Было у Каменева и золотишко. Но вся миссия этого «уполномоченного» кончилась грандиозным скандалом: бриллианты он не продал, а пытался подкупить на них депутатов-лейбористов, контакты не установил и с позором был выслан из Англии. Вдобавок на обратном пути через Швецию и Финляндию попал в руки белофиннов, те упрятали его в тюрьму и только в августе 1918 г. через восемь месяцев после начала своей неудачной миссии, он вернулся в Москву, будучи обмененным на партию заложников-белофиннов. См.: Рупасов А. Чистяков А. Красный «миссионер» // Россия. XXI. — 1996. — № 1-2. — С. 148-158.
Успеху Красина в Лондоне, несомненно, содействовал его образ «технократа», крупного инженера, известного в кругах иностранных специалистов с дореволюционных времен (представитель фирмы «Симменс унд Шуккерт» в Петрограде — это звучит). «Инженерная» репутация и «оборончество» в Первую мировую войну обеспечили Красину отдельные контакты и с представителями белой эмиграции, в частности с Ариадной Тырковой-Вильямс.
Эта «бабушка кадетской партии», которую в России начала века называли «единственным мужчиной в кадетском ЦК», как раз в 1920 г. вернулась с разгромленного деникинского фронта и вместе с мужем, новозеландским журналистом и филологом Гарольдом Вильямсом, писала для английского издательства роман о русской революции За свою долгую, почти столетнюю жизнь (1869-1962) А.В. Тыркова-Вильямс создаст немало литературных произведений. Среди них — двухтомное исследование жизни А.С. Пушкина (1928, 1936 гг.), трехтомные мемуары (1952-1956 гг.), несколько романов, сборники очерков «Старая Турция и младотурки» (1913 г.), неисчислимое количество публицистических статей в русской и зарубежной прессе.
Встреча с Красиным была встречей с человеком «ее круга», но с другой стороны баррикады. Хотя политические позиции двух собеседников были прямо противоположны, объединяло их одно — оба они были людьми действия. А еще — государственниками. Такой, по определению писателя-эмигранта Бориса Филиппова, «консервативный либерализм», идущий, по его мнению, от А.С. Пушкина, сближал Тыркову-Вильямс и Красина. Тем более что в эмиграции уже с осени 1920 г. (война с Польшей была воспринята большинством белых эмигрантов не как революционная, а как национальная война) зарождались семена «сменовеховства», которые расцветут пышным цветом в следующем, 1921 году, с введением нэпа См.: Краус Т. Н.В. Устрялов и национал-большевизм // Россия. XXI. — 1995. — № 11-12; 1996. — № 1-2.
Не во всем Троцкий в характеристике Красина был не прав. Конечно, писал он в 1932 г. Красин «не был пролетарским революционером до конца. Он искал всегда непосредственных решений или непосредственных успехов; если идея, которой он служил, не давала таких успехов, то он обращал свой интерес в сторону личного успеха…» Многие иностранные дипломаты того времени (в частности, министр иностранных дел Италии Сфорца) очень высоко ценили Красина, отмечая в нем «необычное сочетание преуспевающего делового человека Всю войну Красин оставался управляющим петроградским филиалом фирмы „Симменс унд Шуккерт“, не дав ее секвестрировать, как другие немецкие фирмы, царским властям. „Февральская революция, — писал Троцкий в 1932 г. — застала Красина богатым человеком“. На Западе и сегодня бытует мнение о единственном „большевике-миллионере“ в окружении Ленина и неуступчивого революционера».
Троцкий, правда, забыл добавить, что, когда в 1924-1926 гг. он оказался отодвинут сначала «тройкой» (Зиновьев-Каменев-Сталин), а затем «двойкой» (Сталин-Бухарин) от большой политики, единственным человеком, который (во время своих редких наездов из Лондона и Парижа, где он был полпредом СССР) демонстративно садился рядом с Троцким (или напротив) на заседаниях Политбюро, ЦК или Совнаркома, был Красин.
По существу, Красин олицетворял «технократическую» линию внешней и внутренней политики России, он весьма скептически относился к «религиозно-идеологическим» изыскам властей предержащих, будь то православие (при Александре III) или коммунизм (при Ленине). Последнему Красин прямо в лицо говорил, что вся эта коминтерновская идеология «мировой революции» — бред, химера. И не только говорил, но и порой, где мог, отказывался давать из Внешторга и Гохрана валюту (известный инцидент с М.П. Томским, в 1921 г. председателем Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК РСФСР, которому в сентябре 1921 г. он не выдал 100 тыс. зол. руб. на «мировую революцию» в Средней Азии).
Как человека делового и организованного, Красина возмущали головотяпство «мировых революционеров» и их абсолютная некомпетентность в вопросах мировой торговли, особенно бриллиантами и художественными ценностями «…До продажи драгоценностей организованным путем мы все еще не доросли, и падение цен, вызванное на рынке бриллиантов более чем неудачной торговлей ими Коминтерном и другими учреждениями, имеет и в будущем под собою достаточные основания» (из письма в Наркомфин 20 марта 1922 г.).
Характерный в этой связи эпизод происходит уже через несколько месяцев после подписания торгового договора с Англией. 30 августа 1921 г. Красин отбивает торгпреду в Эстонии М.М. Литвинову, который начал переговоры с какими-то заграничными жуликами о продаже золота и бриллиантов на 20 млн. ф. ст. категоричную телеграмму: «Я решительно возражаю против продажи ценностей через Ревель. Произведенные продажи сопровождаются для нас крупными убытками, и продолжать подобную растрату казенного добра я не намерен».
Однако этот запрет явно не понравился кому-то в Коминтерне, тем более что хитрый Литвинов подстраховался — переписку с Красиным о запрете продаж на 20 млн. ф. ст. он в копиях переслал в Совнарком на имя Ленина. Тот не согласился с Красиным и вынес вопрос на Политбюро. Что сделал бы современный «нарком», узнав, что вопрос находится у «самого»? Сидел бы и молчал, ожидая «высочайшего» указания.
Не таким был Красин. Он тут же пишет письмо в Совнарком: что за безобразие, вы мне поручили внешнюю торговлю, а теперь по каждому вопросу лезете и даете указания? А Литвинов подчинен мне, и не его дело, минуя непосредственного начальника, сразу лезть на Политбюро. Как оказалось, Литвинов в обход Красина хотел выслужиться (он уже ранее безуспешно «навоевался» с Чичериным за пост наркоминдела, теперь задумал свалить наркомвнешторга и сесть на его место) и начал переговоры с какими-то заграничными жуликами о продаже золота и бриллиантов на 20 млн. ф. ст. (стоимость одной «царской посылки» «залогового золота» в 1915-1917 гг.).
Красин дезавуировал Литвинова — на такую сумму бриллиантов во Внешторге уже давно нет, все выгребли подчистую. Для Литвинова его интрига против Красина кончается однозначно: к концу 1921 г. его освобождают в Эстонии сразу от трех должностей — полпреда, торгпреда и «уполномоченного Совнаркома по валютным операциям», но переводят с повышением — замнаркома иностранных дел к Чичерину, где он и работает последующие девять лет, до тех пор, когда наконец наступает его звездный час: в 1930 г. Сталин делает его «министром».
Другой эпизод относится к 1922 г. когда Красин схлестнулся с будущим наркомфином и «отцом» реформы рубля (червонца) Г.Я. Сокольниковым.
История этого конфликта такова. 6 октября 1922 г. пленум ЦК РКП(б) по предложению Сокольникова единогласно проголосовал за ослабление монополии внешней торговли (как писал в своих тезисах к пленуму «О режиме внешней торговли» Сокольников, можно разрешить «свободный вывоз» из РСФСР сахара, мехов, зерна, особенно в сторону Персии и Китая).
Из приглашенных на пленум только Красин решительно выступил против ослабления госмонополии на внешнюю торговлю. Ленина на пленуме не было — он болел. Красин поехал к нему в Горки и убедил: дело это крайне опасное, экономика России только-только встает на ноги, «золотого червонца» еще нет, мы вновь потеряем контроль за экспортом, и снова придется на жуликов бросать чекистов.
Ленин и на этот раз согласился с доводами Красина и настоял, чтобы решение пленума приостановили на два месяца, до изучения опыта торговли Внешторга. А на декабрьском пленуме уже с участием Ленина предыдущее постановление столь же единогласно отменили — Красин снова победил!
* * *
Но не надо, однако, думать, что все эти большевики-интеллигенты и государственники — Ленин, Сокольников, Красин и другие — были абстрактными радетелями за «народное дело». Нет, они продолжали старую российскую традицию государственности, точно отраженную историком В.О. Ключевским, — «государство пухло, а народ хирел». Когда Ленину нужны были дополнительные валютные ценности на торговлю с Западом, он не останавливался перед развязыванием грабежа церковного имущества: «Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным образом и самым быстрым способом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого фонда никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Сделать это с успехом можно только теперь. Все соображения указывают на то, что позже сделать этого не удастся, ибо никакой иной момент, кроме отчаянного голода, не даст нам такого настроения широких крестьянских масс» (вот он — возврат к «террору экономическому»).
Нет, у Красина не было принципиальных разногласий с Лениным относительно грабежа монастырей и лавр Русской православной церкви: в конце концов Петр I снимал с колоколен колокола, переливая их на пушки, а Екатерина II за 25 лет до Великой французской революции провела секуляризацию, отобрав у монастырей 90% пахотных земель и угодий, оставив лишь по «шесть соток».
Здесь иллюзий у нас быть не должно: весь нэп, по сути, был восстановлением и продолжением старых дореволюционных реформ Витте (золотой рубль — нэповский червонец, монополия на продажу водки — восстановлена в 1922 г. большевиками). Даже акцизы (дополнительные налоги) по названиям почти совпадали с виттовскими — на сахар, чай, спички, табак, соль, свечи и т.д. Разве что ввели новый — «с резиновых калош» (26 коп. с пары отечественных и 56 коп. — с иностранных; «с детских калош взимается половина ставки»).
Красин не соглашался с Лениным тактически. Это наглядно видно из их переписки в августе 1921 г. об отношении к двум «Помголам» — всероссийским комитетам помощи голодающим: один официальный при ВЦИК и другой общественный, прозванный «прокукишным» (по начальным буквам фамилий его создателей, известных дореволюционных общественных деятелей С.Н. Прокоповича, Е.Д. Кусковой и Н.М. Кишкина).
Ленин полагал, что «прокукишный» Помгол большевикам не нужен (и действительно, осенью 1922 г. супругов Прокопович и Кускову вышлют на «философском пароходе» за границу, а бывшего кадета Кишкина в том же году посадят в тюрьму).
Красин, наоборот, в своем письме Ленину 19 августа 1921 г. солидаризируясь с Г.В. Чичериным, писал, что «прокукишный» Помгол не только большевикам не помеха, а, наоборот, большое подспорье в «заграничном нэпе», который Красин довольно цинично определил как «столь успешно начатое втирание очков всему свету» (выделено мною. — Авт.).
И Красин расшифровывает эту новую тактику «кнута и пряника»: «Никакой опасности, чтобы Прокукишин стал чем-то опасным за границей, нет. Напротив, он поможет окончательному разложению белогвардейщины, а это важно и в вопросе о займах, и в переговорах о концессиях. Этот поворот политики (к репрессиям. — Авт.) очень неблагоприятно скажется. И чего ради?»
Действительно, «втирание очков» Западу у Красина покоилось на том, что он, как никто другой в высшем руководстве Советской России, понимал: внешнеторговый оборот страны в 1920-1922 гг. держался не на промышленности и даже не на традиционном дореволюционном экспорте сельскохозяйственных продуктов (только в 1924 г. удалось впервые после 1914 г. вывезти за границу 180 млн. пудов зерна), а исключительно на грабеже накопленных в дореволюционные годы ценностей — золотых и серебряных изделий, художественных произведений, традиционного «русского экспорта» (меха, икра, водка). Даже промышленное сырье (уголь, руда, нефтепродукты — бензин, керосин, солярка) занимало тогда в экспорте незначительное место.
Единственный реальный источник дохода в 1921 г. был от продажи бриллиантов (выручили 7 млн. зол. руб.), художественных картин и раритетов (9 млн.) да черной икры (в 1922 г. одна Германия закупила 338 пудов зернистой и 2973 пуда паюсной икры).
Грабеж церквей, монастырей и лавр мог дать еще немало золота, серебра, ценных икон и т.д. но нельзя же, доказывал Красин Ленину, ехать на этом коньке вечно — когда-нибудь эти «клондайки» кончатся. Нет, отмечал Красин, надо всерьез поворачиваться к цивилизованной торговле с Западом.
В отличие от чекистов, всюду и везде искавших «контрреволюционеров», Красин отчетливо понимал — доктринерство коминтерновцев и примитивные «охранные» методы ОГПУ в отношении Прокукишина могут лишь сорвать всю ту тонкую дипломатическую игру на Западе, которую с 1920 г. он затеял в Европе.
Ведь всю весну и лето 1921 г. Красин провел в Германии, ведя сложные и сверхсекретные переговоры с немецкими финансистами и промышленниками о крупном кредите и германских концессиях в Советской России (к февралю 1922 г. более 40 немецких фирм заявили о готовности к экономическому сотрудничеству с большевиками), развивал успех от встреч в Париже в декабре 1920 г. (некий прообраз нынешнего форума в Давосе) с крупнейшими банкирами и фабрикантами Западной Европы, где, как мы увидим ниже, решится судьба Генуи и будет обсуждаться вопрос о создании некоего международного экономического консорциума (Антанта-Германия-Советская Россия) как общеевропейского органа по выходу из послевоенного финансового и экономического кризиса.
Однако главным практическим результатом переговоров Красина в Берлине в 1921 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76