Инфанта Мария желает приветствовать герцога де ла Торре, — продолжала Изабелла, бросая на Серано многозначительный взгляд, — она часто спрашивает о вас и ваших друзьях.
Франциско наклонился к девочке и ласково посмотрел на нее.
— Я очень рад, что инфанта знает обо мне, — приветливо проговорил он.
— О, я слышала много прекрасного о вас, графе Рейсе и доне Олоцаге, — ответила Мария со сдержанной улыбкой.
— Вы можете заключить из этого, господин герцог, что не остались нам чужим, как ни старались им сделаться, — прошептала Изабелла, — и в доказательство наших слов просим вас и ваших друзей занять места за столом напротив, нас.
Серано поклонился, Прим прошептал несколько слов благодарности, а дон Олоцага воспользовался минутой, чтобы представить королеве графа Теба.
— Мы приветствуем графа и в знак нашей милости просим его повести к столу инфанту, — произнесла Изабелла, подходя под руку с королем к своему месту и тем давая знак гостям.
— Дон Примульто ведь сядет рядом с нами? — забеспокоился Франциско де Ассизи, разговаривавший долгое время с высоким, прекрасно сложенным гвардейским офицером, лицо которого можно было бы назвать красивым, если бы не отталкивающе наглое выражение, шокирующее всех, кроме королевы и ее супруга.
Франциско Серано в раздумье наблюдал эти странные отношения. Гвардейского офицера называли фаворитом Изабеллы, и сам король, по-видимому, способствовал этому.
Примульто знал свое влияние и прочное положение, потому что тотчас уселся с королевской четой, в то время как другие сановники и гранды еще стояли. Он занял место напротив Франциско де Ассизи, возле дона Олоцаги. Прим и Серано сели напротив королевы. Рядом с ней устроилась Мария-Христина, затем герцог Риансарес, патер Фульдженчио, а за ними прочие гости. Принцы королевского дома следовали за инфантой Марией и графом Теба.
В зале раздались чудные звуки музыки, благоприятствующие более свободным разговорам. Лакеи наполняли бокалы и разносили кушанья. Старик Эспартеро оживленно беседовал с французским послом о Мексике, вокруг которой с приездом дона Олоцаги и Прима велись все разговоры.
После официальных тостов за здоровье королевы и всего королевского дома, армии и иностранных монархов Изабелла обратилась к Приму с поздравлением, весьма любезно заметив, что с радостью услышала о его недавней женитьбе. После этого поздравления гвардейцы королевы поняли причину отсутствия на банкете контр-адмирала Топете.
— Мы тем более радуемся вашему выбору, господин граф, — продолжала Изабелла, — что можем изъявить наше желание вскоре познакомиться с вашей супругой, принадлежащей к одной из самых знатных семейств Мексики. Нам было бы очень жаль, если бы и вы вследствие своего брака, прервали всякие отношения с нашим двором.
Серано посмотрел на королеву, желая убедиться по выражению ее лица, что ее слова являлись намеком на Топете. С языка уже готов был сорваться вопрос, но, прежде чем он успел задать его, Изабелла проговорила:
— Мы должны, к несчастью, сознаться, что между представителями нашей гвардии, которых мы вечно будем ценить, не достает одного.
Серано все понял — святым отцам удалось возбудить подозрение против супруги контр-адмирала и таким образом без всякого труда устранить одного из своих врагов.
— Я очень рад сообщить, — обратился Серано к Приму достаточно громко, чтобы его могла слышать Изабелла, — что контр-адмирал Топете со своей прекрасной и во всех отношениях достойной супругой после отъезда в Кадис вполне счастлив. Он предпочел переселиться туда, чтобы, несмотря на болезнь, которую недавно перенес, постоянно находиться рядом с флотом, состоявшего под его командованием. Два месяца тому назад я имел случай посетить его в Кадисе и изумился, обнаружив наш флот в прекрасном состоянии.
Пока королева, не слыша слов маршала Серано, полушепотом разговаривает с Марией-Христиной, постараемся описать обстановку банкета.
Зал освещали многочисленные свечи, отражавшиеся в зеркальных стенах — королева не любила для подобных празднеств дневного света.
На длинном столе стояли дорогие плоские вазы с цветами, тут же — хрустальные с виноградом, вишнями и финиками, этажеры с гаджиконфетами — любимым лакомством гарема, марципаном, шоколадными конфетами и маленькими китайскими паштетами.
Тарелки, которые сменялись после каждого блюда, представляли каждая большую ценность, ложки и вилки — золотые, но еще драгоценнее настоящие китайские вазы с фруктами.
На больших золотых блюдах лакеи разносили всевозможные заморские кушанья: салат из устриц, черепаший суп и разные соусы с пикантными приправами, подридо, то есть пучеро из яиц пигалицы и разной зелени, и к каждому блюду соответствующие вина; затем шли форель, фазаны и бекасы, лейпцигские жаворонки, ивикасы и кабритосы — маленькие печеные жирные птицы, различное жаркое на парижский, венский, лондонский и берлинский лад, потом опять подридо и после всего этого — мороженое.
Разговор, возбужденный шампанским, был очень оживленный. Гости шутили, следуя примеру королевы, которая, казалось, блаженствовала, болтая с Примульто. Гаджиконфеты и китайские паштеты, известные своим возбуждающим свойством, тоже оказали свое действие на гостей. Внезапно по знаку Изабеллы в люстрах и канделябрах потухли свечи, задняя стена зала раздвинулась и взорам возбужденных гостей представилась прекрасная живая мифологическая картина, изображавшая классические фигуры героев и богинь в коротких прозрачных юбочках ярко-красного и темно-синего цветов. Сам набожный патер Фульдженчио с таким вниманием смотрел на картины, как будто хотел запечатлеть их в своей памяти; Изабелла с большим интересом навела на них усыпанную бриллиантами лорнетку. Через минуту стена задвинулась, свечи в люстрах опять зажглись, как будто все только что виденное было волшебным сном.
Лакеи стали разносить в маленьких изящных чашках душистый кофе.
Вновь появилась живая картина: в очаровательной позе на диване лежала баядерка, рядом стояла другая. Их соблазнительные формы четко обрисовывались плотно облегавшим трико; своей внешностью они напоминали тех баядерок Востока, против которых, как рассказывают, не могли устоять даже боги.
Внезапно фигуры ожили. Взяв тамбурины с золотыми полумесяцами и пестрыми лентами, баядерки начали танцевать, глаза их блестели, юные лица сияли. Вдруг они остановились, высоко подняв над головой вуали, и быстро исчезли под восхищенные возгласы гостей.
По знаку королевы все встали из-за стола. Общество разделилось на группы и разошлось по другим залам. Граф Теба, весело болтая с красивой юной инфантой, направился в раковинную ротонду.
Мария-Христина незаметно исчезла с герцогом Риансаресом, Эспартеро, разговаривая с Серано, вошел с ним в зал, где уже были О'Доннель, Прим и Олоцага.
Из парка через высокие открытые двери веяло свежестью. Начинало смеркаться.
—Королева согласна со всем, что мы предпринимаем, — проговорил Эспартеро, который, несмотря на преклонные годы так обожал внешний блеск, что сегодня увесил всю грудь орденами, — поэтому нам остается только прийти к какому-нибудь окончательному решению.
— Французский и английский послы, по-видимому, уже знают о предполагаемой экспедиции, — заметил О'Доннель, — и, если не ошибаюсь, сама королева Англии одобряет наш план.
Серано в раздумье смотрел перед собой. Он размышлял о том, насколько выгодна эта экспедиция, и, наконец, объявил четверым грандам, что очень сомневается в успехе дела.
— Странно, — заметил Прим, — мой старый друг Серано, кажется, забыл, сколько дел мы совершили вместе.
— Это разные вещи, их нельзя сравнивать, Жуан.
— Конечно, мы должны иметь в виду, что три государства пришлют своих представителей, которые должны будут сойтись на чем-то одном, — проговорил О'Доннель, не замечая, что кто-то подслушивает за портьерой, отделявшей зал аудиенций от кабинета короля, — на переговоры явятся три человека, каждый из которых, разумеется, захочет быть первым.
Портьера немного отодвинулась в сторону, и показалась голова Кларета. Патер не удовольствовался одним подслушиванием, он хотел рассмотреть лица тех, кто вел таинственный разговор.
— Это противоречие мы можем разрешить, — заявил Прим решительно, — в случае, если Испания присоединится к экспедиции в Мексику, она возглавит это предприятие.
— Если бы только обещания всегда исполнялись!
— Условие это будет утверждено актом, Франциско. Я ручаюсь за то, что оно будет исполнено.
— В письме императора говорится о том, что он с удовольствием поручает графу Рейсу командование экспедицией, — сказал О'Доннель, — потому что осада Мексики и вынужденное признание чужих прав — щекотливое дело, за которое лучше всего взяться генералу Приму, потому что его супруга…
— Оставим в стороне эти частные обстоятельства. Дело в том, что положение Мексики должно быть изменено, и кто, как не мы, имеем большее право сделать это. Большинство жителей этой страны одной с нами национальности, — возразил Прим с горячностью.
— Но громадные расходы на экспедицию?
— Их легко возместить тем золотом, которое незаконно отнято у других стран.
Серано предчувствовал, что они вступают на опасный путь, но он видел, как загорелся Прим, и промолчал, перебирая в голове все возможные последствия.
— Мы одни, нас никто не слышит, — продолжал Прим, подходя ближе, чтобы сообщить тайную мысль, сильно занимавшую его, — что сказали бы вы, если Мексика вдруг сделалась испанской провинцией? Если бы это благословенное государство стало принадлежать нашей короне? Вы молчите, потому что не знаете, как богата Мексика, и думаете, что ее денежные источники в руках духовенства! Ну, господа, в таком случае мы можем отнять у него приобретенные противозаконным путем сокровища! Или вы считаете, что я не способен на это?
Косые глаза Кларета блестели от любопытства, он напряг слух, чтобы не пропустить ни слова.
— Твой план превосходен, — заметил Олоцага, — но, как я уже говорил тебе в Париже, очень опасен. Кто поручится за то, что подобный план уже не созрел в голове Луи-Наполеона? Я почти уверен в этом, потому что слишком хорошо знаю императора, чтобы согласиться с мнением, будто он предпринимает экспедицию единственно для защиты притесняемых.
— Хорошо, предположим, что опасение твое сбудется, но зачем же думать, что именно мы останемся в этом случае на втором плане? — сказал Прим.
— Мне хотелось, чтобы на переговоры в Париже вместе с нами поехал какой-нибудь нейтральный человек.
— И я так считаю, — подхватил О'Доннель, — пожалуй, им мог
стать маршал Серано.
— Благодарю вас за доверие ко мне, маршал О'Доннель, — проговорил Серано, — я принимаю ваше поручение и завтра отправлюсь в Париж. Втроем мы скорее придем к какому-нибудь заключению.
Думаю, что экспедиции не избежать и хотел бы поставить условием, чтобы флот, который повезет наши войска в Мексику, находился под командованием контр-адмирала Топете. Нужно, чтобы граф Рейс имел около себя верного друга, на которого мог бы рассчитывать. Мы не должны забывать, что нас отделяет от Мексики океан, и потому не мешает позаботиться, чтобы, по крайней мере, между нашими людьми было единодушие.
— Я вполне согласен с тобой, — воскликнул Прим, — дайте мне Топете, и я буду совершенно спокоен в чужой стране. Ты всегда даешь нужные советы!
Прим крепко пожал ему руку. В это время Серано увидел выходивших из Филиппова зала королеву и Примульто, который прошел мимо него с видом победителя. Чувствуя, что Изабелла еще не остыла к маршалу Серано, тщеславный фаворит решил показать своему, как он считал, сопернику, кто сегодня герой дня.
Углубленная в разговор королева не заметила Франциско, стоявшего в углу полутемного зала, но Серано следил за ними. Они подошли к выходу в парк и остановились на лестнице, наслаждаясь свежим вечерним воздухом, затем спустились по ступеням террасы и исчезли в темных аллеях парка. Никого не поразило это обстоятельство. Все уже привыкли не находить ничего предосудительного в подобных вечерних прогулках королевы.
Разговаривавшие гранды даже не заметили, как маршал Серано отошел от них и приблизился к террасе. Франциско с мрачным выражением лица задержался минуту на ступенях. Казалось, какая-то мысль мучила его и побуждала спуститься вслед за королевой в парк. Была ли это ревность, или он хотел убедиться в правоте тех, кто распускает о королеве недостойные слухи. А может быть, тайная тревога толкнула его спуститься в эту минуту в дворцовый парк?
Франциско медленно шел по ступеням. Вдали еще бегали дети королевы-матери, которые, воспользовавшись отсутствием своих воспитателей, шумели и баловались. В аллее с правой стороны террасы было темно и безмолвно.
Стоял прекрасный весенний вечер. В теплом воздухе веяло благоуханием цветов. Легкий ветерок играл свежими листьями каштановых деревьев, освещенных бледным светом луны. В кустах раздавалось нежное пение соловья.
Мрачно глядя перед собой, Франциско продолжал идти по аллее. Наконец, он достиг той части парка, где находились искусственные каменные гроты, окруженные розовыми кустами и увитые плющом. Когда маршал приблизился к ним, ему послышались какие-то тихие голоса. Страшно побледнев, он сначала остановился, но затем, сделав несколько решительных шагов, заглянул внутрь грота. Франциско Серано остолбенел и невольно выхватил шпагу. Не зависть и не ревность терзали его сердце, а стыд и ужас за королеву, опустившуюся так низко. Возмущенный до глубины души, он готов был уничтожить наглого фаворита.
Неожиданно из глубины парка донесся детский крик. Франциско встрепенулся. Только самая ужасная опасность могла вырвать из груди ребенка такой вопль.
В гроте тоже услышали этот страшный зов. Через несколько секунд Франциско увидел, как королева, по-видимому, сильно испуганная, под руку с высоким гвардейским офицером быстро пошла к террасе и скрылась в покоях дворца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56