Ему придется расставить деревья на том же углу в Челси, развесить гирлянды, чтобы кристаллики соли блестели на иголках и приманивали покупателей, натянуто улыбаться и излучать обаяние; нужно продать деревья и положить деньги на счет в банке. Но что важнее всего — он должен оказаться на том же месте, где всегда, чтобы Дэнни знал, где его найти.
— Идем, Бриджит, — крикнул он. — Она появилась на лестнице, таща за собой еще один огромный чемодан.
— Что это? — спросил он.
— Мои вещи, па.
— Твои вещи в машине, Бриджит! Мы едем всего на двадцать четыре дня. Что у тебя там?
— Одежда для вечеринок, па. — Ее зеленые глаза сияли.
Кристи уставился на нее. Ей было уже почти тринадцать, молодая девушка. Она сама завила свои красивые каштановые волосы и завязала их красной бархатной лентой, которую где-то нашла. С чего она взяла, что ей понадобится одежда для вечеринок? Кристи работал целыми днями, до тех пор, пока удавалось продать все деревья.
— Бриджит, — начал он.
— Дэнни вернется к нам, и мы поведем его куда-нибудь это отпраздновать.
— Оставь чемодан здесь. Будь хорошей девочкой, пойдем.
Я видела по телевизору программу о Нью-Йорке, па, — сказала она, толкая тяжелый чемодан по ступенькам. — Модные места, где мы никогда не были. Дэнни там понравится — дворцы, па! Все из хрусталя и золота, и рождественская елка выше, чем самое старое дерево на нашем холме, увешанное гирляндами и маленькими огоньками. Прямо как волшебная страна! В таких местах девочки пьют чай со своими отцами, а мальчики — разодетые, в галстуках, и все так счастливы, празднуют вместе, па.
— Ты празднуешь не так, — резко ответил Кристи.
— Но мы должны устроить что-то чудесное, когда Дэнни вернется к нам!
— Быстро в машину, Бриджит. — Он указал на входную дверь. Дочь нахмурилась и проковыляла мимо него, согнувшись под тяжестью чемодана. Отец неохотно поднял его и положил в отсек за сиденьями. Они сели в машину и захлопнули двери.
Специально для нее Кристи нагрел кабину, но Бриджит этого не заметила. Все нормально, сказал он себе. Он был хорошим кормильцем, и одним из доказательств этого он считал тот факт, что детям не приходило в голову радоваться теплу и пище; они принимали комфорт как должное. Кристи решил, что не станет заставлять Дэнни возвращаться домой, он поклялся себе в этом. Надо всего лишь убедиться, что мальчик не голодает, узнать, приблизился ли он к своей мечте. Глядя со склона холма на море, он подумал, неужели что-то может быть лучше?! И. все это принадлежало Дэнни и Бриджит. Если бы он мог запрячь ветер, поймать солнечный свет, он бы это сделал. И отдал бы их своим детям.
— Мы едем, чтобы увидеть Дэнни, па, — сказала Бриджит. — Ты должен быть счастлив.
Он попытался придать своему лицу безмятежное выражение, чтобы не расстраивать дочь. Но в глубине души ему было больно; чем сильнее он стремился сохранять спокойствие, тем больше чувствовал, как в ней растет надежда— надежда из-за единственной полученной от брата открытки, и тем хуже ему становилось.
Нанятый восемнадцатиколесный грузовик, нагруженный деревьями, ждал их, выпуская облака выхлопов в холодный чистый воздух над заливом Святого Лоуренса. Заметив пикап, водитель просигналил. Кристи пристроился позади грузовика, и они отправились в двухдневное путешествие в Нью-Йорк.
Глава 2
Праздничный сезон год от года начинался все раньше. Однажды он стартовал сразу после Дня благодарения — неофициальный день, когда стали украшать Манхэттен. На этот раз все, наверное, начнется в октябре, думала Кэтрин Тирни, несмотря на то что рынки наводнили тыквы, а прилавки в бакалее завалены леденцами к хеллоуину. Город уже одевался в зимний наряд, с каждым днем все больше удручая Кэтрин.
Весь ноябрь Кэтрин наблюдала за маленькими, мерцающими белыми огоньками, украсившими витрины магазинов. Санта-Клаусы звенели колокольчиками у входов в «Лорд и Тэйлор» и «Мейсис», а прохожие совали доллары в их чугунные котелки. Оркестры Армии спасения играли «Тихую ночь» и другие рождественские песни рядом с магазином «Сакс» на Пятой авеню для очарованных зрителей, выстроившихся вдоль знаменитых праздничных витрин. Протискиваясь через толпу, Кэтрин пыталась сохранять безучастный вид, чтобы никто не догадался, как эти песенки ранили ее сердце.
К первой неделе декабря подготовка к празднику была в самом разгаре. Отели переполнили покупатели, люди, которые хотели увидеть балет «Щелкунчик», рождественское шоу Радио Сити, «Мессию» Хэндела и, конечно, рождественское дерево Рокфеллеровского центра. По проспектам ползли желтые такси, и по пути к метро Кэтрин приходилось пробираться сквозь медленно бредущие вдоль улицы толпы.
Кэтрин Тирни работала библиотекарем в частной библиотеке корпорации Рейнбеков. Рейнбеки сколотили состояние на банковском деле, а теперь занялись недвижимостью; они стали филантропами, поддерживающими образование и искусство. Библиотека занимала пятьдесят четвертый этаж в высотке Рейнбеков на углу Пятой авеню и Пятьдесят девятой стрит; от Центрального парка здание отделяла только площадь Гранд-Арми.
Башня Рейнбеков была построена в фантастическом готическом стиле: со сводчатыми окнами, башенками, парящими в воздухе контрфорсами, разнообразными украшениями, горгульями, — и поднималась на шестьдесят этажей к витиеватому зеленому литому острию. Из офисов и библиотеки Кэтрин открывался потрясающий вид на парк — на все его восемьсот сорок три акра зелени посреди города.
Фасад здания круглый год подсвечивался золотистым светом в парижском стиле. На время праздников подсветку меняли на красную и зеленую. Посреди впечатляющего своими размерами сводчатого вестибюля высотой в четыре этажа к Рождеству ставили огромную елку, украшенную цветными шарами и фонариками. Мозаика в византийском стиле сияла, как настоящее золото, а балконы второго этажа, покрытые фресками, украшали хвойные гирлянды.
Ежедневно во время ленча школьные хоря из разных городов пели рождественские песни в вестибюле.
В тот полдень Кэтрин вернулась на работу с сандвичем и остановилась их послушать — согласнозвучавшие, мелодичные и чистые детские голоса.
Одна маленькая девочка в заднем ряду фальшивила. Кэтрин наблюдала за ней: голова с каштановыми косами откинута назад, рот широко открыт, как будто она хотела выкрикнуть свое сердце. Руководитель хора кинула на девочку ледяной взгляд и сделала ей знак рукой, девочка неожиданно замолчала, ее глаза испуганно расширились и наполнились слезами. При виде этого у Кэтрин сжалось сердце. Ей пришлось уйти. Быстрее наверх, чтобы не вмешаться, не сказать девочке, чтобы продолжала петь, не отругать руководителя за то, что испортила ей настроение. Так поступил бы Брайан.
Взгляд той девочки преследовал Кэтрин весь день. От рождественской песни «Радость миру» до шока, оттого что тебя заставили замолчать. Она чувствовала, какой стыд испытала девочка, и остаток дня не могла сосредоточиться на своем проекте — сборе материала о каменных ангелах и горгульях на зданиях Манхэттена. Она не могла дождаться, когда наконец можно будет уйти домой и оставить этот день позади.
В пять тридцать Кэтрин закрыла офис и направилась к метро. Она жила в Челси. Расположенная к западу от Шестой авеню, между Четырнадцатой и Двадцать третьей стрит, эта часть города отличалась индивидуальностью. Восьмая авеню была веселой: окна магазинов и ресторанов украшены гирляндами из красных перцев, Санта в санях, которые тащат восемь фламинго, свечи в виде Гринча и Бетти Лу Ху. На боковых улицах, сохранивших дух девятнадцатого века, преобладали дома в стиле итальянского и греческого Возрождения; они были отодвинуты вглубь от тротуара, а их дворики окружены изысканными коваными решетками, залитыми светом газовых ламп.
Некоторые жители украсили свои дома к празднику так, будто Челси все еще был частью поместья Клемента Кларка Мура, автора «Визита Святого Николая»: английским падубом, лавром и хвойными гирляндами, венками Деллы Роббиа, красными лентами и золотыми и серебряными шариками. Но все это было сделано в сдержанной манере, так что если бы вы не хотели этого заметить, то и не заметили бы.
Выйдя из поезда на углу Двадцать третьей стрит и Восьмой авеню, Кэтрин вздохнула с облегчением. Невысокие здания позволяли видеть небо. Воздух был холодный, кристально чистый и такой сухой, что было больно дышать. На ней были элегантные ботинки и короткое черное шерстяное пальто; ее колени и пальцы на ногах замерзли, пока она спешила домой через Западную Двадцать вторую стрит.
На Девятой авеню она свернула на север. Продавец рождественских деревьев снова приехал — она ненадолго остановилась, увидев его там. Ее сердце бешено забилось. Она решила перейти на другую сторону улицы, чтобы не встретиться с ним глазами.
В прошлом году она стала свидетелем сцены с его сыном и сомневалась, что он вернется. Но он вернулся и теперь расставлял свои ели и сосны, от которых исходил аромат горного леса. Деревья растянулись на четверть квартала вниз к маленьким магазинам — торговца антикварными книгами, двух дизайнеров авангардной одежды, торговца цветами, новой пекарне и шляпному магазину «У Лиз».
С блестящим чувством оригинального, возможным только в Челси, Лиззи продавала шляпы, которые шила сама, наряду с редкими поэтическими изданиями и старинными чайными сервизами. Когда у нее было хорошее настроение, она накрывала стол из красного дерева фарфором «Спод и Веджвуд» и угощала чаем каждого, кто к ней заходил Кэтрин так занервничала, увидев того мужчину, что метнулась к двери Лиззи, чтобы нырнуть внутрь. Магазин был освещен теплым светом ламп с шелковыми абажурами, но дверь была закрыта — Лиззи и Люси уже ушли.
— Сегодня она рано закрыла, ушла вместе с маленькой девочкой, — сказал продавец деревьев, облокотясь на временную подставку из необработанных еловых досок, на которой лежали многочисленные венки, букеты и гирлянды. — Я спросил у нее, не в оперу ли она собралась, так красиво она выглядела в своей черной бархатной шляпе с павлиньим пером, или, может, в Ирландский театр? — Он кивнул в сторону Двадцать второй стрит, где находился театр.
— Хм, — промямлила Кэтрин (ее ладони вспотели в перчатках), желая поскорее уйти.
— Она заявила, что идет «на банкет».
Кэтрин сдержала улыбку. Именно так и сказала бы Лиззи.
— Но думаю, если бы она была здесь, — продолжал он с ирландским акцентом, выпуская клубы пара и топая ногами, чтобы согреться, — она бы посоветовала вам купить у меня свежее рождественское дерево из Новой Шотландии и венок для вашей двери. Я вижу, как вы каждый день проходите мимо, и вы кажетесь мне человеком, которому понравится белая елочка…
Мужчина был высок, с широкими плечами под толстой курткой. Даже в темноте она заметила, что в его светло-каштановых волосах с прошлого года прибавилось седины. Он грел руки над керосиновой горелкой; он подошел ближе к Кэтрин, но, помня о произошедшем год назад, она резко отклонилась.
— Я не хочу белую ель, — ответила Кэтрин.
— Нет? Тогда, может быть, голубую…
— Никакую. — У нее болела голова после того эпизода в вестибюле, и она просто хотела попасть домой.
— Вы только посмотрите на иголки, — сказал он, поглаживая ветку одной рукой. — Они свежие, как в тот день, когда деревья были срезаны… они никогда не опадут. Видите, как они блестят? Это от соленого ветра с острова Кейп-Бретон… вы знаете, говорят, что звездный свет застревает в ветках и…
Он замолчал посреди фразы, как будто забыл, что хотел сказать, или передумал рекламировать товар. Кэтрин помнила, что прежде его голубые глаза сияли, когда он продавал деревья, — теперь они были тусклыми, как лежалый снег. На мгновение они удержали ее взгляд, затем опустились. Она почувствовала биение собственного сердца, но пыталась сохранить безразличное выражение лица, чтобы не дать ему прочитать свои мысли.
— Все равно спасибо, — сказала она, удаляясь.
Весь путь до дома Кэтрин испытывала ужасную неловкость. Она все еще была расстроена из-за маленькой девочки, а теперь придется смириться с тем фактом, что продавец деревьев будет ее соседом до Рождества, и, возможно, ей придется сменить маршрут. Ей стало интересно, приехала ли с ним на этот раз его дочь. Она надеялась, что его сын не страдает от холода. Ее нос и кончики пальцев щипало от мороза. Декабрьский ветер дул с Гудзона, и, свернув на Западную Двадцатую стрит, она увидела облака пара вокруг газовых ламп на Кушман-роу.
Несмотря на сильный мороз, она остановилась посмотреть на полутень вокруг одной мерцающей лампы. Шар света, скорее всего, возник из-за влаги, приносимой от реки; как кольцо вокруг луны, он предвещал шторм. Он был похож на призрак. Это вестник, подумала Кэтрин с надеждой, сжимая замерзшие руки.
В Рождество Челси посещали привидения — по крайней мере одну комнату в одном из домов в самом центре Кушман-роу. Как и его соседи — другие кирпичные дома в греческом стиле с высокими ступенями из коричневого камня, небольшими садиками и коваными оградами, — дом, в котором жила Кэтрин, был построен в 1840 году Доном Алонзо Кушманом, другом Клемента Кларка Мура.
Кэтрин остановилась, держась за ограду и разглядывая кирпичный дом — четыре этажа и мансарда с маленькими окошками. В свинцовых переплетах в виде лавровых венков они очень украшали дом, придавали ему очарование. Крошечные окна смотрели в небо. Прохожие часто останавливались, чтобы полюбоваться этими загадочными окошками.
Люди всегда делают предположения о том, как живут другие люди. Кэтрин думала о проходящих мимо незнакомцах, воображая, что они счастливы. Возможно, и они, глядя на этот дом, представляли себе изысканные приемы. Наверное, они думали, что там живет любящая семья с замечательными детьми — возможно, в мансарде за этими плетеными окошками находится детская, комната.
Почему они должны представлять себе нечто подобное? Потому что Кэтрин иногда так делала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21