– испугался лорд Нортвик. – Надеюсь, они не упали с каскада?– Нет-нет, отец. К счастью, так далеко их не отнесло. Лорд Ратборн и его слуга успели вовремя их выудить. Все четверо промокли до нитки и дрожат от холода, но всерьез никто не пострадал. Всего лишь несколько синяков и ссадин.Питер замолчал, наконец-то осознав ту картину, которая открылась его глазам.– Отец, что случилось?– Поскользнулся и упал, – коротко ответил его светлость. – И теперь одна нога отказывается подчиняться. Помоги, пожалуйста, а то миссис Уингейт угрожает пересчитать мне ребра.– Переломы крайне опасны, – пояснила Батшеба. – Так умер мой муж. А вы ведете себя просто неразумно. Необходимо…– Питер, помоги, – настойчиво повторил лорд Нортвик. – А вам, миссис Уингейт, советую направить заботу на собственного ребенка.– Мистер Делюси говорит, что Оливия не пострадала, – не сдавалась Батшеба. – Во всяком случае, у детей переломы случаются куда реже, чем у взрослых. Детские кости гораздо пластичнее.– Уверяю, дети целы и невредимы. Хотя совершено промокли и очень замерзли, – с готовностью подтвердил Питер Делюси.– Черт возьми, Питер, дай же руку! – нетерпеливо и раздраженно рявкнул отец.Питер поспешно подставил руку, и лорд Нортвик с трудом поднялся. Боль оказалась настолько острой, что скрыть ее не удалось – он сморщился и на секунду даже закрыл глаза.– Ну вот, так-то лучше, – заявил он бодрым голосом, едва придя в себя. – Теперь справлюсь.Батшеба сдалась. Мужчины так упрямы.– Ну что же, будь по-вашему. Но только если при ходьбе почувствуете острую боль…– Снова ищете сломанные ребра, миссис Уингейт?Она взглянула в направлении глубокого, хорошо знакомого голоса.Из зарослей появился Ратборн. Дождь безжалостно обрушивался на непокрытую голову и мутными струями стекал по шее на безнадежно мокрый и отчаянно грязный сюртук. А под сюртуком, словно котенок, приютилась Оливия.– Мама, – жалобно пискнула она. Впервые в жизни дитя имело виноватый вид.Однако Батшеба решила проявить твердость и не прощать хулиганку слишком быстро.– Оливия, – сухо и холодно произнесла она, – ты непростительно грязна.Вновь переключила внимание на лорда Ратборна, который ответил едва заметной понимающей улыбкой.– Лорд Нортвик очень неудачно упал. И при этом отказывается признавать, что ранен.– Очень глупо и смешно упал, – возразил Нортвик. – Но сейчас это совсем не важно. Давайте лучше проводим мокрых детей в дом.Двигался он не слишком грациозно, но, судя по всему, действительно не получил серьезных повреждений.Во всяком случае, так Батшебе казалось до тех пор, пока процессия не дошла до аллеи, ведущей в Нью-Лодж. Вместо того чтобы свернуть в нее, хозяин направился по тропинке совсем в другом направлении.– Я так и знала! – закричала Батшеба. – У вас наверняка сотрясение мозга! Я же говорила, что вы серьезно ранены!Нортвик повернулся и взглянул с особым выражением.– Нью-Лодж на вершине холма, – показала Батшеба. – Там, на западе, а не на востоке.– Я же сказал «в дом», – ответил лорд Нортвик. – И имел в виду Трогмортон-Хаус. К нему ведет вот эта тропинка, миссис Уингейт, и именно по ней вам надлежит двигаться. Глава 18 Лорд Нортвик не пожелал обратитьвнимание на протесты гостей и отправил сына вперед, поручив ему важную дипломатическую миссию. Питеру предстояло подготовить старого графа к новому появлению Батшебы и просветить относительно истинной личности ее «брата».Сам же хозяин, хромая, повел мокрую дрожащую компанию к дому предков.Лорд Мандевилл и дамы встретили гостей в холле. Им пришлось стоически пережить и грязные следы на мраморном полу, и не слишком приятный запах.Бенедикт понимал, что граф с радостью вышвырнул бы из дома Батшебу вместе с дочерью, но ему и в голову бы не пришло обойтись подобным образом с лордом Ратборном и его высокородным племянником. В данном случае и внешний вид, и запах не имели ни малейшего значения.Лорд Мандевилл правильно понимал свой долг и готов был его исполнить, даже если бы для этого пришлось переступить через собственное «я».Правило гласило: «Для джентльмена чувство долга важнее собственного комфорта».Таким образом, незваные и нежеланные гости обнаружили поспешно приготовленные горячие ванны и удобные комнаты в специально отведенном для подобных целей крыле дома. Слуги старались исполнить любое желание. Вскоре приехал врач. Он осмотрел Оливию и Перегрина, а потом, по настойчивой просьбе Батшебы, и лорда Нортвика. Лорд Нортвик, естественно, возражал. Однако и жена, и мать поддержали беспокойство миссис Уингейт, так что волей-неволей пришлось подчиниться. С ворчанием он удалился в отдельную комнату.Спустя несколько часов все почувствовали себя чистыми, сухими, сытыми и с благодарностью приняли тепло и уют огромного дома.Бенедикт сказал себе, что жаловаться было бы грешно.Конечно, в такой обстановке о ночи любви не приходилось и мечтать, но виконт решил, что поводов для разочарования не существует, поскольку он и вовсе не надеялся на продолжение подобных отношений. А во всем остальном события развивались куда более благоприятно, чем можно было ожидать. Оливия, к счастью, не заболела. Больше того, и к ней самой, и к ее маме относились тепло и почтительно.Так что можно было снять с себя ответственность.Следовало целиком и полностью сосредоточить внимание на Перегрине, поскольку судьба племянника оставалась всецело на его совести.Батшеба разместилась вместе с дочерью в дальней части гостевого крыла. Лорд Лайл, несмотря на юный возраст, получил отдельную большую спальню рядом с комнатой лорда Ратборна. Перед сном Бенедикт решил навестить племянника, чтобы удостовериться, что парень не простудился и чувствует себя хорошо.Перегрин не думал о сне; он сидел на ковре перед камином и смотрел в огонь. Увидев дядю, покраснел и поспешно поднялся.– Тебе давно пора в постель, – заметил Бенедикт, опускаясь в одно из кресел.– Простите, сэр, – заговорил Перегрин. – Разве можно уснуть, не извинившись за все неприятности, которые я вам доставил? При людях невозможно как следует все объяснить. Но если уж говорить чистую правду, то придется признаться, что единственное, о чем я жалею, так это о доставленном беспокойстве.Перегрин расправил плечи и поднял голову.– Если бы события повторились, то, наверное, я поступил бы точно так же. Потому что не мог позволить Оливии отправиться в путь с этим тупым Натом Диггерби. Он идиот, грубиян и вообще не вызывает доверия. И отпустить ее одну тоже было невозможно. Мисс Уингейт, конечно, все равно сделала бы по-своему, потому что ей безразлично, что я говорю и как говорю. Я пытаюсь разговаривать с людьми в вашей манере, однако результат получается совершенно иным. Никто не прислушивается к моему мнению. Воздействовать на Оливию оказалось нелегко. Нет, разумеется, я не обвиняю и не жалуюсь. Просто излагаю факты такими, какими их увидел.Лорд Лайл стоял так неподвижно, что нетрудно было понять: собирается с силами, чтобы противостоять душевной боли, обиде, отторжению.Иными словами, Перегрин готовился к привычной реакции.Перегрин никогда не был податливым, послушным ребенком. У родителей он вызывал в лучшем случае раздражение, а нередко и открытую ярость. Бенедикт порой задавался вопросом, как жилось племяннику на белом свете. Взрослые или отпихивали его прочь, или пытались сломить. Каково это – расти и чувствовать, что окружающие относятся к тебе как к насекомому?– Расскажи обо всем, что произошло. С самого начала и как можно подробнее, – потребовал Бенедикт.Перегрин заговорил. Сначала он чувствовал себя скованно, но как только понял, что дядя не осуждает, а просто внимательно слушает, успокоился, внутренне освободился и даже слегка воодушевился.Наконец рассказ подошел к концу. Бенедикт долго молчал. Не потому, что собирался держать племянника в напряжении. Говорить не было сил. Он слишком хорошо сознавал, какими оказались последние дни и почему Перегрин не хотел сдаться даже сегодня, попав в окружение и потеряв всякую надежду на осуществление плана.Однако племянник явно нервничал. Держать его в напряжении было бы поистине жестоко.Поэтому, несмотря на комок в горле, Бенедикт заговорил:– Я немедленно отправлю твоим родителям срочное письмо, хотя боюсь, они уже всерьез забеспокоились. Вполне вероятно, даже отправились в Лондон. Так что невозможно предсказать, что может случиться. Обстоятельства достаточно… сложные.На самом деле обстоятельства складывались крайне неблагоприятно.Однако сцены хороши в театре. Неуемные страсти и сердечный надрыв – удел мелодрамы. В жизни джентльмена не должно быть места ни тому ни другому.Бенедикт отказывался принимать во внимание состояние собственного сердца. Оно должно – выдержать любые испытания, так же как выдержало неудачный, полный разочарований брак. Эта сторона дела Перегрина совсем не касалась. А вот назревающий скандал мог серьезно ему навредить.Поведение маркиза Атертона и его достойной супруги не поддавалось предсказаниям. Бенедикт сомневался, что из-за сплетен и пересудов они могли от него отвернуться: в конце концов, немало знакомых и даже друзей оказывались мишенями светских кумушек.И все же они могли запретить сыну проводить время с дядей, который оказался главным героем желтых газетенок и грязных карикатур. Конечно, после того как первое возбуждение немного охладеет и уляжется, Ратборну, возможно, удастся вернуть некоторые из утраченных позиций. Возможно, удастся даже помочь племяннику найти себя в жизни. И все же предположения оставались лишь предположениями. Будущее представало туманным и неопределенным.Бенедикт встал.– Ясность мысли и оптимизм не сопутствуют усталости. Ложись спать, Лайл, а завтра на свежую голову мы все обсудим.С лица Перегрина словно сняли маску напряжения и страха.– Хорошо, сэр, – вздохнув с облегчением, произнес он. – Спасибо, сэр.– Да, кстати. Тайная переписка крайне меня огорчила, – заметил Бенедикт, когда племянник уже залез под одеяло. – В твоем возрасте это смешно. И в любом возрасте абсурдно. Любопытные и алчные слуги нередко находят недозволенную корреспонденцию, а потом начинают шантажировать и требовать за молчание огромные деньги. Подобное поведение достойно фарса.Перегрин сморщился, словно от боли.– Знаю, сэр. Мне следовало противостоять, не поддаваться, но не хватило силы воли…Наступило молчание. Бенедикт пытался обуздать чувства и вернуть знаменитое самообладание.– Во всем прочем твое поведение можно считать… приемлемым, – наконец заключил он.– Правда? – Лицо Перегрина просветлело. – Так, значит, я не очень вас разочаровал?– Тебе тринадцать лет, – серьезно ответил лорд Ратборн. – Так что необходимо сделать скидку на возраст. Во всяком случае, я так считаю; Ну а что скажет мой отец, как только мы вернемся в Лондон…В глазах Перегрина мелькнул ужас.– Впрочем, думаю, волноваться относительно реакции графа Харгейта не стоит, – добавил Бенедикт. – Он будет слишком занят разговорами со мной, а на тебя просто не останется времени.Виконт по-товарищески похлопал племянника по плечу.– Так что спи спокойно, парень, и радуйся, что пока еще не совсем взрослый.
– Лорд Фосбери никогда не видел внучку? – изумленно воскликнула леди Нортвик. – Как нелепо! Девочка – копия Джека Уингейта.– За исключением глаз, – возразила леди Мандевилл. – Глаза перешли по наследству от Делюси.Батшеба немало удивилась, когда утром слуга принес записку с просьбой принять двух дам.Однако сейчас, когда обе сидели в ее комнате, причина визита прояснилась: Оливия вызывала острое любопытство.Сама маленькая негодница сидела как истинное воплощение ангельской невинности. Горничная расчесывала волосы юной гостьи, не скрывая восхищения и удовольствия. Повод для восторга действительно существовал: Оливии достались прекрасные волосы отца. Мягкие рыжие локоны не путались и не сбивались в комки, как жесткие своевольные черные кудри матери.– Все, что ни делается, к лучшему, – изрекла леди Нортвик. – Если бы Фосбери увидел девочку, то скорее всего забрал бы ее у вас.– Но зато она выросла бы в прекрасных условиях, – возразила леди Мандевилл. – Мать всегда должна в первую очередь думать о судьбе ребенка.– Наверное, вы правы, – натянуто согласилась Батшеба.– Возможно, так оно и есть, – примирительным тоном заметила леди Нортвик. – Однако вы, матушка, должно быть, забыли, что у миссис Уингейт одна-единственная дочь. Тем, кто обладает более многочисленным потомством, наверное, легче расстаться с одним из детей.– Но ведь Атертон отдал единственного сына Ратборну, – стояла на своем леди Мандевилл. – Подобные жертвы приносятся во имя будущего. В семье Карсингтонов Лайл получит исключительно достойное воспитание.– Не думаю, что Атертон полностью передал виконту заботу о сыне, – высказала авторитетное мнение леди Нортвик.– Если он до сих пор этого не сделал, то должен поспешить, – заключила леди Мандевилл. – Далми издавна славятся своей безалаберностью. И если бы сам маркиз Атертон не провел годы юности в доме Карсингтонов, то сейчас оказался бы совершенно безнадежным.Пожилая графиня устремила непроницаемый взгляд на Батшебу. Долго молчала, а потом наконец произнесла:– Матушка лорда Харгейта опекала меня во время первого светского сезона. А когда я оказалась в столь выгодной ситуации, что смогла выбирать из нескольких достойных претендентов, она посоветовала обратить внимание именно на лорда Мандевилла. Поэтому я считаю себя чрезвычайно обязанной ее светлости.Леди Нортвик тихо вздохнула. Потом, словно морской прилив под действием лунного притяжения, покинула место возле свекрови и подошла к Оливии.– Очень не хотелось бы огорчать лорда Харгейта и ставить в неловкое положение ваше гостеприимное семейство, – негромко обратилась Батшеба к пожилой леди. – Если бы лорд Нортвик не тревожился о здоровье Оливии, мы с ней покинули бы поместье вчера вечером.– И куда же вы намереваетесь отправиться? – поинтересовалась леди Мандевилл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41