За полтора месяца до начала наступления в состав 16-й воздушной армии входило 6 корпусов и 14 отдельных дивизий и полков, в одном из которых, к слову сказать, командиром был Герой Советского Союза полковник П. Ф. Чупиков, а его заместителем — дважды Герой Советского Союза майор И. Н. Кожедуб. Третью Золотую Звезду Иван Никитович Кожедуб получил позже. А 176-й истребительный авиаполк, в котором он воевал, временно включили в те дни в состав 3 иак.
На состоявшейся в декабре летно-тактической конференции, проводившейся в масштабе армии, среди выступавших асов делился своим боевым опытом и Иван Никитович Кожедуб. Его слушали особенно внимательно. На счету этого прославленного летчика числилось в то время 48 сбитых самолетов, и авторитетом он пользовался огромным. Было чем поделиться и летчикам 3 иак. Разговор шел серьезный. Основными темами стали тактика воздушного боя, методы взаимодействия с наземными войсками, и особенно с танковыми соединениями. Конференция прошла с большой пользой и явилась составной частью той работы по повышению боеспособности летного состава, которая велась непрерывно, изо дня в день.
Незадолго до начала Висло-Одерской операции командующий 1-м Белорусским фронтом маршал Г. К. Жуков собрал руководство общевойсковыми, танковыми и авиационными соединениями, чтобы провести военную игру. В общих чертах замысел операции сводился к тому, чтобы, прорвав вражескую оборону и развивая наступление на познанском и бреславском направлениях, разгромить немецкую группу армий «А» и выйти на Одер, создав тем самым благоприятные условия для завершающего удара по Берлину. Войскам 1-го Белорусского фронта предстояло наступать с магнушевского и пулавского плацдармов.
А вскоре 3 иак в числе других авиационных частей и соединений получил от командующего 16-й воздушной армией генерала Руденко конкретную боевую задачу. Вот как писал об этом в книге своих воспоминаний «Крылья победы» Сергей Игнатьевич Руденко:
«Прикрытие своих войск в исходном положении и переправ через Вислу на магнушевском плацдарме, где наносился главный удар, мы возложили на 3-й истребительный корпус генерала Е. Я. Савицкого. Пулавский плацдарм охраняла с воздуха 283 иад полковника С. Н. Чирвы. Для авиационной подготовки на магнушевском плацдарме выделили 3 бак генерала А. З. Каравацкого и 183 бад полковника М. А. Ситкина, 9 нбад полковника К. И. Рассказова, 6 шак генерала Б. К. Токарева, 2 и 11 гвардейские шад полковников Г. О. Комарова и А. Г. Наконечникова, 6 иак генерала И. М. Дзусова, 1 гв. иад полковника В. В. Сухорябова, 282 иад полковника Ю. М. Беркаля и 286 иад полковника И. И. Иванова. На пулавском плацдарме ту же задачу решали 9 шак генерала И. В. Крупского, 221 бад полковника С. Ф. Бузылева, 242 нбад полковника П. А. Калинина и 13 иак генерала Б. А. Сиднева. В оперативной глубине танки прикрывает 3 иак, со 2 ТА будет действовать 6 шак, с 1 ТА — 2 и 11 гвардейские шад. Войска, наступавшие в направлении севернее Варшавы, должны поддерживать полк 2-й гвардейской шад и ВВС Войска Польского».
Я привел этот внушительный перечень авиационных частей и соединений ради того, чтобы подчеркнуть, какими мощными силами располагала к тому времени советская авиация, какие сокрушительные удары наносила она по врагу. В составе 16-й и 2-й воздушных армий, участвовавших в Висло-Одерской операции, насчитывалось к началу наступления 4770 самолетов. Стоит ли удивляться, что мы могли позволить себе держать до последнего дня в резерве многие авиационные части и соединения. Безвозвратно ушли в прошлое времена, когда противник легко добивался на нужных ему участках фронта подавляющего преимущества в технике. Советский народ, построив под руководством Коммунистической партии и правительства в небывало короткие сроки сотни и сотни новых оборонных заводов, давал фронту все необходимое для победы. Массовый героизм проявлялся не только на полях сражений — беспримерный трудовой подвиг советских людей в тылу обеспечивал материальную базу для разгрома фашизма. И мы, фронтовики, никогда не забывали о тех, кто ковал оружие, которым мы били врага.
Теперь мы готовились применить это оружие для решающего удара. Что же касается нашего 3 иак, все мы испытывали чувство естественной гордости, что именно нам доверили задачу прикрывать с воздуха войска на главном направлении. Наши надежды, таким образом, сполна оправдались; оставалось доказать делом, что командование не ошиблось в своем выборе.
Наступление войск 1-го Белорусского фронта началось14 января прорывом вражеской обороны с магнушевского и пулавского плацдармов. А уже ко второй половине следующего дня начался массовый отход противника из района Радом и Кельце, где 12 января перешли в наступление с сандомирского плацдарма войска 1-го Украинского фронта. В тот же день, 15 января, части 5-й ударной армии генерала Н. Э. Берзарина прорвали оборону противника на всю ее тактическую глубину, 2-я гвардейская танковая армия генерала С. И. Богданова, боевые порядки которой нам предстояло прикрывать с воздуха, готовилась войти в прорыв утром 16 января.
А мы второй день сидели на аэродромах. Погода стояла отвратительная: низкая облачность, дождь вперемешку со снегом, густой туман. В воздух поднимались только самые опытные экипажи. За первые два дня наступления авиация фронта совершила всего-навсего 276 вылетов.
«А что, если и завтра погода будет опять нелетная?! — с тревогой думал я, кляня в душе на чем свет стоит союзников. — Танки Богданова нас дожидаться не станут!» Союзники, понятно, к плохой погоде не имели никакого отношения. Если, конечно, не считать того, что из-за поражения в Арденнах наступление по их просьбе началось на шесть дней раньше намеченного срока. А за шесть-то дней, думалось мне, погода наверняка бы переменилась.
Но погода переменилась уже на другой день. Утром туман рассеялся, облачность разнесло ветром, и мысли о союзниках и их проблемах вылетели у меня из головы. Начиналась серьезная боевая работа. И прежде всего необходимо было позаботиться о новых аэродромах. Те, что находились на магнушевском плацдарме и предназначались для работы по прикрытию войск на время прорыва вражеской обороны, теперь уже не отвечали требованиям дня. Взлетавшие с них истребители сжигали значительную часть горючего еще до того, как оказывались в районах боевых действий. На патрулирование оставалось мало времени. Свободная охота, решавшая ту же задачу — не допустить на поле боя вражеские самолеты, разыскивая и перехватывая их на путях подхода к целям, — требовала горючего еще больше: из воздушной схватки выйти вовремя сложнее. Летчики, словом, работали на пределе. Чтобы сократить подлетное время и увеличить радиус действия истребителей, требовались новые площадки вблизи линий соприкосновения танковых частей с противником.
К середине дня на КП генерала Богданова, где я находился с утра вместе с начальником штаба полковником Кацем, поступили сведения, что передовые танковые части прорвались к Сохачеву и ведут бой недалеко от расположенного там вражеского аэродрома. Решив не терять времени, я вместе с капитаном Самойловым вылетел в Сохачев. Тамошний аэродром входил в число тех, которые мы планировали захватить еще в период подготовки к операции, и к нему, скорее всего, уже пробивался один из батальонов аэродромного обслуживания, чтобы подготовить все необходимое для приема наших истребителей. Но пока его здесь нет. Не видно на летном поле и немцев. Правда, стоят с десяток «мессершмиттов» и несколько «Фокке-Вульфов-190». Бросили при отступлении? Или готовятся к взлету? Нет, вроде непохоже. В стороне от аэродрома все еще идет бой. А здесь, на летном поле, тихо, никакого движения. Проходим с Самойловым на малой высоте еще раз — ни единой живой души! Значит, все-таки бросили в суматохе технику. Неизвестно только, успели ли заминировать полосу? Если не успели, сразу можно пару полков посадить, а им отсюда до районов боевых действий — рукой подать. Сесть, что ли, проверить?
Сам-то я сесть был готов. Да удержала возможность получить очередной нагоняй от начальства. Могут ведь, в конце концов, и от полетов отстранить — всему есть предел, а уж терпению начальства тем более. Решил от греха связаться сначала по радио с КП армии.
На КП армии в тот момент находился Руденко. Доложил ему, что танки еще ведут бой, но на аэродроме, судя по всему, немцев нет.
— А мины? — сразу же спросил командарм. — Вы же не хуже меня знаете, что противник, как правило, минирует при отходе взлетно-посадочные полосы. Посадите сперва У-2, пусть минеры обследуют летное поле и, если понадобится, разминируют.
— Много времени уйдет, — возразил я. — А нам этот аэродром не завтра, а уже сегодня требуется. Сердцем чувствую: мин нет. Не до того немцам было, даже самолеты взорвать не успели.
— И все же проверить надо, — стоял на своем командарм.
— А после проверки можно сажать полки? — не стал больше настаивать я.
— После проверки разрешаю!
Разрешение, командарма мне требовалось потому, что аэродром находился, по существу, на ничейной территории и поблизости от него все еще гремела орудийная перестрелка между нашими танками и артиллерией противника. И хотя я был уверен в ее благоприятном для нас исходе, но поручиться, конечно, было нельзя. Впрочем, это уже детали… Главное — разрешение я получил. Говорю ведомому:
— Разговор с командующим слышал? Вот и хорошо. А теперь давай проверим, есть ли тут мины или нет!
Прошлись мы с Самойловым несколько раз над полосой и на пологом планировании прострочили ее пулеметными очередями. Если бы была заминирована, хоть бы одна мина да взорвалась.
Теперь можно садиться. Сели. Только успели осмотреть полосу да взглянуть на брошенные фашистами самолеты — абсолютно исправные, даже горючее в баках есть, — как вдруг над аэродромом показались «яки» с птичьим крылом на капотах. И сразу заход на атаку. Один «мессер» в решето превратили, другой… Эдак, думаю, они все самолеты в утиль спишут. Хорошо хоть боезапас у них был на исходе, после выполнения боевого задания к себе на аэродром возвращались. Подсчитали мы потом с Самойловым все дыры и, связавшись с полком, поделились с летчиками своими наблюдениями. Потом рассказывали, что летчики в полное недоумение впали: откуда, дескать, у командира корпуса столь исчерпывающие сведения, да еще через каких-нибудь двадцать минут после налета!
А в Сохачев уже летели вызванные мной через начальника штаба эскадрильи истребителей. Кроме полков Рубахина и Власова сюда вскоре сел полк штурмовиков. Между тем подоспела автоколонна с батальоном аэродромного обслуживания, а вслед за ней и выделенная генералом Богдановым танковая бригада для охраны аэродрома.
Теперь можно было вновь выходить на связь с командующим армией. Докладываю, что аэродром, как и было приказано, проверен и истребители уже ведут с него боевые действия.
— А кто проверял? — с сомнением в голосе поинтересовался Руденко. — Что-то уж очень быстро все у вас получилось.
— Перед тем как сесть, мы с капитаном Самойловым прощупали полосу пулеметным огнем. Мин не оказалось. А дальше…
— Дальше все ясно. Можете не продолжать, — прервал командарм. Но вместо ожидаемого мной выговора сказал совершенно другое: — В общем, правильно поступили. Рискуете, как всегда. Но в данном случае риск оправдан. Сейчас для нас каждый час дорог.
Время и в самом деле было на вес золота. Танковые части продвигались стремительно, а задачу прикрывать их с воздуха нам никто не отменял. Более того, она с каждым днем усложнялась. Обстановка в районах боевых действий менялась чрезвычайно быстро. И для эффективного управления авиацией необходимо было знать, где ведут бой и в каком направлении движутся танковые части, буквально ежечасно. В этих условиях резко возросла роль авиационных наводчиков, находившихся в боевых порядках танковых дивизий, батальонов и даже рот. В более крупных соединениях действовали наши подвижные командные пункты. Надо сказать, что централизованное управление истребительной и штурмовой авиацией осуществлялось лишь до ввода в прорыв танковых частей; позже мы вошли в оперативное подчинение командования подвижных групп наземных войск. Это диктовалось интересами дела и позволяло управлять авиационными соединениями более гибко и оперативно.
Но гибкость гибкостью, а без новых площадок, с которых мы могли бы поднимать истребители в нужный момент и в нужном месте, надежно прикрывать наступающие войска было невозможно. Потому-то и приходилось сажать истребители там, где только еще развертывались танковые бои, а до передовых частей общевойсковых армий расстояния порой исчислялись многими десятками километров.
Достаточно сказать, что перед захватом того же аэродрома под Сохачевом танки генерала Богданова за один день 16 января прошли с боями восемьдесят километров. И, судя по всему, не собирались снижать темп продвижения. Чтобы не оторваться от них, нам приходилось делать все возможное и невозможное.
Вот, к примеру, что писал об этом в книге своих воспоминаний начальник штаба 2-й гвардейской танковой армии А. И. Радзиевский:
«Сейчас, перебирая в памяти события прошлой войны, мне не удается вспомнить других случаев, когда бы авиация перебазировалась на захваченные танковыми соединениями аэродромы до выхода общевойсковых армий. Такой маневр был осуществлен в ходе январского наступления частями 3-го истребительного корпуса генерал-лейтенанта авиации Е. Я. Савицкого. В частности, поддерживавшая нашу армию 265-я истребительыая авиационная дивизия этого корпуса подобным способом перебазировалась на захваченные нами аэродромы в Сохачеве, Любени и Иновроцлаве. Мы восхищались мужеством летчиков и техников 16-й воздушной армии, которые, пренебрегая опасностью, делали все, чтобы обеспечить прикрытие танковых соединений с воздуха».
Все верно. Аэродром под Сохачевом был не исключением, а скорее правилом. И суть для нас сводилась не столько к мужеству летчиков и техников, о котором столь лестно для нас отозвался генерал Радзиевский, сколько к поиску подходящих мест, где его можно было проявить — взлетно-посадочные площадки постоянно оставались для нас проблемой номер один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63