Но стоило ей только отворить дверь в свою комнату, как сквозной ветер загасил ее свечу.
— Ах, какая досада! — воскликнула девушка. — Придется спуститься вниз и опять карабкаться на шестой этаж.
Но тут она заметила полоску света под дверью Жака, лень и любопытство внушили ей мысль попросить огонька у соседа.
«Такие пустячные услуги соседи постоянно оказывают друг другу, — подумала она, — тут нет ничего зазорного».
Она легонько постучалась к Жаку, он отворил и был несколько удивлен столь поздним посещением. Но стоило девушке переступить порог его комнаты, как она задохнулась от густого дыма и, не успев сказать ни слова, без чувств упала на стул, подсвечник и ключ выпали у нее из рук. Была полночь, весь дом спал. Жак решил, что звать на помощь нельзя, это скомпрометирует соседку. Он распахнул окно, чтобы впустить свежего воздуха, и побрызгал водой на лицо девушки, она открыла глаза и понемногу стала оживать. Минут через пять Франсина совсем пришла в себя, сообщила художнику, что именно ее к нему привело, и стала извиняться.
— Теперь мне лучше, — добавила она, — я пойду к себе.
И она уже отворила дверь, как вдруг спохватилась, что не только забыла зажечь свечу, но и оставила у Жака ключ.
— Вот бестолковая! — воскликнула она, зажигая свечку. — Зашла к вам попросить огня, а ухожу без света!
Но тут сквознячок, потянувший через приотворенное окно и дверь, снова загасил свечу, и молодые люди очутились в полной темноте.
— Как нарочно! — сказала Франсина. — Простите, что я наделала вам столько хлопот. Но будьте добры, зажгите огонь, я отыщу свой ключ.
— Конечно, конечно, мадемуазель, — ответил Жак и стал ощупью искать спички.
Он сразу же нашел их. Но тут ему в голову пришла лукавая мысль. Он сунул спички в карман и воскликнул:
— Вот еще напасть! Ни одной спички не осталось, я зажег последнюю, когда пришел домой.
«Не поверит», — подумал он.
— Как же быть? Как же быть? — всполошилась Франсина. — У себя-то я могу побыть без света, у меня комната небольшая, в ней не заблудишься. Но без ключа не обойтись. Сделайте милость, сударь, помогите мне найти ключ, он где-нибудь тут на полу.
— Что ж, мадемуазель, поищем, — ответил Жак.
И они в потемках принялись искать, молодыми людьми руководил, видимо, один и тот же инстинкт — руки их встречались раз десять в минуту. Оба оказались на редкость неловкими и так и не нашли ключа.
— Ко мне в окно ярко светит луна, но сейчас она в облаках, — сказал Жак. — Подождем немного, станет посветлее, и легче будет искать.
В ожидании луны молодые люди разговорились. Беседа в темноте, в тесной комнатке, в весеннюю ночь! Беседа, сначала легкомысленная и незначительная, становится все задушевнее. Вы сами знаете, читатель, к чему это приводит… Слова становятся все туманнее, все больше недомолвок, голос звучит все тише, речь прерывается вздохами… Руки встречаются и договаривают мысль, которая от сердца передается устам и… О, молодые пары, поройтесь в своих воспоминаниях, и вы увидите, как это произошло. Вспомните, молодой человек, и вы, молодая женщина, идущие сейчас под руку, что два дня назад вы еще не знали друг друга. Наконец луна сбросила свое покрывало, и яркий свет залил каморку, мадемуазель Франсина слегка вскрикнула, очнувшись от мечтаний.
— Что с вами? — спросил Жак, обнимая ее.
— Ничего, — прошептала Франсина. — Мне показалось, будто кто-то стучится.
И незаметно для Жака она ногой подтолкнула под шкаф только что замеченный ею ключ. И зачем только он нашелся!
Первый читатель. Во всяком случае, такую историю я не дам читать своей дочери.
Второй читатель. Я до сих пор еще не видел ни одной пушинки с муфты мадемуазель Франсины, да и о самой девушке не знаю, беленькая ли она или черненькая и как сложена.
Терпение, читатели, терпение! Я обещал вам муфту и в конце концов преподнесу вам ее, как мой друг преподнес ее своей бедной подружке Франсине, которая стала его любовницей, о чем несколькими строками выше выразительно говорит многоточие. Франсина была беленькая. Беленькая и веселая — а это встречается не так уж часто. До двадцати лет она не ведала любви, но, смутно предчувствуя свой близкий конец, сознавала, что медлить не следует, если она хочет с ней познакомиться. Она повстречала Жака и влюбилась в него. Их связь продолжалась полгода. Они увлеклись друг другом весной, а разлучились осенью. У Франсины была чахотка, она знала об этом, знал и ее друг. Недели через две после их встречи Жаку сообщил об этом его товарищ, врач.
— Она уйдет от нас, как только пожелтеют листья, — добавил он.
Франсина слышала эти слова и увидела, в какое отчаяние повергли они ее друга.
— Что нам до желтых листьев? — говорила она, и в улыбке ее светилась искренняя любовь. — Что нам до осени? Сейчас лето, и листва зеленая, надо пользоваться этим, дорогой мой… Когда ты заметишь, что я собираюсь уйти из жизни, обними меня покрепче, поцелуй и запрети уходить. Ты ведь знаешь — я послушная, я и останусь.
И прелестное создание в течение пяти месяцев с песней и улыбкой на устах шло по тяжкой стезе богемы. А Жак охотно поддавался самообману. Его приятель не раз говорил ему:
— Франсине хуже. За ней нужен уход.
Тогда Жак бегал по всему Парижу, чтобы раздобыть денег на лекарство, но Франсина и слышать не хотела о лекарствах и выбрасывала их за окно. По ночам, когда ее бил кашель, она потихоньку выходила на лестницу, чтобы Жак не слышал.
Однажды они вдвоем поехали за город, и Жак увидел дерево с чуть пожелтевшей листвой. Он с тоской взглянул на Франсину, которая, задумавшись, медленно шла рядом с ним.
Она заметила, что Жак побледнел, и поняла его мысль.
— Какой ты глупыш, — сказала она, целуя его, — ведь сейчас только июль. До октября еще целых три месяца. Если мы будем любить друг друга, как теперь, днем и ночью, мы удвоим срок, который нам дано прожить вместе. Наконец, если мне станет хуже, когда пожелтеют листья, мы переселимся куда-нибудь в сосновый лес — ведь сосны не желтеют.
В октябре Франсина слегла. Товарищ Жака лечил ее… Комнатка, в которой они жили, помещалась на самом верхнем этаже и выходила во двор, где росло одно-единственное дерево. С каждым днем ветви его все больше оголялись. Жак занавесил было окно, чтобы больная не видела дерева, но Франсина потребовала, чтобы занавеску сняли.
— Любимый мой, — говорила она Жаку, — я дам тебе в сто раз больше поцелуев, чем на дереве листьев…— И добавляла: — К тому же, мне гораздо лучше… Скоро я начну выходить. Но тогда уже будет холодно, мне не хочется, чтобы у меня были красные руки, — купи мне, пожалуйста, муфту.
И больная все время только и мечтала, что о муфте.
В канун дня всех святых Франсина заметила, что Жак как-то особенно печален, ей захотелось подбодрить его, и, чтобы доказать, что ей лучше, она встала.
Как раз в это время к ним пришел доктор, он заставил ее лечь.
— Жак, — шепнул он товарищу, — мужайся! Все кончено, Франсина скоро умрет.
Жак залился слезами.
— Теперь можешь давать ей все, чего она захочет, — добавил доктор. — Надежды больше нет.
Франсина с первого же взгляда догадалась, что сказал доктор.
— Не слушай его, — вскричала она, протягивая к Жаку руки, — не слушай! Он говорит неправду. Завтра мы с тобой поедем куда-нибудь… завтра день всех святых. Будет холодно, сходи купи мне муфту… Очень прошу тебя, я боюсь отморозить руки…
Жак собрался было уйти вместе с товарищем, но Франсина задержала врача.
— Сходи за муфтой, — попросила она Жака, — выбери какую-нибудь получше, чтобы мне ее подольше носить.
А когда Жак ушел, она сказала врачу:
— Да, доктор, я скоро умру, и я это знаю… Но пока я еще жива, дайте мне что-нибудь такое, что вернуло бы мне силы на одну только ночь. Прошу вас, помогите мне стать опять красивой на одну только ночь! А потом пусть все кончится, раз господу не угодно, чтобы я еще пожила…
Врач старался как-нибудь утешить ее, но вот в комнату ворвался холодный ветер и швырнул на постель больной желтый листок, сорванный с дерева во дворе.
Франсина отдернула полог и увидела совершенно обнаженные ветки.
— Последний! — прошептала она и спрятала листок под подушку.
— До завтрего вы не умрете, — сказал доктор. — Впереди еще целая ночь.
— Какое счастье! — воскликнула девушка. — Зимняя ночь… Долгая!
Жак вернулся. Он принес муфту.
— Что за прелесть! — воскликнула Франсина. — Я возьму ее, когда пойду гулять.
Ночь она провела с Жаком.
На другой день, в праздник всех святых, когда раздался полуденный благовест, началась агония, и тело Франсины стало содрогаться от озноба.
— Руки озябли, — прошептала она, — дай мне мою муфту.
И она погрузила ручки в мех…
— Кончено! — сказал доктор Жаку. — Поцелуй ее.
Жак приник губами к устам подруги. В самое последнее мгновение Жак и его друг хотели взять у умирающей муфту, но она крепко прижала ее к себе.
— Не надо, не надо, не отнимайте! Сейчас зима. Мне холодно. Милый мой! Бедняжка!… Милый мой Жак… что-то с тобою станется? О боже мой!…
В этот день Жак осиротел.
Первый читатель. Я так и предвидел, что история будет не из веселых.
Что ж поделать, читатель! Не все же смеяться.
II
Это было утром в день всех святых. Франсина только что умерла.
У ее изголовья находились двое мужчин. Тот, что неподвижно стоял, был врач, другой опустился на колени и без конца целовал ее руки, словно пытаясь их согреть, — это был Жак. Уже шесть часов он пребывал в каком-то тягостном оцепенении. Но вдруг за окном заиграла шарманка, и эти звуки вернули его к действительности.
Шарманка наигрывала мелодию, которую обычно по утрам, едва проснувшись, пела Франсина.
В душе Жака вспыхнула безрассудная надежда, какая только и может зародиться в минуту бурного отчаяния. Он мысленно перенесся в прошлое, на месяц назад, в те дни, когда Франсина лежала тяжело больная. Он забыл настоящее и на миг вообразил, будто она только уснула и вот-вот проснется с утренней песенкой на устах.
Но не успели еще замолкнуть звуки шарманки, как Жак опомнился. Уста Франсины были навеки сомкнуты, предсмертная улыбка уже отлетела с ее губ и смерть наложила на них свою печать.
— Не падай духом, Жак, — сказал врач.
Жак встал и спросил, пытливо глядя на доктора:
— Все кончено, правда? Надежды больше нет?
Доктор ничего не ответил на этот печальный бред, он подошел к постели и задернул полог, затем вернулся к Жаку и протянул ему руку.
— Франсина умерла…— проговорил он. — Мы знали, что это должно случиться. Бог нам свидетель, мы сделали все, что было в наших силах, чтобы спасти ее. Она была славная девушка, Жак, и очень любила тебя, — даже больше и по-иному, чем ты любил ее. Ведь она жила только любовью, а у тебя в жизни было еще и другое. Франсина умерла… но еще не все кончено, теперь надо похлопотать о похоронах. Мы оба займемся этим, а соседку попросим посидеть здесь.
Жак покорно последовал за другом. Весь день они хлопотали в мэрии, в похоронном бюро, на кладбище. У Жака не оказалось денег, и доктору пришлось заложить свои часы, кольцо и кое-что из одежды, чтобы заплатить за похороны, они были назначены на следующий день.
Домой молодые люди вернулись поздно вечером, соседка заставила Жака немного поесть.
— Хорошо, я поем, — сказал Жак, — я прозяб и должен подкрепиться, потому что всю ночь буду работать.
Соседка и доктор не поняли, о чем он говорит.
Жак сел к столу и стал есть так торопливо, что чуть не подавился. Потом попросил воды. Но когда он поднес стакан к губам, тот выпал у него из рук. Стакан разбился, и в памяти юноши пробудилось одно воспоминание, а вместе с ним проснулась и притупившаяся было скорбь. В тот вечер, когда Франсина впервые пришла к нему, он дал ей выпить из этого стакана подсахаренной воды, — девушка тогда была уже больна и почувствовала себя плохо. Позже, когда они поселились вместе, стакан этот стал для них реликвией их любви.
В те редкие дни, когда у Жака появлялись деньги, он покупал для своей подруги одну-две бутылки вина, которое было ей прописано как подкрепляющее средство, Франсина пила вино из этого стакана, и тогда к влюбленной девушке возвращалась ее пленительная веселость.
Больше получаса Жак молча смотрел на рассыпавшиеся по полу осколки хрупкого и милого сердцу сосуда, и ему казалось, будто и сердце его разбилось и осколки терзают ему грудь. Очнувшись, он подобрал осколки стакана и спрятал их в шкаф. Потом он попросил соседку купить ему две свечи и передать привратнику, чтобы тот принес ведро воды.
— Не уходи, — сказал он доктору, который и не думал уходить, — ты мне сейчас понадобишься.
Воду и свечи принесли, друзья остались наедине.
— Что ты собираешься делать? — спросил доктор, увидев, что Жак бросает пригоршни гипса в деревянную лохань с водой.
— Не догадываешься? — скульптор. — Я хочу снять маску с Франсины, но если я останусь один — у меня не хватит мужества, поэтому ты не уходи.
Жак раздвинул полог и откинул простыню, которой было прикрыто лицо усопшей. У него задрожали руки, к горлу подступили рыдания.
— Дай сюда свечи и подержи лоханку, — сказал он товарищу.
Одну свечу поставили у изголовья, чтобы она освещала лицо девушки, вторую — в ногах. Художник провел по ресницам, бровям и волосам покойницы кисточкой, смоченной в прованском масле, и уложил ее волосы так, как обычно делала она сама.
— Так ей не будет больно, когда мы станем снимать маску, — прошептал Жак словно про себя.
Приняв эти меры предосторожности, Жак придал голове покойницы удобное для работы положение и стал пластами накладывать гипс, пока слой его не достиг нужной толщины. Четверть часа спустя работа была успешно закончена.
После этого лицо Франсины как-то странно изменилось. Еще не вполне остывшая кровь, по-видимому, вновь согрелась от прикосновения теплого гипса и прилила к лицу, на матовой белизне лба и щек появились розовые блики. Когда снимали маску, ресницы покойницы слегка приподнялись и проглянула ясная лазурь глаз, в которых, казалось, мерцала какая-то мысль, а с губ, приоткрывшихся в прощальной улыбке, словно готово было слететь последнее слово, которое может расслышать лишь сердце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38