https://wodolei.ru/catalog/mebel/Italy/
Как сладко думать о том, что произойдет завтра, вся эта жизнь останется позади, нам не придется больше встречаться украдкой».
– Наш герой происходил из племени фантазеров, если позволите употребить эту метафору, – продолжал Стафанопулос, ободренный Аделиным «Не может быть!». – Однако, фантазер или нет, ход оказался удачным, юный Мустафа сумел модернизировать страну, убедил народ отказаться от многих вещей, в том числе и от некоторых обычаев предков.
– Как интересно! – вовремя воскликнула Адела, выиграв для себя еще добрых три минуты, в течение которых могла беспрепятственно скользить взглядом среди табачного дыма, выискивая Карлоса. Его не было. «А вдруг, – на миг вообразила она, – он на кухне и выслушивает самое страшное?!» На лице невольно возникла болезненная гримаса.
– Ужасно, правда? – согласился Стефанопулос. – Это был один из самых кровавых эпизодов в истории Турции.
«Нет, Адела, успокойся, вряд ли повар выдаст тебя сегодня ночью. А завтра сама поговоришь с Карлосом. Он из твоих уст узнает то, что считаешь нужным… Однако не лучше ли заставить назойливого повара замолчать навсегда?»
– Здесь-то и начинается история кинжала с красной рукояткой. Как вы понимаете, подобная угроза требовала быстрых превентивных мер и неизбежного кровопролития, добавим мы.
– Неужели? Удивительно, сеньор Стефанопулос, – произнес за Аделу автопилот, тогда как сама она встрепенулась и внутренне заулыбалась: в дверях, ожидая, когда будет можно пробраться к ней, застыл Карлос. В руках – поднос, уставленный высокими бокалами.
«Как долго ты отсутствовал, любовь моя».
Заметив образовавшуюся в толпе тропинку, Карлос направляется к хозяйке дома. Его подталкивает желание, аналогичное тому, что испытывает Адела, – прикоснуться, от одного намека на ласку – платонический жест! – в нем вспыхивает дремлющее пламя страсти. «Может быть, удастся поцеловать ее плечо, когда наклонюсь, подавая бокал», – думает Карлос.
– Простите, сеньора, это получилось случайно. Она улыбается в ответ, она прекрасна:
– Это игристое или шампанское?
– Игристое, сеньора. С вашего разрешения… Карлос наклоняется ниже и ближе к хозяйке дома, натренированный взгляд официанта выделяет характерную деталь, Карлос обнаруживает на плече Аделы нефритовую камею.
– Тем самым Ататюрк хотел продемонстрировать, что его нация так же готова к переменам, как любая другая западная страна, хотя, конечно…
«…Золотой овал, зеленый камень… Это камея нарисованной девушки! Бог мой…» Карлос недоуменно изучает лицо Аделы, словно видит впервые.
– Таким образом, нынче кинжалы снова становятся вещью актуальной, и не только в Турции, но и в других мусульманских странах. Каков поворот? Я, например, и в мыслях не держал ничего подобного. А вы, дорогая?
«Она, без сомнения». На подносе начинают позванивать бокалы с вином, дирижируемые дрожащей рукой Карлоса Гарсии. Пузырьки газа поднимаются на поверхность и лопаются под изумленное: «Бог мой, неужели это возможно? Я тысячу раз целовал ее, полюбил каждый укромный уголок и – не узнал. А ведь пытался разглядеть ее во всех женщинах, которых встречал!»
Карлос не в силах оторвать взгляда от камня, зеленый блеск будит детские воспоминания: бабушка Тереза раскладывает пасьянс в желтой комнате («Ты ошибаешься, красавчик, в этом доме нет никакой спрятанной в шкафу женщины, что за чепуха тебе лезет в голову!»); мальчик обводит пальцем контур шеи на портрете, ласкает нежную ямку, которую почти двадцать лет спустя будет покрывать поцелуями.
– Нет-нет, дорогая, как ни ужасна эта истина, но факт остается фактом: мы не замечаем лиц. В упор не видим; нелепо, конечно; в отношении турецких женщин дело обстоит еще хуже, ведь они вынуждены носить чадру, за балахонами порой скрываются необыкновенно прекрасные лица.
…Все вдруг кажется Карлосу очень знакомым: «Лас-Лилас» похож на Альмагро-38; светлые, с металлическим отливом волосы у нарисованной девушки точь-в-точь как у Аделы…
– Вы меня слушаете, дорогая? У вас усталый вид.
– И очень внимательно, сеньор Стефанопулос, продолжайте, прошу вас.
Брошь на плече Аделы сверкает, внушая тысячи вопросов, ответов придется подождать до окончания банкета. «И тогда я узнаю все», – думает Карлос. Позвонивающие бокалы, выступая в роли коллективного разума, вызывают в памяти недавние слова Нестора: «Подумай хорошенько, cazzo Карлитос, в жизни бывают ситуации, когда лучше не задавать вопросов, особенно если интуиция подсказывает: ответы не принесут ничего хорошего».
– Что происходит, молодой человек, позвольте поинтересоваться?
Стефанопулос прерывает историческое повествование, удивленный поведением молодого человека, который находится столь близко к Аделе Тельди, что, кажется, принимает участие в беседе. Официант подслушивает разговоры гостей!
«Бог мой, но как не спрашивать в подобной ситуации? Даже Нестор, всегда такой осторожный, обязательно захотел бы понять, что происходит. Мы все по жизни стремимся узнать побольше, ведь правда же?»
– Послушайте, молодой человек, вы нас уже обслужили, полагаю, теперь вас ожидают другие гости, идите. Голос Стефанопулоса прерывает размышления Карлоса, который едва осмеливается смотреть на Аделу, словно опасается, что окружающие раскроют его тайну. Юноша с извинениями удаляется, успевая заметить на лацкане пиджака коллекционера маленькую кривую турецкую саблю точно такого же зеленого цвета, как камея сеньоры Тельди. Обе вещицы на редкость сочетаются, как лицо и его отражение в зеркальной поверхности озера или пруда. Ясно, что… «А что, если на портрете изображена совсем другая камея? – приходит в сомнение Карлос. – Вдруг это простое совпадение или колдовство той старухи, мадам Лонгстаф, многие утверждают, что она добивается исполнения своих предсказаний с помощью черной магии!»
Карлос решает сторониться Аделы, но изумление и любопытство одолевают его; он украдкой смотрит туда, где продолжается беседа хозяйки дома с коллекционером ножиков, в глаза вновь бросается холодный блеск двух дорогих украшений: камеи и турецкой сабли, блеск мира богатых, полного загадок. «Тебе, Карлос, не понять этого мира, ты мужлан. Может быть, в прежние времена драгоценности изготавливались в единственном экземпляре, теперь их производят сериями; безусловно, в мире богатых, которого ты не знаешь, а потому невольно идеализируешь, существуют не одна, а сотни зеленых камей, так же как наверняка найдутся тысячи зеленых турецких сабель вроде той, что воткнута в лацкан пиджака надутого от важности грека».
Карлос отворачивается. Позвякивающие бокалы, одни полные, другие полупустые, заставляют его отвергнуть последнее предположение как безосновательное. «Это, конечно, она – слишком большое сходство. Теперь остается только узнать, какое отношение она имеет ко мне и к дому на Альмагро-38. Интересно, знакома ли она с бабушкой Терезой? А с отцом? Вот удивится Нестор, когда я ему расскажу, к каким непредсказуемым последствиям могут привести причуды судьбы».
* * *
Хлоя стала жертвой причуды, только не судьбы, а Ляу Чи, собирательницы книг о привидениях.
– Иди-ка сюда, мальчик, – приказала дама и, не дав опомниться, оттеснила в угол гостиной, затрещала: – Как тебя зовут, малыш? Сколько тебе лет? Откуда ты родом? Какой твой знак Зодиака? Овен? А может быть, Козерог? Тебе нравятся рассказы о привидениях? Ты веришь в переселение душ? А знаешь, тот, кто умер молодым, всегда возвращается на Землю и доживает отнятую судьбой жизнь!
«Чушь, – подумала Хлоя, соображая, как отделаться от ненормальной. В застегнутой наглухо куртке было жарко. – Китаянка, должно быть, приняла меня за «дядю» и пытается, мать ее, заигрывать».
Обслуживая гостей, Хлоя хотела одного – встретить глаза Эдди, которые мелькнули перед ней в зеркале ванной комнаты. Она ловила их в высоких зеркалах банкетного зала, в круглом зеркале при входе, в любой полированной поверхности, какая попадалась на пути. В паузе между подачей десерта и кофе она сбегала, прыгая через две ступеньки на лестнице, в спальню над гаражом и заглянула в зеркало ванной комнаты. «Ты здесь, Эдди?»
Лицо, смотревшее из глубины зеркал, несомненно, принадлежало Эдди, однако глаза были голубые, как у Хлои.
«Черт, а чего ты ожидала, тетя? У тебя просто крыша поехала, Эдди нет ни здесь, ни где-либо еще, перестань валять дурака». Тем не менее по дороге в зал Хлоя снова заглядывала в каждое встречное зеркало, ощущая себя сиротой.
Девочка Хлоя изо всех сил старается поймать хотя бы призрак любимых глаз в трюмо, стоящем возле камина, но видит лишь неясное отражение лица Ляу Чи, специалистки по привидениям.
– Послушай, мальчик, не надейся, что я дам тебе улизнуть, раз попался! Ты слышал, о чем я только что говорила? Астральная тема исключительно важна, я бы даже сделала глоток виски, прежде чем продолжать. Сходи налей мне и сразу возвращайся, понял?
Идя на кухню, Хлоя возобновляет поиски: «Ну пожалуйста, хотя бы тень, мираж». Она надолго задерживается в вестибюле перед темными оконными стеклами, этими фальшивыми зеркалами, склонными больше к искажению, чем к воспроизведению реальности, а потому позволяющими видеть желаемое.
– Пс-ст! Ба-рыш-ня!..
Только один человек в мире употреблял устаревшее обращение «барышня», и Хлоя обнаруживает в оконном стекле Нестора Чаффино, тот подает ей знаки из двери кухни. Вид у повара такой, будто случилось нечто экстраординарное.
Как правило, шеф-повар выходит в обеденный зал, чтобы поприветствовать гостей либо получить поздравления за удавшийся ужин. Но Нестор уже благополучно завершил благодарственную церемонию. Теперь ему досаждает нелепая проблема.
– Поди-ка сюда на минуточку, а потом занимайся чем хочешь.
Хлоя только рада побыть вдали от гостей. «Как же вы достали меня, придурки!» – думает она, приближаясь к Нестору с подносом, полным пустых бокалов.
– Чем могу помочь, Нестор?
Оба заходят на кухню. Повар показывает на морозильную камеру, а точнее, выше – на полку.
– Какому-то недоумку пришло в голову хранить «Калгонит» так высоко. Достань-ка его.
На металлической дверце отражается неясный силуэт девушки, вставшей на стул.
Какая грязная полка! Старые упаковки крысиной отравы, бутылки со скипидаром и моющими средствами покрыты толстым слоем паутины, под которой могут скрываться какие угодно твари. Хлоя не сразу решается сунуть в паутину руку. Так и есть! Отодвинув бутылку, девушка вспугивает целое полчище черных насекомых. (Девочкой Хлоя специально трогала их, чтобы они прятали под себя лапки и становились похожими на шарики.) Блестящие и круглые, насекомые разбегаются в поисках убежища, а одно, ослепленное светом, отваживается залезть на рукав Хлои, чтобы спрятаться за обшлагом. Но Хлою, похоже, не беспокоит ни гнилостный запах, ни мурашки, потому что на полированной поверхности «Вестингауза» проступили на долю секунды глаза брата. Не опуская руку, она смыкает веки, стараясь удержать в глазницах вожделенный образ.
– Что ты там делаешь, можно полюбопытствовать? Я сыт по горло твоими штучками.
Хлоя не реагирует. Она боится пошевелиться, ибо тогда Эдди исчезнет, улетит навсегда в страну Нетинебудет. Насекомое отвергло обшлаг и засеменило к куртке: моющее средство, нужное Нестору, находится почти рядом, но Хлоя – как статуя.
Сеньорита Ляу Чи вошла на кухню и требует:
– Возвращайся, мальчик, я хочу рассказать тебе что-то интересное, тебе понравится, вот увидишь!
Далее выдерживать абсурдную позу нельзя, Хлоя Триас достает моющее средство и слезает со стула на пол. Попутно убеждается, что у лица, отпечатанного на сияющей дверце морозильника, глаза безнадежно голубые.
– Пойдем, мальчик, я жду тебя, поговорим.
4
ДВЕРЬ ЗАПИРАЕТСЯ САМА СОБОЙ
Половина четвертого утра; гости разъезжаются.
– Счастливо, дорогой Стефанопулос, увидимся..,
– Благодарю вас, сеньор Тельди. До скорой встречи. Сеньора Тельди, было чрезвычайно интересно поговорить с такой интеллигентной дамой; какие меткие комментарии делали вы к моему маленькому рассказу об Ата-тюрке…
– Адьос, адьос, месье Питу, спасибо, что приехали…
– Прощайте, сеньорита Ляу Чи…
Голоса стихают, огни гаснут; на кухне нет никого, кроме Нестора, который думает, что он, наверное, сейчас единственный в доме, кто еще не спит. Нестор Чаффино обожает эти мгновения одиночества, наступающие в конце его очередного профессионального триумфа. Так любовник перебирает мельчайшие подробности встречи с женщиной, испытывая наслаждение, иногда более острое, чем было в реальности, так истинный творец восстанавливает в памяти минуты славы. «Ах, каким идеальным был состав моего салата из омаров! – ласкает самолюбие Нестор. – И подогрет в меру – не слишком горячий и не слишком холодный, не слишком сухой и не слишком нежный; достаточно было видеть из кухонной двери мягкое, ритмичное движение усов Эрнесто Тельди., чтобы констатировать: лучше и быть не может.
В это время усы Эрнесто Тельди, который находится в постели этажом выше, покрыты капельками холодного пота. Но не привычные кошмары являются причиной его переживаний, а решение, возникшее в потерявшем покой разуме. «Итак, это должно произойти сегодня ночью, – говорит он себе. – Не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня; сейчас же пойду и разыщу этого типа». Эрнесто Тельди смотрит на часы и прикидывает: повар наверняка уже спит в своей комнате в мансарде. Место тихое и удаленное, никто ничего не услышит. Вот и ладненько.
«А морской судак под укропом с картофельным суфле! – не унимается Нестор Чаффино, сидя все еще отнюдь не в комнате в мансарде, а на кухне, облокотившись на большой покрытый специальным пластиком стол, способствовавший его успеху. – Когда я вышел к гостям, чтобы принять слова благодарности, Адела Тельди заявила: никогда в жизни не пробовала ничего настолько гениального и вместе с тем простого. Весьма любезно с ее стороны!»
В это время Адела Тельди касается пальцами сперва своих губ, затем губ спящего рядом Карлоса Гарсии, словно хочет таким образом приобщить его к тайне, которую не решилась поведать вслух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Наш герой происходил из племени фантазеров, если позволите употребить эту метафору, – продолжал Стафанопулос, ободренный Аделиным «Не может быть!». – Однако, фантазер или нет, ход оказался удачным, юный Мустафа сумел модернизировать страну, убедил народ отказаться от многих вещей, в том числе и от некоторых обычаев предков.
– Как интересно! – вовремя воскликнула Адела, выиграв для себя еще добрых три минуты, в течение которых могла беспрепятственно скользить взглядом среди табачного дыма, выискивая Карлоса. Его не было. «А вдруг, – на миг вообразила она, – он на кухне и выслушивает самое страшное?!» На лице невольно возникла болезненная гримаса.
– Ужасно, правда? – согласился Стефанопулос. – Это был один из самых кровавых эпизодов в истории Турции.
«Нет, Адела, успокойся, вряд ли повар выдаст тебя сегодня ночью. А завтра сама поговоришь с Карлосом. Он из твоих уст узнает то, что считаешь нужным… Однако не лучше ли заставить назойливого повара замолчать навсегда?»
– Здесь-то и начинается история кинжала с красной рукояткой. Как вы понимаете, подобная угроза требовала быстрых превентивных мер и неизбежного кровопролития, добавим мы.
– Неужели? Удивительно, сеньор Стефанопулос, – произнес за Аделу автопилот, тогда как сама она встрепенулась и внутренне заулыбалась: в дверях, ожидая, когда будет можно пробраться к ней, застыл Карлос. В руках – поднос, уставленный высокими бокалами.
«Как долго ты отсутствовал, любовь моя».
Заметив образовавшуюся в толпе тропинку, Карлос направляется к хозяйке дома. Его подталкивает желание, аналогичное тому, что испытывает Адела, – прикоснуться, от одного намека на ласку – платонический жест! – в нем вспыхивает дремлющее пламя страсти. «Может быть, удастся поцеловать ее плечо, когда наклонюсь, подавая бокал», – думает Карлос.
– Простите, сеньора, это получилось случайно. Она улыбается в ответ, она прекрасна:
– Это игристое или шампанское?
– Игристое, сеньора. С вашего разрешения… Карлос наклоняется ниже и ближе к хозяйке дома, натренированный взгляд официанта выделяет характерную деталь, Карлос обнаруживает на плече Аделы нефритовую камею.
– Тем самым Ататюрк хотел продемонстрировать, что его нация так же готова к переменам, как любая другая западная страна, хотя, конечно…
«…Золотой овал, зеленый камень… Это камея нарисованной девушки! Бог мой…» Карлос недоуменно изучает лицо Аделы, словно видит впервые.
– Таким образом, нынче кинжалы снова становятся вещью актуальной, и не только в Турции, но и в других мусульманских странах. Каков поворот? Я, например, и в мыслях не держал ничего подобного. А вы, дорогая?
«Она, без сомнения». На подносе начинают позванивать бокалы с вином, дирижируемые дрожащей рукой Карлоса Гарсии. Пузырьки газа поднимаются на поверхность и лопаются под изумленное: «Бог мой, неужели это возможно? Я тысячу раз целовал ее, полюбил каждый укромный уголок и – не узнал. А ведь пытался разглядеть ее во всех женщинах, которых встречал!»
Карлос не в силах оторвать взгляда от камня, зеленый блеск будит детские воспоминания: бабушка Тереза раскладывает пасьянс в желтой комнате («Ты ошибаешься, красавчик, в этом доме нет никакой спрятанной в шкафу женщины, что за чепуха тебе лезет в голову!»); мальчик обводит пальцем контур шеи на портрете, ласкает нежную ямку, которую почти двадцать лет спустя будет покрывать поцелуями.
– Нет-нет, дорогая, как ни ужасна эта истина, но факт остается фактом: мы не замечаем лиц. В упор не видим; нелепо, конечно; в отношении турецких женщин дело обстоит еще хуже, ведь они вынуждены носить чадру, за балахонами порой скрываются необыкновенно прекрасные лица.
…Все вдруг кажется Карлосу очень знакомым: «Лас-Лилас» похож на Альмагро-38; светлые, с металлическим отливом волосы у нарисованной девушки точь-в-точь как у Аделы…
– Вы меня слушаете, дорогая? У вас усталый вид.
– И очень внимательно, сеньор Стефанопулос, продолжайте, прошу вас.
Брошь на плече Аделы сверкает, внушая тысячи вопросов, ответов придется подождать до окончания банкета. «И тогда я узнаю все», – думает Карлос. Позвонивающие бокалы, выступая в роли коллективного разума, вызывают в памяти недавние слова Нестора: «Подумай хорошенько, cazzo Карлитос, в жизни бывают ситуации, когда лучше не задавать вопросов, особенно если интуиция подсказывает: ответы не принесут ничего хорошего».
– Что происходит, молодой человек, позвольте поинтересоваться?
Стефанопулос прерывает историческое повествование, удивленный поведением молодого человека, который находится столь близко к Аделе Тельди, что, кажется, принимает участие в беседе. Официант подслушивает разговоры гостей!
«Бог мой, но как не спрашивать в подобной ситуации? Даже Нестор, всегда такой осторожный, обязательно захотел бы понять, что происходит. Мы все по жизни стремимся узнать побольше, ведь правда же?»
– Послушайте, молодой человек, вы нас уже обслужили, полагаю, теперь вас ожидают другие гости, идите. Голос Стефанопулоса прерывает размышления Карлоса, который едва осмеливается смотреть на Аделу, словно опасается, что окружающие раскроют его тайну. Юноша с извинениями удаляется, успевая заметить на лацкане пиджака коллекционера маленькую кривую турецкую саблю точно такого же зеленого цвета, как камея сеньоры Тельди. Обе вещицы на редкость сочетаются, как лицо и его отражение в зеркальной поверхности озера или пруда. Ясно, что… «А что, если на портрете изображена совсем другая камея? – приходит в сомнение Карлос. – Вдруг это простое совпадение или колдовство той старухи, мадам Лонгстаф, многие утверждают, что она добивается исполнения своих предсказаний с помощью черной магии!»
Карлос решает сторониться Аделы, но изумление и любопытство одолевают его; он украдкой смотрит туда, где продолжается беседа хозяйки дома с коллекционером ножиков, в глаза вновь бросается холодный блеск двух дорогих украшений: камеи и турецкой сабли, блеск мира богатых, полного загадок. «Тебе, Карлос, не понять этого мира, ты мужлан. Может быть, в прежние времена драгоценности изготавливались в единственном экземпляре, теперь их производят сериями; безусловно, в мире богатых, которого ты не знаешь, а потому невольно идеализируешь, существуют не одна, а сотни зеленых камей, так же как наверняка найдутся тысячи зеленых турецких сабель вроде той, что воткнута в лацкан пиджака надутого от важности грека».
Карлос отворачивается. Позвякивающие бокалы, одни полные, другие полупустые, заставляют его отвергнуть последнее предположение как безосновательное. «Это, конечно, она – слишком большое сходство. Теперь остается только узнать, какое отношение она имеет ко мне и к дому на Альмагро-38. Интересно, знакома ли она с бабушкой Терезой? А с отцом? Вот удивится Нестор, когда я ему расскажу, к каким непредсказуемым последствиям могут привести причуды судьбы».
* * *
Хлоя стала жертвой причуды, только не судьбы, а Ляу Чи, собирательницы книг о привидениях.
– Иди-ка сюда, мальчик, – приказала дама и, не дав опомниться, оттеснила в угол гостиной, затрещала: – Как тебя зовут, малыш? Сколько тебе лет? Откуда ты родом? Какой твой знак Зодиака? Овен? А может быть, Козерог? Тебе нравятся рассказы о привидениях? Ты веришь в переселение душ? А знаешь, тот, кто умер молодым, всегда возвращается на Землю и доживает отнятую судьбой жизнь!
«Чушь, – подумала Хлоя, соображая, как отделаться от ненормальной. В застегнутой наглухо куртке было жарко. – Китаянка, должно быть, приняла меня за «дядю» и пытается, мать ее, заигрывать».
Обслуживая гостей, Хлоя хотела одного – встретить глаза Эдди, которые мелькнули перед ней в зеркале ванной комнаты. Она ловила их в высоких зеркалах банкетного зала, в круглом зеркале при входе, в любой полированной поверхности, какая попадалась на пути. В паузе между подачей десерта и кофе она сбегала, прыгая через две ступеньки на лестнице, в спальню над гаражом и заглянула в зеркало ванной комнаты. «Ты здесь, Эдди?»
Лицо, смотревшее из глубины зеркал, несомненно, принадлежало Эдди, однако глаза были голубые, как у Хлои.
«Черт, а чего ты ожидала, тетя? У тебя просто крыша поехала, Эдди нет ни здесь, ни где-либо еще, перестань валять дурака». Тем не менее по дороге в зал Хлоя снова заглядывала в каждое встречное зеркало, ощущая себя сиротой.
Девочка Хлоя изо всех сил старается поймать хотя бы призрак любимых глаз в трюмо, стоящем возле камина, но видит лишь неясное отражение лица Ляу Чи, специалистки по привидениям.
– Послушай, мальчик, не надейся, что я дам тебе улизнуть, раз попался! Ты слышал, о чем я только что говорила? Астральная тема исключительно важна, я бы даже сделала глоток виски, прежде чем продолжать. Сходи налей мне и сразу возвращайся, понял?
Идя на кухню, Хлоя возобновляет поиски: «Ну пожалуйста, хотя бы тень, мираж». Она надолго задерживается в вестибюле перед темными оконными стеклами, этими фальшивыми зеркалами, склонными больше к искажению, чем к воспроизведению реальности, а потому позволяющими видеть желаемое.
– Пс-ст! Ба-рыш-ня!..
Только один человек в мире употреблял устаревшее обращение «барышня», и Хлоя обнаруживает в оконном стекле Нестора Чаффино, тот подает ей знаки из двери кухни. Вид у повара такой, будто случилось нечто экстраординарное.
Как правило, шеф-повар выходит в обеденный зал, чтобы поприветствовать гостей либо получить поздравления за удавшийся ужин. Но Нестор уже благополучно завершил благодарственную церемонию. Теперь ему досаждает нелепая проблема.
– Поди-ка сюда на минуточку, а потом занимайся чем хочешь.
Хлоя только рада побыть вдали от гостей. «Как же вы достали меня, придурки!» – думает она, приближаясь к Нестору с подносом, полным пустых бокалов.
– Чем могу помочь, Нестор?
Оба заходят на кухню. Повар показывает на морозильную камеру, а точнее, выше – на полку.
– Какому-то недоумку пришло в голову хранить «Калгонит» так высоко. Достань-ка его.
На металлической дверце отражается неясный силуэт девушки, вставшей на стул.
Какая грязная полка! Старые упаковки крысиной отравы, бутылки со скипидаром и моющими средствами покрыты толстым слоем паутины, под которой могут скрываться какие угодно твари. Хлоя не сразу решается сунуть в паутину руку. Так и есть! Отодвинув бутылку, девушка вспугивает целое полчище черных насекомых. (Девочкой Хлоя специально трогала их, чтобы они прятали под себя лапки и становились похожими на шарики.) Блестящие и круглые, насекомые разбегаются в поисках убежища, а одно, ослепленное светом, отваживается залезть на рукав Хлои, чтобы спрятаться за обшлагом. Но Хлою, похоже, не беспокоит ни гнилостный запах, ни мурашки, потому что на полированной поверхности «Вестингауза» проступили на долю секунды глаза брата. Не опуская руку, она смыкает веки, стараясь удержать в глазницах вожделенный образ.
– Что ты там делаешь, можно полюбопытствовать? Я сыт по горло твоими штучками.
Хлоя не реагирует. Она боится пошевелиться, ибо тогда Эдди исчезнет, улетит навсегда в страну Нетинебудет. Насекомое отвергло обшлаг и засеменило к куртке: моющее средство, нужное Нестору, находится почти рядом, но Хлоя – как статуя.
Сеньорита Ляу Чи вошла на кухню и требует:
– Возвращайся, мальчик, я хочу рассказать тебе что-то интересное, тебе понравится, вот увидишь!
Далее выдерживать абсурдную позу нельзя, Хлоя Триас достает моющее средство и слезает со стула на пол. Попутно убеждается, что у лица, отпечатанного на сияющей дверце морозильника, глаза безнадежно голубые.
– Пойдем, мальчик, я жду тебя, поговорим.
4
ДВЕРЬ ЗАПИРАЕТСЯ САМА СОБОЙ
Половина четвертого утра; гости разъезжаются.
– Счастливо, дорогой Стефанопулос, увидимся..,
– Благодарю вас, сеньор Тельди. До скорой встречи. Сеньора Тельди, было чрезвычайно интересно поговорить с такой интеллигентной дамой; какие меткие комментарии делали вы к моему маленькому рассказу об Ата-тюрке…
– Адьос, адьос, месье Питу, спасибо, что приехали…
– Прощайте, сеньорита Ляу Чи…
Голоса стихают, огни гаснут; на кухне нет никого, кроме Нестора, который думает, что он, наверное, сейчас единственный в доме, кто еще не спит. Нестор Чаффино обожает эти мгновения одиночества, наступающие в конце его очередного профессионального триумфа. Так любовник перебирает мельчайшие подробности встречи с женщиной, испытывая наслаждение, иногда более острое, чем было в реальности, так истинный творец восстанавливает в памяти минуты славы. «Ах, каким идеальным был состав моего салата из омаров! – ласкает самолюбие Нестор. – И подогрет в меру – не слишком горячий и не слишком холодный, не слишком сухой и не слишком нежный; достаточно было видеть из кухонной двери мягкое, ритмичное движение усов Эрнесто Тельди., чтобы констатировать: лучше и быть не может.
В это время усы Эрнесто Тельди, который находится в постели этажом выше, покрыты капельками холодного пота. Но не привычные кошмары являются причиной его переживаний, а решение, возникшее в потерявшем покой разуме. «Итак, это должно произойти сегодня ночью, – говорит он себе. – Не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня; сейчас же пойду и разыщу этого типа». Эрнесто Тельди смотрит на часы и прикидывает: повар наверняка уже спит в своей комнате в мансарде. Место тихое и удаленное, никто ничего не услышит. Вот и ладненько.
«А морской судак под укропом с картофельным суфле! – не унимается Нестор Чаффино, сидя все еще отнюдь не в комнате в мансарде, а на кухне, облокотившись на большой покрытый специальным пластиком стол, способствовавший его успеху. – Когда я вышел к гостям, чтобы принять слова благодарности, Адела Тельди заявила: никогда в жизни не пробовала ничего настолько гениального и вместе с тем простого. Весьма любезно с ее стороны!»
В это время Адела Тельди касается пальцами сперва своих губ, затем губ спящего рядом Карлоса Гарсии, словно хочет таким образом приобщить его к тайне, которую не решилась поведать вслух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29