветок в кисло-сладком соусе, — и они поедят вместе. Потом он прочитает дочери рассказ, и она, он надеялся, сразу заснет. Не хотелось, чтобы она чувствовала себя брошенной, но ему надо было пройтись по улицам, поискать Дэнни.
Сегодня ему удалось заработать: у него купили несколько елок и много венков. Переступая с ноги на ногу, он пытался согреться. Еще несколько минут, и можно будет закрываться на ночь. Его уши и щеки щипало от холода. Он отгонял мысли о холоде, думая о том, где будет искать сына. Услышав скрип снега, он оглянулся и увидел спешащую куда-то застенчивую женщину в черном.
— Добрый вечер, — сказал он ей, улыбаясь.
— Привет, — отозвалась она и, к его удивлению, остановилась прямо перед ним. Она была ростом около пяти с половиной футов, очень стройная в своем черном пальто, шарф был натянут на подбородок. Даже в темноте ее серые глаза блестели за стеклами очков. У нее были прямые пшеничного цвета волосы до плеч. Он заметил сережки — маленькие лунные камни, такие можно найти на пляжах Плезант-Бэй.
— Вы хотите купить дерево? — спросил он.
— Нет.
— Может, венок?
По какой-то причине его способность рекламировать вдруг иссякла. Наверное, он устал, или ему не терпелось отправиться на поиски Дэнни. А может, дело было в этих серых глазах, которые оценивающе смотрели на него.
— Я хотела пригласить вашу дочь присоединиться к нам с друзьями завтра вечером, — медленно начала она.
— Бриджит? Вы хотите, чтобы Бриджит пошла гулять с вами и вашими друзьями? — спросил он. Это предложение так его обрадовало, что у него сердце заколотилось.
— Да, мы пойдем на церемонию зажжения елочных огней в Рокфеллеровский центр.
— Это замечательно, — сказал он. — Она будет в восторге. Это ее мечта — увидеть, как зажигают огни на этой елке. Ее и ее брата…
Он замолчал. Ему показалось или она действительно вздрогнула? Он продолжил, поскольку был слишком счастлив, чтобы сдерживать эмоции:
— Она сказала мне, что это громадная норвежская ель — восемьдесят футов. Видела ее по телевизору.
— Так вы думаете, Бриджит согласится присоединиться к нам?
— Конечно, — сказал он. — И ей наконец пригодятся ее праздничные наряды. Она наденет свое лучшее платье.
Женщина улыбнулась:
— Будет прохладно.
Он засмеялся. Эмоции захлестнули его. Мэри всегда ругала его за это. Он не умел контролировать себя, когда его охватывали сильные чувства. Как обрадуется Бриджит, когда он сообщит ей новость… Он улыбнулся, представив это.
— Спасибо, — сказал он. — Бриджит будет очень рада. Кстати, ее так зовут. Ой, да вы же знаете, вы же ее назвали. — Он глупо болтал и не мог остановиться. — Почему бы вам не знать? В течение нескольких лет мы встречаемся здесь довольно часто. Я — Кристофер Бирн. Кристи.
— Кэтрин Тирни, — назвалась она, и они пожали руки.
— Хорошая ирландская фамилия, — заметил он.
— Это фамилия моего мужа, — сказала она. — Хотя я была О'Тул до того, как мы с Брайаном поженились.
— Он влюбился в красивую ирландскую девушку, — поддержал разговор Кристи.
— Мы оба влюбились. — Она замолчала, и взгляд ее вновь приобрел то выражение, которое заставляло его думать о ней как о печальной и скорбящей.
— Значит, Брайан умер? — спросил Кристи. Господи, что на него нашло — слова вылетели до того, как он успел подумать. Она моргнула и опустила глаза, охваченная эмоциями.
— Да, — ответила она, абсолютно подавленная.
Он почувствовал, как она дрожит, ему захотелось рассказать ей о Мэри, о том, как тяжело терять супруга, показать ей, что он ее понимает. Но язык ему не повиновался. Он только смог выдавить:
— Мне очень жаль.
Она кивнула, наклонила голову, и он увидел, что глаза у нее блестят. Но когда она подняла голову, в глазах уже не осталось теплоты и света, она снова стала настороженной. Они договорились насчет пятницы: Бриджит подойдет сюда к пяти часам. Кэтрин, Лиз и Люси встретят ее, и они отправятся на зажжение елочных огней.
Они попрощались. Кристи смотрел, как она уходит. Он проклинал себя за то, что расстроил ее. На мгновение ему показалось, ей стало немного легче, как будто часть ее горя ушла. Ему хотелось сказать ей об этом, и желание было так велико, что он оставил палатку и последовал за ней.
Он бы сказал, что со временем становится легче. Горе, которое казалось парализующим, потихоньку уходит. Практически незаметно. Однажды идешь по улице, по-прежнему подавленный, и неожиданно ловишь себя на том, что улыбаешься солнцу или наслаждаешься вкусом яблока. Конечно, ощущение горя может возвращаться, но оно никогда уже не будет таким ужасным, как вначале. Он испытал все это после смерти Мэри.
Когда он почти уже догнал ее, она, дойдя до Двадцатой стрит, остановилась. Что-то заставило его попятиться и наблюдать. Она стояла, не шевелясь, затаив дыхание, и смотрела вверх. Кристи проследил за ее взглядом и мог поклясться, что она глядела на маленькое окошко в мансарде одного из симпатичных кирпичных домов.
Кэтрин медленно сделала шаг, затем второй. Она была испуганна, будто увидела на улице привидение. Он следил, как она приблизилась к дому, дошла до кованой ограды, поднялась по коричневым ступеням и остановилась, как будто не хотела заходить внутрь. Затем все же повернула ключ и закрыла за собой тяжелую резную дверь.
Кристи так и не сказал ей того, что хотел: когда все кажется безнадежным, необходимо обрести веру. Он понял это, когда потерял Мэри…
Если бы только это помогло ему справиться с тоской по Дэнни, думал он, подходя к своей палатке, чтобы закрыть ее, и торопясь рассказать Бриджит о замечательном приглашении. Но это было другое. Его сыну было всего семнадцать, он затерялся где-то на улицах Нью-Йорка. Страх за Дэнни, тоска по нему изводили Кристи, и это было более мучительное чувство, чем утрата Мэри.
Хуже всего на свете.
Глава 5
В пятницу вечером Лиззи приготовила для всех шляпы. Когда Кэтрин подошла к палатке Кристи, уже стемнело, начали загораться городские огни. Казалось, что пойдет снег — прекрасная погода для торжественного зажжения огней на ели. Бриджит стояла рядом с отцом, а вокруг нее суетились Лиззи и Люси, примиряя на ее густых рыжих волосах зеленую вязаную шляпку.
— Кэтрин, для тебя у нас есть белая. — Люси протянула ей шляпу.
— Кэтрин Тирни, позвольте представить вам мою дочь, Бриджит Бирн, — сказал Кристи. Пожимая руку Бриджит, Кэтрин думала, что она очень похожа на брата.
— Рада познакомиться, — сказала она, улыбаясь Бриджит. — Мне кажется, что я тебя давно знаю. Я видела, как ты растешь.
— Нам всем так кажется, — подтвердила Лиззи.
— Спасибо, что пригласили меня, — сказала Бриджит. Она говорила тихо, застенчиво, но ее зеленые глаза оживленно блестели.
— Она хорошая девочка, — сказал Кристи, который вел себя гораздо сдержаннее и выглядел более усталым, чем вчера. Его лицо испещрили морщины, под глазами залегли круги, как будто он не спал всю ночь. — Она не доставит вам хлопот.
Кэтрин залилась краской. Не намекал ли он на Дэнни? После этого она уже не решалась взглянуть на Кристи.
— Я буду хорошо себя вести, па, — уверила его Бриджит.
В этот момент подошел покупатель, они попрощались и направились к метро. В шляпах Лиззи, связанных одним человеком, но по-разному отделанных, они выглядели очень нарядно. К шляпе Бриджит был пришит леденец в виде трости, Люси — венок, Лиззи — свеча, а Кэтрин — еловая ветка.
— Почему у Кэтрин на ветке нет никаких огней или украшений? — спросила Люси, глядя на белую шляпу.
— Не знаю, — ответила Лиззи, — шляпный мастер не стал ее украшать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21