– Сдается мне, можно ехать, – проговорил парень. – Но будьте на стреме. Ежели только появятся «серые», тут лучше кидать фургоны и уносить ноги, благо туман такой.
Он обошел повозки, убрал колесные башмаки. Его шаги, лязг металла, стук дерева казались оглушительными в густой тишине. Вернувшись к передней повозке, возница крикнул, щелкнул кнутом. Дорога все еще шла под откос; воспользовавшись этим, парень пустил лошадей рысью – они бежали тяжело, но споро. Шум разрастался, ударяясь о скалу, которая угадывалась слева. Три добрые лошадки в мгновенье ока поглотили четверть лье, и обоз, съехав с большака, вскоре свернул вправо.
Матье, оставшийся далеко позади, хотел было тоже срезать, но он знал, что солдаты герцога Саксен-Веймарского сожгли деревню, и любопытство возобладало над страхом перед опасной встречей.
Здесь, в каких-нибудь двух лье от Салена, он частенько сворачивал на постоялый двор – давал напиться и передохнуть лошадям после слишком крутого подъема. Тогда это была пригожая деревенька в пятьдесят дворов, прилепившихся у подножья гор – там, где начинается плоскогорье. Дома из добротного камня, крытые дранкой, стояли вдоль большака и пересекавших его дорог на Ла-Марр, Жерезу и Л'Абержман. Далеко разносились звонкие удары кувалды и молота троих кузнецов. Прямо с главной дороги можно было поприветствовать сапожника, сидевшего в своей мастерской. Дымила труба сыроварни. В любой из трех харчевен служанки охотно угощали тебя винцом из самого Пюпиллена.
За короткое мгновенье перед глазами Матье промелькнули все эти знакомые лица. Он подходил к деревне и, еще не успев увидеть первый дом, почувствовал возрожденный сыростью запах пожарища. Прошло уже много месяцев с тех пор, как пожар потух, но головешки еще, наверное, тлели, затаившись под рухнувшими балками, под кучами сена и соломы.
Пламя не пощадило ничего. Между почерневшими стенами торчали остатки обуглившихся деревянных стропил, что рухнули, погребя под собой всю утварь и превратив ее в обломки. Ободья и оси колес обозначали места, где находились повозки; бесформенные куски железа торчали там, где была мастерская старого крикуна-тележника, который так хорошо умел отладить повозку, пока, бывало, пропустишь два-три кувшинчика вина. Матье с трудом узнал то место, где на перекрестке был постоялый двор. Уцелела одна лишь печь для хлеба – словно огромный зверь, разинув пасть и зевая, созерцал руины. Наверняка трупы еще лежат под развалинами, и, представив их себе, Матье на секунду как бы ощутил запах мертвецов возле саленских бараков. Но если не считать смрада пожарища, холод убил тут все прежние запахи – и запахи жизни, и запахи смерти, – и иней стирал мало-помалу следы бушевавшего тут огня.
15
Так шли они, пока не поднялся северный ветер. Матье слышал, как он подкрался сзади, – точно солома зашуршала по плоскогорью. Возница знал, что сейчас должно произойти; он свернул с дороги и пошел за черными кустами терновника, создававшими довольно высокую естественную изгородь. Туман поднялся волнистой пеленой, словно сохранившей неровную форму обнаженного теперь плоскогорья. Все вокруг сразу показалось грязным: и пятнистые – то зеленые, то светло-охристые луга, и серые скалы, торчавшие, будто горбыли, там и тут, и леса на холмах, где передние ели росли вперемежку с голыми деревьями и еще сохранившими осеннее убранство дубами. Время от времени сквозь просветы в изгороди Матье видел обоз и провожатого, шагавшего рядом с головной лошадью. Матье дал ему уйти подальше вперед и вышел на дорогу, лишь когда второй фургон перевалил за вершину холма. Плоскогорье было холмистым, и Матье так и шел – спускался с пригорка, лишь когда обоз нырнет за следующий холм.
Иногда после остановки Матье трудно было продолжать путь. Он шел не задумываясь, точно завороженный этой упряжкой, шумом колес, стуком копыт, но чем дальше отходил он от бараков, тем труднее было ему не вспоминать их. Сам того не желая, он представлял себе отца Буасси, стоящего перед недоконченным рвом. Слышал насмешки Антуанетты, брань стражника, его грубый смех. Матье не знал еще, будет ли он тайком следовать за незнакомцами до самой границы или в конце концов присоединится к ним. В общем-то, быть может, и удастся им объяснить, что никакой заразы он никому не передаст, ибо носит омелу, отгоняющую хворь. Туман еще держался, и Матье подумал, как было бы хорошо, если бы провожатый опять заблудился. В этой пустыне один только он, Матье, мог бы указать ему дорогу. Правда, теперь юный возница ничем не рискует, он не потеряется, даже если никогда тут не ездил. Надо только все время держать к вершинам. Так Матье шел вслед за ними, радуясь тому, что лошадям тут легко бежать, а вот ежели вдруг дорога ухудшится или пойдет снег, – тогда другое дело.
Туман приподнялся – ровно настолько, чтобы дать разгул пороше, которая, будто лезвие бритвы, заходила по земле. Этот несущийся на крыльях ветра туман и делал небо таким низким и тяжелым, темневшим с каждой минутой, таким непроглядно-серым всюду, куда ни посмотри.
– Не удивлюсь, ежели вот-вот снег повалит. А тогда уж наметет сугробы: снег с порошей – будет снег хороший. Так моя мать бывало говорила. И ведь правду говорила. Я сам видал, особливо тут, на плоскогорье.
Он заговорил вслух, быть может, чтобы отогнать от себя мысли о бараках, но и для того, чтобы не чувствовать одиночества да и просто по привычке. Обращался он к вьюге и к необъятной мертвой пустыне – совсем как если бы говорил с лошадьми. Он шел как обычно, когда шагал с обозом, и у него возникло радостное чувство, будто и сейчас он ведет обоз.
Однако время от времени он оборачивался и внимательно оглядывал дорогу позади себя и холмы справа и слева, которые он мог различить. Нет, места здесь не самые лучшие – сразу не спрячешься. Лишь кое-где торчали редкие купы деревьев, а до настоящего леса пришлось бы бежать несколько лье по открытой местности.
– Ежели какой конный отряд нагрянет сзади, я могу орать сколько влезет – обоз громыхает, они меня все равно не услышат. Так что придется еще терять время, чтоб побежать и предупредить их. Само собой, он, видно, тоже следит, но все же, на его месте, я посадил бы парнишку в хвостовую повозку, да повыше… Зеленый еще. Хороший возчик, а вот голова еще плохо варит.
Время словно застыло под тяжестью неба. Но Матье мог прикинуть по расстоянию. Он знал, что обоз проходит чуть больше одного лье в час, значит, теперь, должно быть, перевалило за полдень.
– Ежели они не побоятся ехать в темноте, то заночевать смогут в Кювье… Да только – как оно там сейчас, в Кювье? Небось то же, что и везде, – куча пепла. Я говорил им: с повозками лучше ночевать в лесу. Там всего безопасней… Правда, у меня-то повозки нет. – Он рассмеялся. – Хорош возчик – нечего сказать: без коня, без повозки. Вот и выкручивайся как знаешь, Гийон. Надо было оставаться в бараках. А тут у тебя и пучка соломы нет. Плащ на плечах – вот и все.
Но привычный размеренный шаг, запах свежего навоза, дымившегося посередине дороги, щелканье кнута, доносившееся до него, когда затихал ветер, очертания маячивших повозок – все это в конце концов отвлекло Матье от тревожных мыслей. Священник и Антуанетта продолжали жить где-то в его памяти, но терзать его они перестали. Неустанное продвижение вперед, заунывная песня ветра, всегда чуть опьяняющая путника, тоже помогали ему забыться, равно как и голод. И Матье шагал вперед, не думая больше о том, куда приведут его люди, за которыми он шел просто так – быть может, для того, чтобы прийти им на помощь, если понадобится, а быть может, только чтобы не чувствовать себя столь бесконечно одиноким на этой земле, покинутой не только людьми, но и всем живым.
Кроме обоза, единственными живыми существами тут были галки, крупные вороны и несколько сарычей, которые взлетали, хлопали в сером небе крыльями и снова падали на мертвую землю.
Молодой возница остановил лошадей, распряг их и дал сена, которое вытащил из второго фургона, а Матье, прислонившись к выступу высокой скалы, наблюдал за ним из своего укрытия и ел хлеб. Они проехали Л'Абержман – там Матье решил срезать через луг, по надежно укрытой ложбинке. Вынырнув из нее, он еще издали увидел, что эта деревня тоже вымерла, как и Сернан. Он знавал тут двух каменоломов, которые частенько отгружали ему прекрасный строительный камень, добытый в близлежащих карьерах. Что-то сталось с этими людьми и их семьями? Удалось ли им укрыться в лесу? А может, они погибли под обломками домов или убиты рейтарами герцога Саксен-Веймарского?
Возница вспоминал за скудной своей трапезой знакомые лица, мирные жилища этих людей, с которыми он так часто делил миску супа, или кусок свиного сала, или зайца, пойманного прямо у лесной опушки. Перед ним всплывали счастливые лица, слышался смех, детские голоса. А вот и площадь, где он так часто играл с деревенскими в кегли.
Упряжка тронулась дальше, к Лемюйю, и лишь только повозки исчезли из виду, Матье снова пустился в путь. Перед самой деревней дорога огибала довольно высокий холм. Матье решил пойти напрямик. Оттуда он увидит все плоскогорье и проверит, нет ли чего живого, представляющего опасность. Но у тех, в фургоне, возникла та же мысль. Еще издали Матье увидел темную фигуру, которая отделилась от повозок и двинулась пешком через луг. Он разглядел, что это – женщина. И спрыгнул в яму – очевидно, бывший карьер, – а там затаился, наблюдая за ней через стылую траву. Женщина несколько минут постояла наверху, осмотрелась и исчезла. Сейчас она спустится по противоположному склону и нагонит упряжку, которая продолжала свой путь к темневшим вдали передним елям леса Ла-Жу. Лемюй тоже спалили. Все было разрушено – и деревня, и часовня, и лепрозорий, где погибли десятки больных и из Салена, и из Верхнего Города.
По мере того как они поднимались к лесу, становилось все холоднее. Ветер сметал иней. Он прохватывал плоскогорье насквозь и несся дальше, едва успевая прильнуть мимоходом к холмам. Он наращивал голос – и теперь поднялся уже до нижнего слоя туч, кое-где разрывая их серую пелену. И небо, дотоле лишь изредка уступавшее ветру прозрачные клубы, которые он тут же уносил, небо в конце концов сдалось. И тогда вся плотная масса туч пришла в движение и в едином порыве, все быстрее и быстрее, устремилась к югу.
Матье чувствовал, как ветер леденит ему левый бок; время от времени он останавливался, поворачивался и подставлял его укусам правый. Молодой возница шел с правой стороны обоза, и Матье, рассмеявшись, подумал:
«В точности, как я – прячется за скотиной. Возчики все так делают. Правда, нынче я – возчик без воза».
Тяжелые тучи торопили наступление сумерек, и едва повозки достигли леса, линялая зелень парусины слилась с яркой зеленью елей, а затем густая тень поглотила обоз.
Матье ускорил шаг, точно его притягивало бормотанье деревьев, с которых первые же порывы ветра сорвали тяжелый льдистый убор. Сама земля очищалась на бугорках, ярко белея в укрытых ложбинах.
– Ежели при таком ветре заснежит, сугробы наметет здоровенные, – сказал Матье. – Не больно-то легко будет ехать!
Вскоре он достиг места, где дорога углублялась в лес и сразу стало почти как ночью. Свет исходил больше от земли, где местами во всю ширину дороги лежали пласты инея со следами ног, копыт и колес. Сквозь завывания ветра Матье теперь совсем не слышал скрипа повозок – приходилось держаться как можно ближе к ним. А если упряжка вдруг остановится, в такой тьме можно и наткнуться на нее. Поэтому он пошел по лесу, стараясь, однако, идти по самому склону. Ступать по земле, покрытой толстым слоем иголок, было приятно, но нижние ветви деревьев и терновник, не видные в темноте, сильно затрудняли путь.
Иногда Матье замирал, настороженно прислушиваясь, и во время одной такой остановки до него донесся кашель больного. Переходя от дерева к дереву, он подошел поближе и наконец разобрал, о чем там говорят. Женщина спросила:
– Значит, думаешь, нельзя нам костер разжечь? Совсем маленький, только чтоб воды для него нагреть. Я бросила б туда сосновую шишку. Ему и полегчало бы.
– Попробовать можно… Но только чтоб огонь был небольшой, – ответил ей парень.
Кашель прекратился, и больной хрипло проговорил:
– Нет… Не надо. Могут заприметить. Даже в лесу.
– Да кто сюда забредет в такое время? – сказала женщина.
– Надо б дальше ехать, – продолжал больной. – Ежели снег повалит, хороши мы будем!
– Ночью не повалит – ветер слишком сильный… Схожу-ка я поищу камней.
Весь внимание, Матье подошел ближе. В последних лучах света, проникавшего сквозь деревья, он разглядел, что молодой возница, заставляя пятиться лошадей, откатывает повозки на просеку. Так им не придется разворачиваться, чтоб ехать дальше, да и деревья на опушке надежно укроют их.
– Толковый малый этот возчик, – прошептал Матье. – Но ежели снег пойдет, боюсь, неправильно он сделал. Сразу видать, что из долины.
Матье подождал, пока паренек разжег костер. Пламя стлалось по земле, и каждый порыв ветра прижимал его к камням, и все же женщина по мере сил прикрывала огонь. Она поставила на камни медную кастрюлю, днище которой вспыхивало иногда, как раскаленные уголья. Какое-то время Матье с завистью смотрел на них. Все пятеро присели возле костра и грели над огнем руки. Матье обошел бивуак и стал с подветренной стороны для того лишь, чтобы вдохнуть несколько глотков дыма, точно они могли его согреть. Затем он снова вышел на дорогу и стал искать укрытие. Прямо на склоне лежало поваленное дерево, – дорога проходила как раз под ним.
– Тут, – сказал Матье, – мне будет неплохо. Ежели и не проснусь прежде них, все равно услышу, когда поедут.
Ногой он нашвырял к стволу побольше еловых иголок и устроил себе мягкую постель. Не спеша доел остатки хлеба, ощупью добирая последние крошки, потом лег на бок и, натянув поглубже шапку, положил на сумку голову.
«Что-то я завтра буду есть?» – подумал он.
Ветер яростно раскачивал деревья, но усталость всем грузом навалилась на него, и Матье было хорошо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32