В глазах казненного еще оставалась тень жизни, когда хищные птицы, всегда ожидавшие поживы в этом месте, опустились попировать на его растерзанном теле.Александр со Статирой и двором остался в Бактре на всю зиму. Царь много времени проводил с Евменом, чтобы писать послания сатрапам своих провинций: Антигону по прозвищу Одноглазый, который правил Анатолией, Мазею в Вавилон, а также Артабазу в Памфилию. Он поинтересовался, как дела у Фраата: оправился ли он от скорби после утраты своих родных и ведет ли безмятежную жизнь в своем приморском дворце. Царь также велел своим кузнецам сделать маленькую колесницу и послал ему в подарок вместе с двумя скифскими жеребятами.Он получил письма от своей матери Олимпиады и от Клеопатры, которая рассказывала о жизни во дворце в Бутроте и о своей тоске: Известия о твоих деяниях доходят до меня ослабленными и несколько искаженными из-за расстояния, и мне кажется невозможным, что я, твоя сестра, не могу видеть тебя, не могу знать, когда ты вернешься, когда сможешь завершить свой нескончаемый поход.Я страдаю от разлуки с тобой и от одиночества. Прошу, позволь мне приехать, чтобы лично увидеть совершенные тобою чудеса и великолепие завоеванных городов.Благодарю за подарки, которые ты постоянно мне присылаешь и которыми я горжусь; но самым большим подарком была бы возможность обнять тебя, неважно где, в ледяных ли полях Скифии или пустынях Ливии. Прошу тебя, позови меня к себе, Александрос, и я прилечу без промедления, бросив вызов и бурным морским волнам, и враждебным ветрам. Береги себя.
Александр продиктовал ответ, нежный и ласковый, но твердый, и закончил его словами: Моя держава еще не умиротворена, нежнейшая сестра, и я должен просить тебя некоторое время потерпеть. Когда все будет закончено, я позову тебя к себе, чтобы ты разделила мою радость и смогла присутствовать при рождении нового мира.
Александр повернулся к Евмену:— Слог Клеопатры улучшается с каждым разом, — сестра определенно берет дорогие уроки у лучшего учителя риторики.— Верно, — признал Евмен. — И все же даже за ее цветистыми образами, за риторическими прикрасами остается истинное чувство. Клеопатра всегда тебя любила, всегда защищала от гнева твоего отца. Неужели ты не скучаешь по ней?— Страшно скучаю, — признался Александр, — и тоскую по тем дням, Но не хочу предаваться воспоминаниям, ведь поставленная передо мной задача неумолимо возвращает меня к себе. Это божественное веление, ради которого я должен пожертвовать всем. От него мне никуда не деться.— Ты не хочешь от него никуда деваться, — заметил Евмен.— Может быть, ты думаешь, что я смог бы, если бы захотел? Боги помещают в сердца людей мечты, желания и стремления, которые зачастую оказываются больше самих людей. Величие человека заключается в мучительном несоответствии между намеченной целью и силами, отпущенными ему природой.— Как в случае с Бессом.— И с Филиппом.— И с Филиппом, — согласился Евмен, потупившись. Оба замолчали, словно это место овеяла тень убитого великого монарха, вдруг вызванная из забвения.Иной раз Александр посвящал себя поддержанию связей с городами, носящими его имя, что основал в самых отдаленных провинциях державы. Он лично переписывался с начальниками гарнизонов и правителями скромных общин, поселившимися на границах труднодоступных и неизведанных земель. Он составлял доклады Аристотелю, рассказывая о местных порядках и жизненных укладах, чтобы обогатить его коллекцию.Иногда из этих затерянных передовых постов Александр получал послания, написанные на ломаном греческом или македонском диалекте. Почти всегда они содержали просьбы о помощи и подкреплениях, чтобы отбивать нападения извне. Горстка подданных Александра оказывалась осажденной чуждыми народами, ревностно отстаивавшими свою самобытность. Восстание Спитамена вспыхивало повсюду. Уничтожение Бесса лишь расчистило путь новым (полководцам, укрывшимся на заснеженных склонах Паропамиса.Александр всем отвечал одинаково: «Держитесь. Мы собираем новые войска и ждем новых подкреплений, чтобы помочь вам и умиротворить земли, на которых вы воспитаете своих детей».
Так прошла вся зима. С возвращением весны прибыли свежие части из Македонии и Анатолии, и войско выступило в поход. Дойдя до Бактрии, Александр понял, что повстанцы рассеялись по множеству крепостей, и решил разделить свои силы, чтобы нанести ряд целенаправленных атак на каждый центр сопротивления. Но когда царь обсудил это решение со своими военачальниками и товарищами, почти никто его не одобрил.— Никогда не следует разделять силы! — воскликнул Черный. — Насколько можно судить, царь Александр Эпирский, твой дядя и зять, был разбит варварами в Италии именно потому, что ему пришлось разделить свои силы. А делать это по своей воле… Мне это кажется безумием.— По-моему, было бы лучше оставить все части вместе, — поддержал его Пердикка. — Мы возьмем эти крепости одну за другой и передавим их, как вшей.Леоннат кивал в знак согласия, всем своим видом показывая, что не стоит это даже обсуждать.— Если хочешь знать, что я думаю… — начал Евмен, но Александр оборвал его:— Тогда давайте сделаем так. Кратер останется на юге в окрестностях Бактры, мы пойдем на север и восток в Coгдиану, чтобы выгнать мятежников в горы, и в определенной точке разойдемся веером — пять отрядов, по одному каждому из вас, по одному на мятежную крепость, чтобы взять ее. Диад разработал новые дальнобойные катапульты, они метают стрелы не такие большие, но такие же эффективные.Леоннат прекратил кивать, осознав, что речь пошла о другом, и смотревший на него Александр спросил:— Или ты не согласен?— Вообще-то я согласен… — попытался ответить тот, но все уже встали.Больше говорить было не о чем, и Александр проводил их к выходу.Через несколько дней план был приведен в исполнение: царь и его товарищи с большей половиной войска направились к входу в долины, где их ожидали вооруженные повстанцы. Сражения продолжались все лето, и несколько крепостей были взяты, но потом боевые действия замедлились из-за труднопроходимой местности и уклончивой тактики противника, который нападал неожиданно и тут же отступал. Когда погода начала ухудшаться и стало не хватать провианта, Александр снова отвел войско к Мараканде.
У Кратера дела пошли несколько иначе. Он остался в тылу и не успел добраться до столицы провинции, когда ему навстречу попался гонец, посланный командиром гарнизона.— Спитамен вторгся в окрестности Бактры и разграбил деревни и села. Наш гарнизон один раз вышел и был разбит, потом мы попытались снова совершить вылазку вдогонку Спитамену, но нам крайне нужно подкрепление.Кратера охватили мрачные предчувствия. Он знал хитрость Спитамена и был почти уверен, что вторжение в окрестности Бактры было всего лишь провокацией, чтобы выманить из города столичный гарнизон и уничтожить его.— В какую сторону они ушли? — спросил он гонца.— Вон туда, — ответил тот, указывая на тропу, ведущую в пустыню.— И мы тоже пойдем туда, — решил македонский командующий. — Только после необходимого отдыха. Идти в столицу бесполезно.Они возобновили поход до рассвета и, перейдя вброд ручей, приблизились к ущелью, окруженному зарослями акации и тамарисков, — идеальному месту для засады. Тут к Кратеру подошел Кен, командир второго отряда гетайров.— Смотри, — сказал он, указывая на небо.— Что? — спросил Кратер, поднеся ладонь к глазам.— Стервятники, — мрачно ответил Кен. ГЛАВА 48 Открывшееся их глазам зрелище леденило душу: на земле валялись сотни убитых македонских солдат. Трупы были страшно обезображены, многие обезглавлены или со снятым скальпом. Других нашли посаженными на кол, третьих — привязанными к деревьям, со следами страшных пыток. Командиры, два представителя старой гвардии, друзья Клита Черного были распяты.— Что будем делать? — мрачно спросил Кен.— Собери всю конницу, — распорядился Кралер, — мы сейчас же бросимся за ними. Пехота пойдет вслед ускоренным маршем.Кен велел трубить сбор и приказал коннице тихо пересечь поле брани, над которым висело призрачное молчание. Он хотел, чтобы солдаты, прежде чем броситься вдогонку, увидели, что враги сделали с их товарищами. Пусть в них возрастут безмерная ярость и жажда мести.Как только ущелье расширилось и вывело солдат на холмистое, поросшее травой плато, Кратер построил войско в пять шеренг по шестьсот человек и крикнул:— Я не остановлюсь, пока не растерзаю их! Оглянитесь назад, воины! Запомните, что они сделали с вашими товарищами!Вражеские следы были еще свежими и легко различались, так что коннице даже не пришлось нарушать строй. Воины бросились галопом в туче пыли, рывком преодолев степную низину и длинный подъев к холму, скрывавшему следующую впадину. Кен оказался на вершине в числе первых вместе с Кратером и менее чем в трех стадиях увидел вражеских всадников. Не ведая об опасности, они шли шагом.— Вон они! — крикнул Кратер. — Трубы, атаку! Не останавливайтесь! Уничтожьте их, перебейте до последнего! Вперед! Вперед!Многократно прозвучал сигнал атаки, и конница лавиной устремилась вниз по спуску. Земля тряслась, воздух разрывали звуки бронзовых труб и яростные крики. Захваченный врасплох Спитамен во главе войска, набранного из бактрийцев и скифов-массагетов, приказал развернуться лицом к врагу, но маневр удалось выполнить лишь наполовину, когда македоняне налетели на них с копьями наперевес. При первой атаке пало до сотни мятежников, сброшенных на землю и растоптанных копытами. Центр был смят и рассеян, фланги оказали некоторое сопротивление и попытались выполнить ряд отвлекающих маневров, но Кратер не попался на это. Он созвал своих воинов, перестроил и снова бросил в мощную лобовую атаку. Менее чем через час остатки войска Спитамена были разгромлены и уничтожены. Самому сатрапу с несколькими сотнями скифов-массагетов с трудом удалось спастись и бежать в пустыню.Кратер вернулся назад, чтобы оказать погребальные почести павшим солдатам, но сначала он вызвал к себе Кена.— Ты знаешь, кто был перед нами?— Скифы.— Массагеты. Племя, которое триста лет назад разбило войско Кира Великого и убило его самого. Посей между ними страх, сделай так, чтобы они больше никогда на нас не нападали… Никогда! Ты меня понял?— Я тебя понял, — ответил Кен и добавил: — Пришли мне баллисты, все, что у тебя есть, и отряд агриан.Кратер кивнул. Он вернул своих гетайров назад, на поле побоища, куда уже прибыла пехота. Солдаты, сняв с себя доспехи, собирали павших, складывали расчлененные, растерзанные трупы и со слезами на глазах относили их на край поля. Там уже нарубили деревьев и возводили погребальные костры.Дождавшись прибытия баллист, Кен велел агрианам обезглавить все трупы скифов-массагетов, после чего подошел к границе их территории, обозначенной ручьем Артакоэн и охраняемой отрядами вражеской конницы, державшимися на небольшом расстоянии. Там он зарядил баллисты и метнул соединенные гроздьями отрубленные головы, так что они покатились под ноги скифским коням. Потом развернул своих солдат и отправился назад, к остальному войску. Оно двинулось к Бактре, по пути получая знаки покорности от всех селений, ранее присоединившихся к восстанию Спитамена.
Тем временем первое войско, которое отправилось с Александром, временно расквартировалось в Мараканде. Персидские командиры набрали в царскую армию как можно больше юношей из Бактрии и Согдианы, так что теперь воинство Александра имело довольно мало общего с тем войском, которое шестью годами раньше покинуло Пеллу. Врагу оставалось все меньше ресурсов, чтобы подпитывать сопротивление.Но фактически поход добился лишь ограниченных успехов, и это оказывало влияние на престиж царя, тем более что многие его товарищи отговаривали его от подобной стратегии. Тогда Александр попытался заставить их забыть о создавшейся ситуации, устраивая праздники и пиры. Он пожелал, чтобы там присутствовали и персидские командиры, и это снова создало напряжение среди македонян, в том числе даже среди его собственных друзей. У многих вызывал неприязнь Гефестион, который, казалось, не меньше царя вошел во вкус персидских нарядов и часто одевался на восточный манер.Прибывало много посольств — вести переговоры; среди них приехал и вождь одного скифского племени, жившего за Оксом, и царь установил для всех протокол персидских приемов с «низкопоклонством». Он часто принимал гостей в кандисе и тиаре. Это только усиливало недовольство.Привлеченные славой царских походов, а еще больше — распространившимися слухами о сокровищах, захваченных войском, из Греции и Анатолии понаехали философы, гадальщики, ораторы, поэты и актеры — все в надежде ухватить хоть толику этого бесконечного богатства или хотя бы познакомиться с молодым завоевателем. Александр принимал и их и даже допускал на пиры. Ему казалось, что так в эти отдаленные края переносится частичка Греции. Кроме того, он от природы любил слушать философские беседы и диспуты ораторов. Но у всего этого пришлого люда не было других намерений, кроме как добиться расположения царя, и потому они льстили ему, как только можно, причем зачастую так тонко и искусно, что бесстыдство этой лести не сразу бросалось в глаза. И это тоже раздражало македонян, привыкших к товарищескому, почти грубому обращению со своим царем, не считая традиционного поцелуя в щеку, припасаемого лишь для самых близких.Однажды прибыл некто с грузом сушеных фруктов в дар царю — с фигами, миндалем, грецкими орехами прямо из Греции. Александр попробовал, и они показались ему такими вкусными, что он решил предложить часть Клиту Черному — в знак своего расположения и для полного примирения после многих, порой бурных разногласий.Черный, несмотря на свой раздражительный и довольно спесивый характер, был человеком набожным. Когда пришел посланник с приглашением от царя, военачальник как раз приносил в жертву богам нескольких баранов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50