Баккара приняла ее за горничную и спросила:
— Ваша госпожа возвратилась?
— Возвратилась, — ответила Тюркуаза, подходя и кланяясь Баккара.
— Скажите ей, что я жду ее.
— Прошу извинить меня, — проговорила Тюркуаза, запирая дверь, — я явилась к вам в таком костюме, который заставил вас, вероятно, принять меня за горничную.
Баккара удивилась и пристально посмотрела на Тюркуазу.
— Я — Женни.
— Вы?
— Да, меня зовут также и Тюркуазой.
— Ах, — заметила Баккара, — так это вы и есть Женни.
— Это я, — ответила Тюркуаза с кроткой улыбкой, удивившей Баккара.
Она ожидала, что Тюркуаза будет говорить с ней с гордым и даже дерзким видом.
— Мне передали вашу карточку, — добавила Тюркуаза, — и хотя я имею честь видеть вас в первый раз, хотя ваше имя совершенно не известно мне, но я прошу вас быть вполне уверенной, что я готова служить вам.
— Вы правы, — ответила Баккара, встав со своего места и против воли выказав красоту своего гибкого стана, — действительно, вы никогда не видали меня, и имя», выставленное на моей карточке, неизвестно вам.
Тюркуаза молча поклонилась — она имела достаточно времени, чтобы рассмотреть всю красоту своей гостьи.
— У меня сперва было другое имя, — продолжала Баккара.
— В самом деле? — заметила Тюркуаза, притворяясь так искусно удивленной, что даже сама Баккара поверила ей.
— Это имя, к несчастью, имело очень печальную известность.
Тюркуаза смотрела на нее внимательно, как обыкновенно смотрят на тех, кого окружает особенная таинственность.
— Несколько лет тому назад, — продолжала между тем госпожа Шармэ, — меня называли Баккара.
Тюркуаза невольно вздрогнула. Ей, дебютирующей грешнице, Баккара должна была казаться каким-то сверхъестественным существом, славе которого и высокому положению завидуют.
— Как?! — вскрикнула Тюркуаза, — вы… вы… Баккара?
— Да, я была ею, но теперь меня зовут госпожа Шармэ.
Баккара невольно вздохнула.
— Не ваш ли это дом? Не у вас ли я теперь нахожусь? — спросила Тюркуаза.
Баккара внимательно наблюдала за ней.
— Да, — продолжала молодая грешница, одушевляясь, — здесь все мне говорило об вас, и к тому же у меня целую неделю находился в услужении Жермен.
— Мой кучер?
— Да.
— Он говорил много о вас… Вы были уже львицей, — продолжала Тюркуаза, — а я была еще тогда ребенком, но я уже так много слышала тогда о вас. Я хотела видеть вас! Ваш отель продавался, я и подумала, что, купив его, я наследую вашу славу. Мне хотелось, чтобы меня принимали за вас. Поэтому-то я и взяла к себе Жермена…
Баккара слушала ее, улыбаясь. Тюркуаза так мило и ловко разыграла роль чистосердечной женщины, что лукавая Баккара едва не поддалась на обман.
— Я уважала вас уже по слухам, — продолжала Тюркуаза, не переставая пожимать руку Баккара, — и оставила здесь все в том же виде, как это было при вас.
— Вот как!
— Все осталось так, как это было накануне вашего отъезда. Уборная, будуар, зала — вот эта комната…
— А Жермен? — спросила Баккара.
— Он рассказывал мне однажды, что вы как-то безжалостно разорили одного князя и что вы, славившаяся своей бессердечностью и холодностью, кончили тем, что полюбили…
— Он вам это говорил? — проговорила Баккара изменившимся голосом.
— И полюбили так, — продолжала Тюркуаза, — как можно любить только однажды в жизни, как можем полюбить только мы — женщины, обратившие любовь в ремесло. Разве это не правда?
— Почти правда. А он говорил вам о нем? — спросила Баккара, заметно смутясь.
Тюркуаза молча кивнула головой.
— Что же он говорил?
— Ах! — вскричала Тюркуаза. — Извините меня. Я безумная, я вонзила нож в ваше сердце.
Сказав эти слова, это отвратительное создание, умевшее принимать все формы и надевать все маски, заплакало и упало на колени перед Баккара.
Но Баккара растрогалась ненадолго и тотчас же овладела собой.
— Но в чем же вы извиняетесь, дитя мое, — сказала она совершенно спокойно, — какое же вы мне сделали зло? И какую только глупую историю рассказал вам этот Жермен?
Тюркуаза удивилась. Она живо приподнялась и отступила назад.
— Итак, это неправда?
— Что?
— То, что рассказывал Жермен.
— Посмотрим, моя милая, — сказала Баккара спокойно, — что он рассказывал вам?
— Но ведь вы должны будете очень страдать, если это правда.
— Ничего, говорите.
Эти два слова Баккара проговорила коротко, но очень отчетливо.
— Итак, — начала Тюркуаза, останавливаясь от нерешительности почти на каждом слове, — он сказал мне, что человек, которого вы любили… что этот человек — вор!
У Баккара даже и бровь не шевельнулась.
— И вы поверили.?
— Он сказал мне, кроме того, что однажды утром его арестовали здесь и что вы тогда лишились чувств.
Тюркуаза остановилась.
— Ну, что же еще?
— То, что, придя в себя, вы сделались точно помешанная, и с тех пор вас больше не видали.
— Все?
— Все. Только мне кажется, что я угадала сама остальное.
— Посмотрим, что же было, по-вашему?
— Мне кажется, что вы должны были воспользоваться вашим кредитом, чтобы спасти человека, которого вы так горячо любили.
— Вы это отгадали?
— Ах, — вскрикнула опять Тюркуаза, — так все это правда?
— Почти все. Его действительно арестовали, но он был совершенно невиновен.
Тюркуаза вздохнула гораздо свободнее.
— И вы спасли его?
— Да.
— И вы были… счастливы?
— Нет, — ответила Баккара глухо, — он не любил меня, потому что любил другую.
— Следовательно, он оставил вас?
— Я сама… Но скажите, моя милая, разве Жермен не сказал вам его имени?
— Он только сказал мне, что это был баронет высокого роста. Имени его он не знал.
— В самом деле?
— О! — продолжала между тем Тюркуаза. — Еще несколько дней тому назад я восхищалась вами — прежней очаровательной Баккара, я хотела и старалась принять вас за образец… но теперь…
Тюркуаза вздохнула еще раз и потупилась.
— А теперь? Ну, что же? — спросила Баккара.
— Я теперь восхищаюсь больше женщиной любящей, чем той, которая отличалась своим бессердечием.
— Но почему же это, моя милая?
— Потому что, — проговорила Тюркуаза вдруг изменившимся голосом, — потому что я, так же как и вы тогда, полюбила.
Баккара устремила на Тюркуазу свой ясный и пытливый взгляд — взгляд, проникавший до самого сердца, но Тюркуаза сумела его выдержать.
— В самом деле? Бедное мое дитя! — сказала Баккара. — Вы любите?
Тюркуаза молча положила свою руку на сердце.
— Послушайте! — тихо сказала она. — Я не знаю, что привело вас сюда, не знаю, чего вы хотите от меня, но, ради бога, , дайте мне время все высказать вам, потому что только одна вы можете понять меня и, быть может…
— Что?
— Дадите мне совет.
— Я вас слушаю, мое дитя!
Тогда Тюркуаза рассказала ей все, что мы уже знаем относительно того, как к ней перенесли Фернана Роше, как она ухаживала за ним, как выпроводила его, не умолчала о встрече в лесу и таким образом познакомила Баккара с тем, что произошло с Фернаном, начиная с его дуэли с виконтом де Камбольхом до последней катастрофы.
— Что же вы хотите сделать теперь? — спросила ее ласково Баккара.
— Вы видите мой костюм, — ответила Тюркуаза, — я тоже начала краснеть за свою прошлую жизнь и вспомнила про вас. Теперь Тюркуазы больше не существует, перед вами — Женни. Та Женни, которая наняла комнату за двести франков в год и хочет жить в ней трудами своих рук.
— Вы… вы решились на это?
— Да, — ответила она, — и если он любит меня… тогда, по крайней мере, никто не будет иметь возможности сказать, что я расточаю его состояние. Мне лично нужна только одна его любовь.
Тюркуаза замолчала и принялась вздыхать.
Баккара вдруг встала со своего места. Резким движением головы она откинула назад свою шляпку, из-под которой высыпались ее густые и блестящие белокурые локоны.
В то же время глаза раскаявшейся развратницы блеснули молнией, и на ее губах появилась презрительная и гордая улыбка.
Госпожа Шармэ превратилась в Баккара, в то отчаянное создание, которое когда-то привлекало к себе всю молодежь.
Она имела громадное преимущество перед Тюркуазой, будучи красивой и многознающей женщиной.
— Ты очень хитра, моя милая, — сказала она едким, насмешливым голосом, обвив ее своим молниеносным взглядом, — но ты забыла, что я Баккара.
Это быстрое превращение смутило бы и поразило всякую другую женщину, но не белокурую Женни, молодую ученицу баронета сэра Вильямса.
Баккара в эту минуту сияла смелостью, решимостью и энергией. При ней не было только кинжала, чтобы напомнить сцену в доме умалишенных, где она так ловко вынудила Фанни выдать ее тайну.
Но надо сказать правду, что Женни была ей достойной соперницей.
Она скоро оправилась и со спокойным, улыбающимся лицом приготовилась к битве.
— Или вы помешаны, — сказала она наконец, — или вы находитесь под влиянием прилива крови к голове.
— Вы ошибаетесь, моя милая, — ответила Баккара.
— Или вы любите того же, кого и я.
— Это последнее верно.
Баккара говорила совершенно хладнокровно, и Женни поняла, с какой соперницей она имеет дело.
Случается, что тишина бывает иногда страшнее бури. Женни в свою очередь замолчала и ждала, чтобы Баккара высказала ей свою волю.
— Послушай, моя милая, — начала Баккара, садясь в кресло, — я сделала тебе честь, выслушав тебя, и за это, я полагаю, ты также доставишь мне удовольствие выслушать меня.
— Прошу вас говорить, — пробормотала Тюркуаза.
— Я старше тебя, моя милая, — продолжала Баккара, — а судя по тому, что тебе известна моя прошлая жизнь, ты можешь быть уверена, что я держу свое слово.
Тюркуаза не забыла вздрогнуть и вообще обнаружить испуг.
— Слушай же, — продолжала Баккара, — тот, про которого ты только что говорила, уверяя меня, будто бы любишь его, — любим мною уже четыре года, и для него-то я переменила образ своей жизни.
Женни не преминула сделать движение удивления, смешанного с испугом.
— Итак, я позволю себе допускать, что и ты любишь его… действительно любишь, но для этого нужно, чтобы ты доказала это.
— Взгляните на мою одежду! — Это не доказательство.
Тюркуаза подбежала к столу, живо открыла ящик его и сказала:
— Вот, вот, смотрите.
Она вынула при этом из ящика пакет, сорвала с него печать и положила перед Баккара все, что в нем находилось.
— Вот, смотрите, — продолжала она, — вот купчая крепость на этот дом, купленный виконтом де Камбольхом, моим бывшим любовником, а вот и его дарственная запись, подписанная им же.
— Далее? — заметила сухо Баккара.
— Вот обязательство в сто шестьдесят тысяч франков, под три процента, а вот еще другое, приносящее мне шесть тысяч ливров дохода.
— Что же это доказывает? — спросила Баккара.
— Взгляните на адрес. Баккара взглянула и прочла: «Господину виконту де Камбольху».
— Что же, ты хотела возвратить ему это? — спросила она.
— Да, — ответила Тюркуаза, — вот прочтите это письмо.
Баккара взяла у нее листок бумаги и прочла его:
«Милый виконт!
Простите меня за то, что я обманывала вас, но я все же слушалась больше сердца, чем думала о своих интересах.
Сегодняшняя встреча выяснила мне то, что я должна теперь делать. Возвращаю вам все ваше и выезжаю из вашего отеля, который вы можете принять в свое владение хоть сейчас же. Прощайте.
Женни».
— Неужели — вы сомневаетесь и теперь? — спросила Тюркуаза, смотря на Баккара.
— Да, но постойте, объясните мне сперва еще одну вещь.
И при этом Баккара вынула из своего кармана письмо.
Это было то самое письмо, про которое сэр Вильямс, превращенный в виконта Андреа, рассказывал накануне, что оно было найдено в кармане старого платья. Оно было без адреса и назначалось женщине, сообщнице в торге любовными записками.
— Вы узнаете это письмо? — спросила она.
— Это мое письмо, — быстро проговорила она, — но каким образом оно к вам попало?
— Это безразлично.
— Признаюсь — я писала его.
— Когда?
— С полгода тому назад.
— Кому?
— Женщине, которой уже нет в живых.
— Звали ее?
— Генриетта де Бельфонтен, а также Торпилла.
— Я знала ее, — сказала Баккара.
— В то время, — прибавила Тюркуаза, — эта несчастная, я и многие другие были в страшной нищете. Жить ведь надо чем-нибудь, мы и устроили маленькую торговлю любовными письмами. Это предприятие вывело меня из нищеты, и когда я встретилась с виконтом, дела мои поправились.
Чистосердечное признание Тюркуазы произвело на Баккара живое впечатление.
— А это что? — спросила она, указав на нарисованное внизу сердце.
— Я была другом Генриетты, она пустила меня в ход. Это сердце значило, что я люблю ее.
Это объяснение рушило все предположения Баккара.
— Одно из двух, — подумала она, — или она еще лукавее, нежели я предполагала, или она говорит правду.
— Хорошо, — сказала Баккара, — прости меня, милая моя, и не будем больше говорить об этом письме.
Она спрятала письмо в карман.
— Теперь о Фернане, — продолжала она, — если бы он был беден, то возвращение подарков твоему виконту могло бы показать, что ты любишь его, но он богат, у него двенадцать миллионов, и ты уверена, что он даст тебе вдесятеро больше, чем стоят эти подарки.
— Это правда, — сказала Тюркуаза, — но все-таки я люблю его.
При этом она открыла другой ящик, вынула оттуда запечатанное письмо, адресованное на имя Фернана, и подала его Баккара.
— Читайте, и вы, быть может, убедитесь в этом. Баккара вскрыла письмо и прочла:
«Милый друг! Если ты принял предложенные мною сегодня условия и согласен любить меня в бедности, приходи ко мне завтра на улицу Бланш, № 17.
Женни».
— Милая моя, — сказала Баккара, вставая, — я не знаю, какого ты происхождения и чем была в детстве, но о себе могу сказать, что в восемнадцать лет я была простой здоровой девкой и не побоялась бы любого мужчины.
При этом она обвила нежную шею соперницы так, что последняя даже не могла испустить крика.
— Видишь, — проговорила наконец Баккара, — что, если б я захотела, я могла бы удавить тебя как ребенка.
Тюркуаза побледнела, но не упала духом.
— Слушай, — продолжала Баккара, — я даю тебе минуту на размышление: ты любишь Фернана?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22