Дело в том, что какое-то извращённое стремление к мученичеству заставляет её цепляться за мысль, что она сама виновата в несчастье, постигшем её сына. Эта ложная идея сделалась её idee fixe.— До какой степени, — спросил Ванс, — этот психоневроз подействовал на её рассудок?— Трудно сказать, да я и не хотел бы заниматься обсуждением этого вопроса. Одно могу подтвердить: она, несомненно, больна, и мысли её смутны. По временам, конечно, я сообщаю вам под строжайшим секретом, у неё бывали галлюцинации, всегда касавшиеся её сына. Она готова на все для его благополучия.— Мы очень ценим ваше доверие, доктор… А не логично ли было бы предположить, что вчерашнее её болезненное состояние вызвано страхом за его благополучие?— Несомненно. Вне его у неё нет никакой эмоциональной или умственной жизни. Но был ли это страх реальной или выдуманной опасности, я не могу сказать. Она давно живёт на границе реальности и фантазии.Наступило короткое молчание, затем Ванс спросил:— А самого Друккера вы считаете ответственным за свои поступки?— Так как он мой пациент и до сих пор я оставляю его на свободе, то вопрос ваш я считаю неуместным, — холодно ответил доктор.Маркхэм заговорил властно.— У нас нет времени подбирать выражения, доктор. Мы ведём следствие о ряде отвратительных преступлений. М-р Друккер причастен к одному из них, до какой степени — мы не знаем. Но наш долг узнать.Первая реакция доктора была воинственного характера, но он сдержал себя и ответил прежним снисходительным тоном.— Есть несколько степеней ответственности. Ум м-ра Друккера слишком развит, как это часто бывает у горбунов. Умственные процессы у него обращены, так сказать, внутрь себя, а недостаток нормальных физических реакций часто ведёт к заблуждениям. Но у м-ра Друккера я не заметил ничего, указывающего на это. Он очень раздражителен и склонён к истерии, но такое психическое состояние свойственно его болезни.— В чем заключается его отдых?— В детских играх, я полагаю. Такие забавы часто нравятся калекам. Не имея нормального детства, он хватается за то, что даёт ему возможность до некоторой степени пополнить детские переживания. Эти детские забавы и удерживают в равновесии его чисто умственную жизнь.— А как относится миссис Друккер к этим играм?— Очень их одобряет. Она часто, перегнувшись через стену, смотрит на детскую площадку в Риверсайдском парке, когда он там забавляется. И всегда возглавляет детские праздники и обеды, устраняемые её сыном в их доме.Через несколько минут мы ушли. Хэс каким-то испуганным голосом спросил:— Великий Боже! Во что это дело обратится?В доме Друккеров нам открыла дверь высокая полная немка, заявившая нам, что м-р Друккер очень занят и никого не принимает.— А все-таки вы доложите ему, — сказал Ванс, — что следователь желает поговорить с ним.Тотчас же, точно в паническом страхе, она побежала по лестнице. Мы услышали стук в дверь, затем голоса, а через несколько мгновений она вернулась и сообщила, что м-р Друккер готов принять нас в своём кабинете.Когда мы проходили мимо неё, Ванс повернулся к ней и спросил:— В котором часу встал м-р Друккер вчера утром?— Не знаю, — испуганно пролепетала она. — Вероятно, в девять, как всегда.Друккер принял нас, стоя у большого стола, заваленного книгами и рукописями.Ванс одно мгновенье пристально смотрел на него, точно стараясь узнать, какая тайна скрывалась за его беспокойными впалыми глазами.— М-р Друккер, — начал он, — мы вовсе не желаем причинять вам излишних беспокойств, но мы узнали, что вы были знакомы с покойным Джоном Сприггом. Не знаете ли вы, по какой причине кто-нибудь мог желать его смерти?Друккер встал. Несмотря на старание овладеть собою, голос его слегка дрожал, когда он заговорил.— Я знал м-ра Спригга поверхностно. Что касается его смерти, у меня нет никаких предположений…— Под телом был найден клочок бумаги с математической формулой Римана, которую вы включили в вашей книге в главу о предельности физического пространства. — Говоря это, Ванс подвинул к себе по столу один из отпечатанных на машинке листов и пристально посмотрел на него.Друккер не заметил этого. Снова Ванса приковали его внимание.— Не могу понять, — уклончиво сказал он. — Можно посмотреть на запись?Рассмотрев бумажку, Друккер вернул её обратно; его маленькие глаза злобно сощурились.— Вы спрашивали Арнессона? На прошлой неделе он говорил на эту тему со Сприггом.— Да, — беспечно ответил Ванс. — М-р Арнессон не мог пролить света на этот инцидент. Мы подумали, что, может быть, вам удастся то, чего он не смог сделать.— Очень жаль, но я не могу быть ничем полезен. — В ответе Друккера была насмешки. — Формулу всякий может употребить. Почему вы обратились ко мне?— Не только формула направила наши стопы к вашей двери. У нас, например, есть причины допускать, что смерть Спригга связана с убийством Робина…Длинные руки Друккера ухватились за край стола, глаза засверкали.— Спригг и Робин… связаны! Ведь вы же не верите газетной болтовне?.. Это отвратительная ложь! — Лицо его скривилось, голос стал пронзительным. — Это безумный вздор… Нет никаких доказательств, никакого намёка на доказательства!— Кок-Робин и Джонни Спригг, — тихо, но настоятельно сказал Ванс.— Чепуха! Бессмысленная чепуха! Боже мой, да неужели весь мир помешался! — Он качался взад и вперёд и бил рукой по столу, разбрасывая бумаги в стороны.— А вы не знакомы с Епископом, м-р Друккер?Качание прекратилось, он с ужасающей напряжённостью посмотрел на Ванса.— Вы тоже… вы тоже сошли с ума! — Он обвёл всех нас глазами. — Вы проклятые глупцы! Никакого Епископа не существует! Да и Кок-Робина и Джонни Спригга никогда не было, И вы, взрослые люди, пытаетесь испугать меня — меня , математика — детскими сказками.Он истерически захохотал.Ванс быстро подошёл к нему, взял его за руку и повёл к кресту. Понемногу смех прекратился, и он с трудом помахал нам рукой.— Нехорошо, что Робин и Спригг убиты, — заговорил он медленно и бесцветно. — Но только дети и стоят внимания… Вы, наверное, найдёте убийц. Если же нет, то, может быть, я помогу вам. Но не позволяйте воображению увлекать вас. Держитесь фактов… фактов…Он был утомлён, и мы ушли.— Он испуган, Маркхэм, чертовски испуган, — заметил Ванс, когда мы опять были в передней. — Очень бы я хотел знать, что таится в этом остром, но сбитом с пути уме.По дороге к двери миссис Друккер он заметил:— Это не лучший способ наносить визиты дамам. Право, я не рождён быть полицейским, я ненавижу шпионаж.На наш стук в дверь нам ответил слабый голос. Миссис Друккер, бледнее, чем обыкновенно, лежала на кушетке у окна.Она заговорила испуганным голосом:— Я знала, что вы придёте, знала, что вы ещё не кончили мучить меня.— Мучить вас, — возразил мягко Ванс, — никоим образом не входит в наши намерения. Мы просто хотим просить вас помочь нам.Слова Ванса немного успокоили её.— Если бы только я могла помочь вам! — прошептала она. — Но ничего нельзя поделать, ничего…— Вы могли бы сообщить нам, что вы видели из окна в день смерти м-ра Робина.— Нет, нет! — глаза её смотрели с ужасом. — Я ничего не видела; я не подходила к окну в то утро. Вы можете убить меня, но последнее моё слово будет: нет, нет!Ванс не настаивал.— Билд сказал нам, — продолжал он, — что вы часто встаёте рано и гуляете в саду.— Да. Я плохо сплю по утрам. Я часто просыпаюсь от боли в спине. Тогда я встаю и гуляю по двору, если погода позволяет.— Бидл видела, как вы гуляли вчера утром с профессором Диллардом.Она кивнула, но тотчас же вопросительно и неприязненно посмотрела на Ванса.— Да, мы иногда гуляем вместе, — поторопилась она объяснить. — Профессор жалеет меня и восхищается Адольфом; он считает, что Адольф великий гений. Да он и действительно гений. Он мог бы быть великим человеком, таким, как профессор Диллард, если бы не его болезнь… Все это по моей вине. Я уронила его, когда он был ребёнком… — Рыдание сотрясло её измождённое тело.Через мгновение Ванс спросил:— О чем вы говорили с профессором вчера в саду?Лукавое выражение появилось на её лице.— По большей части об Адольфе.— А кого-нибудь ещё вы не видели в саду или на стрельбище?— Нет! — Она опять испугалась. — Но кто-то был там, не правда ли? Кто-то, кто не хотел, чтобы его видели… Да, кто-то был — и он думает, что я его видела. Но я не видела! О Боже милосердный! Я не видела! — Она закрыла лицо руками, и тело её конвульсивно содрогнулось.— Если бы я видела! Если бы я знала! Но это не Адольф… Мой маленький мальчик спал, слава Богу, он спал!Ванс подошёл к ней.— Почему вы благодарите Бога, что это не был ваш сын? — ласково спросил он.Она с удивлением посмотрела на него.— Да разве вы не понимаете? Маленький человечек застрелил Джонни Спригга из маленького ружьеца, тот же самый маленький человечек, который убил Кок-Робина стрелой из лука. Ах, это ужасная игра, и я боюсь… Но я не должна говорить, не могу говорить, А то маленький человечек сделает что-нибудь ужасное. Может быть, он подумает, что я старуха из башмака !— Успокойтесь, миссис Друккер, — утешал её Ванс. — Все это бессмысленная болтовня. Для всего есть совершенно разумное объяснение. И мне кажется, что именно вы поможете нам найти это объяснение!— Нет, нет! Я не могу, не должна. Я сама ничего не понимаю!— Почему вы нам не скажете? — настаивал Ванс.— Потому что я не знаю, — воскликнула она. — Я хотела бы знать, клянусь Богом! Знаю только, что должно случиться что-то ужасное, что какое-то проклятье висит над этим домом.— Почему вы это знаете?— Потому, — еле слышно сказала она, что сегодня ночью приходил маленький человечек.Холодок пробежал у меня по спине, и я увидел, что даже невозмутимый сержант глубоко втянул в себя воздух. Раздался спокойный голос Ванса.— Почему же вы знаете, что он был здесь? Вы видели его?— Нет, не видела, но он пытался войти ко мне в комнату через эту дверь.— Вы должны нам рассказать все, — сказал Ванс, — а то мы подумаем, что все эту историю вы выдумали.— Нет, я не выдумала, Бог свидетель. Я лежала в постели, но не спала. Часы на камине пробили полночь, и я услышала мягкий шорох в передней за дверью. Я повернулась к двери — на столе горел ночник — и увидела, как ручка двери медленно, бесшумно поворачивается; как будто кто-то хочет войти так, чтобы не разбудить меня…— Остановитесь на минутку, миссис Друккер, — прервал её Ванс. — Вы замыкаете дверь на ключ?— Я никогда не замыкала её до последнего времени, до смерти м-ра Робина. Но теперь я чувствую себя в опасности… не могу объяснить почему.— Понимаю. Продолжайте ваш рассказ. Что случилось потом?— Она двигалась взад и вперёд, а я застыла от ужаса. Наконец, мне удалось крикнуть, ручка мгновенно перестала шевелиться, и я услышала быстрые шаги… Я встала, подошла к двери и стала прислушиваться. Я боялась за Адольфа. Я слышала, как кто-то быстро и легко спускался по лестнице…— По какой лестнице?— По кухонной… Затем хлопнула наружная дверь — и все снова стихло. Что-то подсказало мне, что я должна открыть дверь. Я была в смертельном страхе, но знала, что я должна открыть её. Я тихонько повернула ключ и взялась за ручку. Когда я потянула дверь к себе, что-то, лежавшее с другой стороны на ручке, с шумом упало… к моим ногам!Она не могла больше говорить. Спокойный голос Ванса вернул ей дар речи.— Что же лежало на полу, миссис Друккер?С трудом она встала и пошла к туалетному столику. Выдвинув маленький ящик, она запустила в него руку и стала что-то искать. Потом она протянула раскрытую руку. На ладони её лежала маленькая шахматная фигурка из чёрного дерева. Это был епископ Англичане называют шахматного слона епископом.

. Глава XIIIПОД ЗНАКОМ ЕПИСКОПА Вторник, 12 апреля, 11 часов утра
Ванс взял епископа и положил его себе в карман.— Было бы очень опасно, сударыня, — торжественно и выразительно произнёс он, — если бы случившееся здесь сегодня ночью стало кому-либо известно. Если лицо, сыгравшее с вами эту шутку, узнает, что вы известили полицию, оно попробует напугать вас ещё чем нибудь. Поэтому никому ни слова о том, что вы нам рассказали.— Даже Адольфу нельзя сказать? — спросила она.— Никому! Вы должны хранить молчание даже при сыне.Я не мог понять, почему Ванс так настаивает на этом пункте, но очень скоро мне все стало ясно. Правильность его совета трагически подтвердилась.Через несколько минут мы ушли, спустились по кухонной лестнице и вышли на залитое солнцем крыльцо.Маркхэм заговорил первым.— Вы думаете, Ванс, что лицо, принёсшее сегодня ночью эту фигурку, и есть убийца Робина и Спригга?— Вне всякого сомнения. Цель ночного визита отвратительно ясна. Во всем этом кошмаре это единственная вешь, которая не может быть названа проявлением сумасшедшего юмора. Теперь у нас есть нечто определённое.— Что же это такое? — спросил Хэс.— Прежде всего, нам стало известно, что наш шахматный трубадур хорошо знаком с планом этого дома. Он также должен был знать, когда вернётся Друккер в эту ночь; иначе он не отважился бы нанести свой визит.— Но мы и так уже установили, что убийца отлично ознакомлен с этими домами, — проворчал Хэс.— Верно. Но можно близко знать семью и не уметь пробраться в дом незаметно. Кроме того, этот ночной посетитель знал, что обычно миссис Друккер не замыкала дверь на ночь; он, несомненно, имел намерение войти в комнату, оставить в ней фигурку и уйти. То, как он поворачивал ручку двери, доказывает, что он хотел именно этого.— Может быть, он хотел просто разбудить миссис Друккер, чтобы она тотчас же нашла злополучную фигурку, — предположил Маркхэм.— А зачем же он так осторожно повёртывал ручку, как будто старался никого не разбудить? Нет, Маркхэм, у него в мозгу было что-то более зловещее; но когда дверь оказалась замкнутой, и миссис Друккер вскрикнула, он оставил епископа там, где его нашла миссис Друккер, и убежал.— Но, сэр, — заговорил Хэс, — ведь и кто-нибудь другой мог знать, что она не замыкает дверь на ночь, и быть настолько знакомым с расположением дома, чтобы ходить по нему впотьмах.— Но у кого мог быть ключ от задней двери, сержант?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23