И в этот момент до Бена донесся шум голосов снизу. Он повернул голову к двери и прислушался.
– О Боже, нет! Нет! Господи, – причитала Ада, почти сразу к ней присоединилась Бетти.
– Я на минутку, – сказал Бен. Он поспешно встал и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Юноша спустился вниз.
У раскрытой входной двери стоял разносчик телеграмм, он протягивал Бетти листок, но она, закрыв фартуком лицо, трясла головой и все твердила: «Нет, нет, нет!».
– Что случилось?
– Вы только посмотрите! – Ада ткнула пальцем в разносчика.
– Подождите кричать, это может быть все, что угодно, возможно, это телеграмма для меня, – хрипло произнес Бен. Но стоило ему взять телеграмму, как он сразу понял, что она предназначалась не ему, а мистеру Дэниелу Беншему, сверху стоял официальный штамп: На службе Его Величества .
Бен похолодел. Он с трудом проглотил подступивший к горлу комок. «Нет, нет! только не это», – билась в голове единственная мысль, но сердцем он чувствовал правду.
Бен развернул первую телеграмму и смог прочитать только «Гарри Дэниел Беншем… » Вторую он распечатывал уже не видя строк. Потом пелена перед глазами начала рассеиваться, и он смог разобрать отдельные слова: «С глубоким прискорбием… Джонатан Беншем… ». Боже, Боже! Нет! Нет! Нет! Гарри! Джонни! Господи, за что? Почему ты допустил это? Вопрос прожигал его мозг. В этот момент наверху открылась дверь. Бен и женщины обернулись. Барбара, появившаяся на площадке, зачарованно смотрела на телеграммы в руках Бена. Никто не заметил, как она оказалась внизу и выхватила их у Бена.
Юноша затаил дыхание, Ада с Бетти перестали плакать, испуганно глядя на хозяйку. Казалось, жизнь покинула Барбару: лицо ее посерело, тело напряглось и оцепенело. Она, не мигая, смотрела на Бена, ни один ее мускул не двигался. Прошло несколько секунд и из груди ее вырвался дикий, нечеловеческий вопль, мигом разрушив сковавшее всех оцепенение.
В последний раз Бен обнимал мать, когда ему было восемь лет. Сейчас он стиснул ее в своих объятиях, пытаясь успокоить.
– Мама! Не надо, ради Бога, не надо! – кричал Бен.
К ним подскочила Ада и попыталась разжать руки хозяйки, намертво вцепившиеся в волосы. Уложенные в аккуратную прическу черные локоны распустились, шпильки дождем посыпались на полированный пол, но их стука не было слышно за стоявшим вокруг криком. Бен зажал уши, но крик не прекратился – это надрывался от боли его мозг.
Бену с огромным трудом с помощью Ады и Бетти удалось увести мать в гостиную и уложить на диван. Обезумевшая от горя женщина металась и рвалась. Вдруг она неожиданно затихла. Бен отодвинулся и, не вставая с колен, задыхаясь, произнес, обращаясь к Аде:
– Пошли за доктором. А ты, Бетти, беги на почту, пусть позвонят отцу.
«Почему в доме до сих пор нет телефона, – с раздражением думал он. – Боже! Их больше нет, обоих. Теперь осталась жить только треть его существа. Они были единое целое. Вместе родились, вместе выросли. Даже она не могла их разделить. Ее любовь и ненависть оказались бессильны оторвать братьев друг от друга. Боже, неужели она тоже умрет?» – Бен в испуге приложил руку к груди матери, потом прижался к ней ухом. Он различил едва слышные удары. Бен приподнял ей веки: мать была без сознания.
Он мысленно повторял и повторял имена братьев: «Гарри, Гарри, Джонатан, Джонатан, Гарри, Гарри…».
Бен с трудом поднялся с колен. Он стоял, уронив на грудь голову, слезы ручьями текли по его щекам. Если кто-то должен был погибнуть, то почему жребий не пал на него? За последние месяцы смерть несколько раз близко подбиралась к нему. Дважды он приходил в себя и удивлялся тому, что все еще жив. Еще раз ему показалось, что его похоронили заживо. Когда его вытащили из-под тел четырех убитых им немцев, с лица его пришлось соскребать грязь, а еще грязью был забит его рот. В него влили горячий чай, и только после этого прошел шок, и он снова мог шевелить руками и ногами. «Но если бы он погиб, она бы не стала так убиваться», – с горечью подумал Бен.
Он подошел к камину, положил на каменную плиту руки и уронил на них голову. Унылой чередой потянулись горькие мысли. Мир создал безумец. Этим безумцем был Бог. Как иначе объяснить назначение не имеющих цели мук. События прошедших месяцев, тот хаос, в который был ввергнут мир, не мог быть, как теперь казалось Бену, результатом человеческих деяний. Причиной этого кошмара не могла стать жадность или зависть той или иной страны или амбиции какой-либо нации. И политики не смогли бы сотворить весь этот ужас, потому что человеческий разум восстал бы и позаботился о своем выживании. Нет, здесь вмешалась высшая сила: безумный Бог тешил себя, играя со Вселенной. Его сила без разбора разила нации и отдельные семьи. Он обрекал людей на особые нестерпимые муки… Бен в отчаянии тряс головой. «Хватит, – говорил он себе. – Не надо винить Бога и рассуждать о посланной им боли. Страшнее всего не это. Надо искать причину, сводившую меня с ума внутри себя… Теперь я остался один. Вот, что главное, в этом заключался весь ужас случившегося. Рядом со мной никогда не будет Джонатана и Гарри. Две части моей души умерли». Сознавать это было невыносимо.
Бен услышал тяжелый вздох. Он вернулся к дивану и опустился рядом с матерью на колени. Тело его сотрясала дрожь. Он схватил ее руки и ждал, когда она откроет глаза.
Прошло несколько минут, наконец, веки Барбары поднялись. Он смотрел на нее, и в глазах его, полных слез, соединились любовь и сочувствие. Она вгляделась в него и, словно опять увидев кошмар, частью которого был он, откинулась на подушки. Вырвав из его ладоней свои руки, Барбара прижала их к груди. И в этот момент на лице ее отразилась жгучая ненависть и осуждение.
Бен прочел осуждение и в ее глазах. Она винила его за то, что он остался жив, а ее горячо любимый Джонатан и дорогой Гарри погибли. Их больше не было в живых, а он, ее наказание в жизни, постоянное напоминание о давней трагедии, он остался цел и невредим.
«Нет, о, нет», – казалось, простонала его душа.
Странное чувство охватило Бена. Однажды ему уже пришлось его испытать. Это случилось, когда во время отступления он отстал от остальных. Прошла ночь, забрезжил рассвет, и Бен увидел, что лежит на каком-то подобии равнины… Ему было страшно ползти, но еще невыносимее – подняться. Ему казалось, что впереди край земли, и едва он сделает движение, как рухнет в бездонную пропасть.
И теперь он вновь оказался на краю и хотел только одного: сорваться вниз и этим прекратить муку. Но тяжесть отчаяния была так безмерно велика, что накрепко держала его у роковой черты.
Вошедший врач оттолкнул Бена, и рассудок вернулся к нему… пока, на какое-то время.

Край земли
Глава 1
– Меня туда посылают, и не мне обсуждать это решение, я уже говорила.
– Но ты можешь возражать.
– А если я этого не хочу?
Ханна Радлет посмотрела на мать, потом перевела взгляд на бабушку. Они стояли вместе, как стена, по другую сторону стола. Ханне было тридцать два года, помнила она себя лет с четырех, и с тех пор, когда возникал спор, мать и бабушка неизменно выступали единым фронтом. Отец стоял по одну сторону стола, а по другую – мать с бабушкой, бок о бок, с одинаковым выражением лица, как будто и мысли у них были одни и те же.
Ханна выросла среди непрекращающихся сражений, раздирающих семью. Маленькая, она наблюдала за всем со стороны, а когда подросла, то оказалась втянутой в нескончаемые стычки.
В двадцать два года девушка покинула поле битвы на ферме. Она теперь отчетливо сознавала, что вышла замуж за Артура Петтита, только чтобы освободиться от влияния бабушки и матери. Но не прошло и недели после свадьбы, как она поняла, что попала из огня да в полымя. Теперь ей пришлось вести свою борьбу и не только днем, но и ночью, поскольку муж в постели оказался грубым и безжалостным.
Артур Петтит был аукционистом и агентом по продаже недвижимости. Их квартира находилась над его конторой, и Ханна считала, что это обстоятельство частично явилось причиной несчастья.
Она часто задумывалась о том, как сложилась бы ее жизнь, если бы Артур не погиб спустя три месяца после их свадьбы. Как все говорили, смерть его была героической. Артур входил в контору и увидел ребенка, беззаботно переходившего дорогу. А в это время навстречу бешеным галопом неслись запряженные в телегу лошади; телега раскачивалась, и с нее в разные стороны скатывались бочки.
Эти лошади с пивоварни, любимицы городка и спокойнейшие создания, понесли потому, что двое молодых бездельников ткнули их, шутки ради, шляпными шпильками.
Муж Ханны и тот ребенок погибли. Весь город их оплакивал и жалел Ханну. Она плакала открыто, а когда оставалась одна, также не могла удержаться от слез, поскольку ей было неловко, что она не чувствовала ничего, кроме облегчения. Она снова получила свободу (не только от мужа, но и от матери с бабушкой) и твердо решила не связывать себя снова брачными узами.
Ханна отказалась вернуться домой и стала работать няней, но дело у нее не пошло. Ей казалось, что это козни матери с бабушкой, которые принуждали ее снова жить вместе на ферме. У Ханны участились приступы ревматизма, которым она переболела в детстве. К счастью, болезнь не дала осложнений на сердце, но время от времени ее мучили сильные приступы.
Когда после одного из таких приступов отец увозил Ханну из больницы, она сказала:
– Имей в виду, я не останусь дома.
– А я и не хочу этого, – ответил он, и Ханна знала, что его слова искренние. Хотя он и нуждался в ее поддержке, однако позволил бы дочери уйти и не попытался бы удержать.
Она пролежала в постели пять недель. Но только через пять месяцев полностью окрепла и встала на ноги. И в это время ее снова втянули в очередную стычку. И Ханна снова ушла. Слезы, упреки, увещевания, – ничто не помогло, как только она смогла сама о себе заботиться, ее нельзя было удержать.
– Ты упрямая и избалованная. И испортил тебя отец, – без устали повторяла мать. – Он не только исковеркал мне жизнь и сделал несчастной бабушку, но и тебе изуродует судьбу. Вот увидишь, подожди немного.
Когда Ханна была маленькой она неизменно жалела отца. В то время она еще не знала о той женщине и их связи. А когда ей исполнилось пятнадцать, мать выложила Ханне всю правду.
– Рыбалка! – кричала она. – И ты ему веришь. Раскрой пошире глаза. Пора тебе узнать, каков на самом деле твой распрекрасный отец. Он много лет живет двойной жизнью, на два дома, да, на два дома.
У него есть любовница, которая отняла вот это. – Мать похлопала по пустому месту на платье, где должна была быть нога. – Она само исчадье ада, замужняя женщина, у нее хороший муж и трое сыновей. Но ей все мало. Ее ничто не может удовлетворить. Она хочет весь мир, никак не меньше, это же Молленовское отродье! Если Бог услышит мои молитвы, ее смерть будет долгой и мучительной и сознание ее останется ясным до конца… Где, ты думаешь, он был всю ночь на прошлой неделе? У него соскочил обод с колеса. Обод, как же! А выходной, раз в неделю, на котором он так настаивал. Отец часто брал тебя с собой в город, скажи, часто?
Ханна слушала мать, чувствуя, как сердце сжимается от непонятной боли. Ей вспомнились все отговорки отца, когда он не хотел брать ее с собой в Хексем, Ньюкасл или в другое место, куда он собирался. И тогда же ей пришло в голову, что она видела ту женщину. Они встретились в базарный день в Хексеме. Ханне было тогда десять или одиннадцать лет. Она пошла побродить по лавочкам. А отец оставался на площади. Вернувшись, она застала его разговаривавшим в переулке с незнакомой женщиной. Ханна подошла и положила руку отцу на плечо, и женщина пристально на нее посмотрела.
– Это Ханна, – сказала тогда отец.
Она помнила, что женщина была красивой. (Слова «элегантная» Ханна тогда не знала, однако теперь, слушая мать, подумала, что женщина была именно элегантной.) Но на лице ее застыло напряженное выражение, Ханна еще решила, что отец о чем-то поспорил с этой шикарно одетой красавицей.
– Ты иди пока на рынок, а я тебя сейчас догоню, – сказал ей отец. Он вскоре поравнялся с ней, вид у Него был встревоженный. – Ханна, ты можешь кое-что для меня сделать, – попросил ее отец по дороге домой.
– Да, папа, я все для тебя сделаю, – ответила она.
Он остановил двуколку и взял дочь за руку.
– Не говори маме и бабушке о той женщине, что ты сегодня встретила.
– Хорошо, – пообещала Ханна и вскоре забыла о той встрече, пока в пятнадцать лет ей не напомнили.
Теперь она все знала о той женщине, что происходила из рода Молленов, и какая связь существовала между ней и бабушкой Радлет. Более того, Ханне было известно и о Бриджи, в далеком прошлом гувернантке, потом содержанке Томаса Моллена, а теперь хозяйке Хай-Бэнкс-Холла, где размещался госпиталь для раненых, в котором она собиралась работать.
– А ты знаешь, что в этом доме полно ненормальных?
– Мама, ради Бога, не говори глупости, – резко возразила Ханна.
– Не разговаривай со мной в таком тоне.
– А ты не говори о том, чего не знаешь.
– Да, там сумасшедшие. Твой дядя Джим говорит, что с дороги слышны их крики.
– Ох, уж этот дядя Джим, ему бы рассказы писать или в газете открыть колонку сплетен. Он вечно собирает всякие слухи.
– Ну, довольно, Ханна. – Теперь в наступление двинулась Констанция. – Не говори так о дяде Джиме. Он всю жизнь работал и заботился о твоей матери до того, как она пришла в этот дом.
– Мне кажется, лучше было бы для всех, если бы он этого не делал, и тогда бы мы не чувствовали себя обязанными ему до конца своих дней.
Женщины потрясенно молчали, а Ханна тем временем спокойно продолжала:
– Эти люди ничуть не больше сумасшедшие, чем вы. Некоторые получили контузию при взрыве снаряда, часть попала в газовую атаку, а кое-кто не может ходить. – Она подалась вперед и вскинула подбородок. – А вы знаете, что случается с людьми, которые не могут ходить? У них здесь, – Ханна постучала себя по голове, – все как будто взрывается. Но они обыкновенные парни, которым просто здорово досталось.
– Ты, я смотрю, много о них знаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36