«Зачем?» Зачем нам быть каким-то второсортным придатком страны, которая так много берет у нас, ничего не давая взамен? Зачем нам, свободным людям, терпеть тиранию короля Георга Третьего? Зачем нам платить налоги фактически чужой державе? Зачем, зачем, зачем…

В. Гисланди. Знатный господин в сером
А действительно, какого дьявола?
Они, конечно, лукавили. Никто у них не отбирал «так много», никто их не тиранил, никто их не душил непосильными налогами, никто не посягал на их гражданские свободы, по крайней мере, в том объеме, о котором можно было бы говорить серьезно, просто они стали мучиться честолюбивыми мечтами об управлении собственным государством, своим, со своей армией, казной, со своим гимном, гербом, флагом, прочими державными атрибутами… Обычный ход мыслей всех сепаратистов. Этот ход заметно ускоряется при наличии каких-либо ценных природных ресурсов, к примеру нефти, за счет которой можно вообще лежать и плевать в потолок. Возникает благородная ярость, которая заставляет защищать «свое, родное» от посягательств тиранов…
Так или иначе, но американские джентльмены приняли твердое решение обрести независимость, освободившись от власти английского короля.
В 1776 году с дипломатической миссией во Францию отправляется безмерно всеми уважаемый Бенджамин Франклин . Он идет на очень рискованный шаг, посвящая французов в дерзкие планы американских джентльменов, но его расчет оказался как нельзя более верен: ослепленные извечной ненавистью к Британии как к сопернице мирового масштаба и крайне обеспокоенные перспективой захвата ею их «родных» колоний, французы выказали готовность всеми возможными способами поддержать амбиции американских джентльменов, дабы хоть таким образом дать по морде этим зарвавшимся британцам.
Они, французы, даже не взяли на себя труд подумать, что же будет дальше и не обойдется ли слишком дорого удовольствие дать по морде Британии. Будь Людовик XVI хоть немного более предусмотрительным человеком, он бы живо представил себе все последствия создаваемого с его помощью прецедента. Ведь сам он никогда не потерпел бы подобных шагов со стороны французских колонистов, шагов, направленных на разрушение всех основ такого государственного строя, как монархия. Есть ведь те или иные основополагающие принципы, общие для всех, если кто-то где-то вдруг пренебрег ими и ему за это ничего не было, то почему бы не попробовать и другим?
Простая, вроде бы, логика, да где там…

КСТАТИ:

«Ум всегда в дураках у сердца».

Франсуа де Ларошфуко
Война за американскую независимость (1776—1783), конечно, дала возможность амбициозным джентльменам получить все желаемое, из чего их помощники, прежде всего Франция, не только не извлекли никакой выгоды, но и совершенно сознательно подпилили и без того не слишком надежный сук, на котором сидели.
Действительно, если американцы взбунтовались из-за почти символической пошлины на чай, то что тогда нужно делать другим, изнывающим под гнетом совсем не символических налогов? Если совершенно индифферентный к колониальным проблемам король Георг III преподносится миру как жестокий деспот, власть которого ну просто невыносима, то что же тогда говорить всем другим, кто в самом деле «изнывает»?
4 июля 1776 года была провозглашена Декларация независимости английских колоний в Америке. Текст ее, написанный очень крупными буквами, чтобы Георг III не сказал потом, что чего-то не разобрал в написанном, был отправлен в Лондон.
Затем была написана американская Конституция, семь статей которой содержали в себе квинтэссенцию идеалов европейского Просвещения. Любопытно то, что если такой из ее авторов, как Бенджамин Франклин, был философом демократического направления, то Джордж Вашингтон (1732—1799) и Томас Джефферсон (1743—1826) были типичными, классическими рабовладельцами, и надо же… Конституция равенства, по крайней мере равенства возможностей всех и каждого. «Мы, народ Соединенных Штатов…» Такого еще не было.
А инаугурация первого американского президента Джорджа Вашингтона состоялась 29 апреля 1789 года, можно сказать, в канун мировой трагедии, называемой французской революцией…
Принято говорить о действенном влиянии Франции на американские события, о чем со всей наглядностью свидетельствует подаренная ею роскошная Статуя Свободы, но вот обратная связь почему-то не берется во внимание, по крайней мере — должное внимание, хотя эта связь явно существовала. Мир представляет собой систему сообщающихся сосудов, так что взаимное влияние — непреложный закон бытия.
Бал Сатаны


По-другому трудно определить то, что произошло во Франции в середине лета 1789 года. Беззаконие было всеобъемлющим, тотальным. Его проявляли власти всех возможных уровней, его проявляли все, кому не лень. Казалось, что сломалась не только система государственной власти, но и система мирового устройства, столько веков и даже тысячелетий создаваемая на основе вселенских законов.
Все пошло прахом в одночасье, как при всемирном потопе.
Конечно, не бывает беспричинных событий, и то, что произошло во Франции жарким летом 1789 года, имело достаточно серьезные основания, которым посвящены пухлые тома многочисленных исследований проблемы освоения такого гимнастического упражнения, как «подъем переворотом».
Заманчиво, что и говорить.
Да, среди этих оснований присутствуют и неурожай 1788 года, и фантастической силы град, и массовое обнищание населения, вызванное бездумной внутренней политикой высшей власти, и дикие, какие-то гипертрофированно-феодальные отношения между крестьянами и помещиками, приносящие лишь убытки и тем, и другим, и утрата Канады в соперничестве с Великобританией, и неудача в Индии, где взяли верх все те же британцы, и безумное расточительство королевской власти, кроме всего прочего содержащей за счет обедневших французов 15 тысяч человек придворного штата, и коррупция среди чиновничества, но во всем перечисленном нет ничего уникального, такого, что было бы присуще только этой стране в это самое время, нет, как ни пытайся его выискать.
Были основания и более общего характера. Третье сословие, куда входили не только крестьяне, ремесленники и наемные рабочие, но и купцы, промышленники, банкиры, устало жить по правилам, явно отставшим от истинного положения вещей, и более всех эту усталость ощущали, наверное, купцы, банкиры и промышленники, мыслящие более сложными категориями, чем крестьяне, которые были бы вполне удовлетворены, скажем, снижением налогов и введением оброка вместо барщины, сильно отдающей крепостничеством.
Купцы и банкиры, как ни странно на первый взгляд, более всего мучились проблемой смысла жизни. Их плебейское материальное мышление никак не могло примириться с тем status quo , когда деньги — цель, суть, фундамент их бытия, не давали им ничего, кроме дорогой крыши над головой, добротной пищи, богатой одежды, собственно всего того, о чем каждый из них мечтал, начиная свой бизнес. Но когда все это пришло, захотелось большего — власти, почета, осознания себя элитой общества, а вот это-то и было им недоступно при существующем государственном строе, когда любой самый бедный дворянин мог совершенно безнаказанно избить тростью любого самого богатого купчину.
Если честно, то, наверное, в таком положении есть рациональное зерно. Деньги не должны быть эквивалентом власти или элитности, иначе обществом будут управлять те, которые, как писал Роберт Бернс, «хлев мести должны…», но сообразили, где стянуть то, что плохо лежит.
Мы на такое насмотрелись в первое десятилетие после развала Советского Союза. Не дай Бог…
Но это все рассуждения, а вот деньги обладают силой, могущество которой растет по мере разложения государственной власти, которая обязана поддерживать баланс между материальной и духовной сторонами жизнедеятельности вверенной ее попечению страны.
В тогдашней Франции деньги обрели то могущество, которое, подобно пару в перегретом котле, стало способно разорвать его стальные стенки. В каждом нормальном паровом котле существует аварийный клапан для снижения критического давления. Был такой клапан и у французской власти, но мало его иметь, надо еще вовремя им воспользоваться, и вот тут власть проявила ту безмозглость и ту безответственность, которые являются преступлением, за которым должно следовать наказание.
И еще одна черта. Государственный переворот — дело обычное и хорошо отработанное к тому времени хотя бы в той же России. Четкий и быстрый вариант: группа офицеров входит в комнату, где расположилось первое лицо государства, убивает его и затем объявляет о назначении нового первого лица. Третье сословие сочло подобный вариант и слишком дорогим, и ненадежным в том плане, что новое первое лицо, став у руля власти, может оставить без изменений, по крайний мере кардинальных, существующее социальное положение, и тогда — деньги на ветер что ли?
Купчины избрали другой путь, может быть, более хлопотный, но зато и более надежный. Они решили изменить в корне государственную систему, развалить, подорвать ее, отрубив при этом верхушку социальной пирамиды и прочно став на ее место. И при всей грандиозности такого плана воплощение его обходится сравнительно недорого, если основным инструментом сделать тех, кто жаждет только дармовой водки и куска вареной колбасы, при этом люто ненавидя всех, кто не похож на них своими привычками, одеждой, манерами и т.п. Они люто ненавидят всякий установившийся порядок. Это дети хаоса, тот самый осадок, который присутствует в любом обществе, но никакое общество не должно позволять ему подниматься со дна и проникать в другие свои слои.
Этой категории людей нельзя позволять концентрироваться, потому что, общаясь с массой себе подобных, они освобождаются от всех без исключения запретительных барьеров психики, испытывая жгучую потребность в реализации бьющей через край агрессивности.
При этом они испытывают потребность собираться группами, Желательно большими, то есть толпами, где ощущение коллективной силы и безнаказанности напрочь отшибает инстинкт самосохранения, растаптывает те слабые ростки разума, которые могли присутствовать в сознании, открывает ту заслонку, которая препятствует высвобождению из глубин подсознания самых темных, самых разрушительных сил.

КСТАТИ:
«Когда сто человек стоят друг возле друга, каждый теряет свой рассудок и получает какой-то другой».
Фридрих Ницше

Толпу охватывает то состояние, которое психологи называют социальным заражением . Оно обладает огромной гипнотической силой. Своеобразным «ключом зажигания» в таких случаях служит эмоциональный раздражитель. Им может быть гол, пропущенный в свои ворота любимой футбольной командой, призыв о помощи, исходящий от «своего» человека, то есть представителя черни, внешние проявления слабости и нерешительности официальных стражей порядка и т.п. В любом случае толпой управляют сильные эмоции, вызванные простым и естественным раздражителем, эмоции, более присущие женскому, чем мужскому началу, хотя, как правило, толпа состоит по преимуществу из мужчин. Это женское начало коллективной агрессии достаточно ярко отражено на полотне Эжена Делакруа (1798—1863 гг.) «Свобода, ведущая народ», где во главе вооруженной и охваченной жаждой мести (неважно кому) толпы широко шагает полуголая рослая красавица с потрясающим бюстом (особенно, если учесть совершенно неоспоримый факт отсутствия в те времена силикона).

Эжен Делакруа. Свобода, ведущая народ
И еще одно замечание по проблеме толпы. Как говорится, воробьи сбиваются в стаи, орлы летают в одиночку. Толпу образуют, как правило, люди с неразвитым личностным началом и весьма невысокой социальной ценностью. Кто-то сказал бы: «Ну и что? Все равно ведь это люди!» В ответ я бы посоветовал просмотреть видеоматериалы о событиях, происшедших 9 июня 2002 года на Манежной площади Москвы, когда толпа футбольных фанатов громила все и всех, кто попадал в поле ее коллективного зрения, когда там царил хаос в наиболее жутком его проявлении, что у любого нормального человека могло бы вызвать только одно желание: пригласить на Манежную площадь Терминатора с его лазерным пулеметом…
Достойные люди толпами не ходят.
Невозможно представить себе толпу Достоевских или Моцартов. Исключено. Да чего там великие, толпу кузнецов можно себе представить? А толпу хлебопеков? Учителей? А вот толпу всякой не занятой никаким полезным делом мрази — проще простого.
Совершая государственный переворот, нормальные, самодостаточные люди выбирают в сообщники только себе подобных, тех, которые сознательно разделяют их взгляды, сообразно этому оценивают сложившуюся обстановку и осознают свою ответственность перед обществом. Люди иного склада, не обладающие должным уровнем самодостаточности, страдающие различными комплексами, прежде всего — комплексом неполноценности, люди неудавшиеся, несостоявшиеся как заметные члены общества (хотя бы так) прибегают к средствам, которые во все времена считались недозволенными, недостойными и губительными для общества в целом: к помощи толпы.
В своем безумном стремлении отхватить у судьбы лакомый кусок, эти люди с полнейшим безразличием относятся к обществу, которое неизбежно бывает отравлено поднявшимся со дна губительным осадком.
Осадок этот поднимается со дна в считанные часы, но вот возвращается на свое законное место иногда годами, как во Франции, а иногда и десятилетиями, как в России, впрочем, возвращение это весьма и весьма условно.
Сатанинское это дело — аргумент толпы, такое же сатанинское, как отравление колодцев или бактериологическое оружие.

КСТАТИ:
«Вещь непостыдная становится постыдной, когда ее прославляет толпа».
Марк Тулий Цицерон
Великим праздником парижской толпы стал день 14 июля 1789 года, когда ничего такого уж эпохального не произошло на улицах взбудораженной французской столицы, однако, согласно дежурному мифу, именно в этот день состоялся штурм Бастилии, этой «цитадели деспотизма», как любят выражаться и списывать друг у друга авторы учебников, именно в этот самый день и началась французская революция, которую кое-кто упорно называет еще и «Великой».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80