Жадно прижал ее к себе, согревая жаром пылающего тела и одновременно впитывая мягкость, нежность и шелковистость кожи. Руки бесконечно исследовали желанные тайны: грациозный склон плеч, безупречную возвышенность груди, темно-розовые соски – тугие, словно готовые распуститься бутоны.Батшеба исследовала его тело с такой же ненасытной жадностью. Он изо всех сил держал себя в узде, хотя прикосновение тонких изящных рук лишало остатков самообладания. Да и думать он уже не мог ни о чем ином, кроме собственного стремления ворваться в нее – если, конечно, страстное плотское желание вообще совместимо с мыслительным процессом.И все же в далеком, потаенном уголке мозга жило понимание уникальности события. Да, подобное случается всего лишь один раз в жизни, а потому необходимо растянуть мгновение счастья, заставить его продолжаться как можно дольше. Больше он никогда не познает это волшебное создание, а потому просто обязан получить все, что возможно, и взамен дать все, что способен дать. Руки и губы по-хозяйски смело завладели мягким, плавным холмом живота, бедрами, ногами. Желанная цель оказалась так близка. Он вовсе не хотел и не собирался отступать. Рука скользнула между ног и проникла туда, где тепло, влажно, абсолютно женственно, восхитительно и порочно. Туда, где в кудрявых зарослях скрывался ароматный розовый цветок. Он погладил островок удовольствия, и она тут же затаила дыхание, а уже через мгновение едва слышно застонала и пошевелилась в ответ.Он должен был завладеть ею, но завладеть полностью, без остатка. Принималась лишь полная капитуляция, без всяких условий и оговорок.Бенедикт снова провел рукой по мягким складкам и проник внутрь – туда, где пальцы чувствовали прикосновение горячей плоти. Он сдерживал собственные стремления, чтобы доставить ей как можно больше удовольствия – до тех пор, пока тело ее не затрепетало, пока не послышался возглас бесконечного наслаждения.Лишь после этого он раздвинул ее ноги и ворвался внутрь. Она крепко сжала коленями его бедра и подалась вперед. Он гут же ответил, а она откинула голову и выгнулась. Она оказалась бесстрашной и свободной и отдалась наслаждению с естественной, почти животной, радостью. Ему же оставалось лишь сдаться на милость извечного противника.Он потерялся и совсем не стремился обрести себя. Мир обернулся бедламом, но здравомыслие вовсе не сулило избавления.Манила она и только она. Он позволил страсти увлечь обоих в особый мир, безумный мир бесконечного летящего экстаза. Он изо всех сил сжал ее в объятиях, чтобы вместе промчаться сквозь короткое, несказанно сладкое небытие. Когда же мир начал медленно возвращаться на круги своя, они все еще оставались единым целым.Батшеба уютно устроилась в гнезде его рук. Шевелиться не хотелось. Каждое дыхание приносило запах его кожи, и одно лишь это ощущение пьянило, подобно шампанскому.Она лежала, надежно оберегаемая сильными руками. Голова покоилась на широкой груди, рука прижалась к плечу, ноги причудливо переплелись с его ногами. Так хотелось замереть в уютной позе, о которой она, казалось, мечтала с самой первой встречи. Хотелось притвориться, что в эти минуты происходит то, что предначертано судьбой.Но солнце говорило об ином, а доносящиеся с улицы звуки не позволяли забыть, что городок уже давно проснулся и жизнь в нем вдет своим чередом.Она заставила себя освободиться. Или по крайней мере попыталась. Он лишь крепче сжал ее в объятиях. Она толкнула его. Мускулистые руки даже не дрогнули.– Отпусти, – пробормотала она.– Ты становишься излишне эмоциональной, – ответил он. – Я предвидел подобное развитие событий.– Ничего подобного, – соврала она. – Никаких эмоций.На самом же деле нега любовных утех стремительно уступала место панике. Все пропало. Она все погубила. Будущее Оливин…– Ты сейчас рассуждаешь нерационально. Я это чувствую. Ты взволнована, а должна быть спокойна и безмятежна. В конце концов, мы сделали лишь то, чего жаждали…– Говори о себе, – предупредила она.– Если мои прикосновения тебе неприятны, то отвращение проявляется довольно странным образом, – заметил он.– Просто не хотелось тебя обижать, – ответила она.Он негромко рассмеялся, и от смеха мраморная плита груди слегка приподнялась, а потом медленно опустилась.– Ну разумеется, ты счастлив, – раздраженно заметила она. – Как же иначе? Получил то, чего хотел.– А ты разве не получила того, чего хотела? – Он слегка отстранился, чтобы взглянуть ей в лицо. – Если имеются какие-то недоработки, буду счастлив немедленно их устранить.– Я имела в виду вовсе не это. Просто ты мужчина, а для мужчин акт любви ничего не значит. У меня все иначе. Я не в состоянии спокойно отвернуться к стенке и крепко уснуть. Особенно после того, как только что рассыпался на мелкие кусочки тщательно спланированный мир. Некого винить, кроме себя самой.После короткого молчания последовал ответ:– Думаю, не стоит напоминать, что в процессе участвуют двое. Я вовсе не пытался освободиться от твоих порочных объятий.Она невольно вспомнила все, что делала. Вспомнила непреодолимое желание слизнуть сияющую каплю с его подбородка. И она уступила этому желанию. Разве можно придумать более откровенное приглашение?Следовало стыдливо спрятать лицо, однако чувство стыда вовсе не было свойственно Батшебе Уингейт.– Действительно не пытался, – подтвердила она. – Не приложил ни малейшего усилия.– Получается, что мне не хватает моральной устойчивости, – заметил он.– Что правда, то правда. – Она провела рукой по его груди. – Признаюсь, мне это нравится. Но вот высший свет будет несказанно разочарован. Ты ведь заранее знаешь, что скажут все эти люди, правда?Голос звучал безжалостно. Если не смотреть фактам в глаза и не называть вещи своими именами, то в душе останется искра надежды. Надежды на большее. На то, что все уладится и закончится хорошо. Но ведь она твердо знала, что впереди маячат лишь неприятности.– Они наверняка скажут, что человек с сильным характером должен был противостоять такой типичной шлюхе, как я.– Ты вовсе не типичная шлюха, – сухо возразил Ратборв.– Очень хорошо. Значит, нетипичной шлюхе.– Батшеба, – коротко произнес он.Звук собственного имени, так неожиданно произнесенного этим глубоким баритоном, удивил и тронул. И все же еще больше тронул сверкнувший в темных глазах гнев.– Никогда и никому не позволю так о тебе говорить, – продолжил он. – В том числе и тебе самой.Он бережно взял ее руку, поднес к губам и не спеша начал целовать пальцы – каждый суставчик.– Так что перестань говорить ерунду.Вернул руку себе на грудь и накрыл ладонью.Ладонь оказалась теплой, мягкой и ласковой. Простой жест почему-то сразу успокоил. И только сейчас она поняла, что рука больше не болит.– А мне уже почти не больно, – удивленно произнесла она.– Это потому, что улучшилось настроение, – предположил Бенедикт. Повернул голову и внимательно посмотрел на кровать. – Как соблазнительно она выглядит. – Он нахмурился. – И как жесток пол.– Твоя постель оказалась неудобной? – удивилась Батшеба. – Где ты спал?Он разомкнул кольцо рук, и она села. Он тоже сел, и она наконец-то осмелилась прямо посмотреть на него: взору предстал большой, мускулистый, полный сил обнаженный мужчина. Совсем недавно он целиком и полностью принадлежал ей. Следовало бы испытывать удовлетворение, однако она вновь утонула в желании, словно влюбленная девчонка.За это придется заплатить дорогой ценой.– Я немного поспал, – ответил он, – а потом принял ванну. Во всяком случае, не посмел явиться к тебе грязным. Впрочем, и пришел я вовсе не для того, чтобы тебя насиловать… вернее… э-э… чтобы меня изнасиловали.Темный бездонный взгляд скользнул по лицу, шее и остановился на груди. А огненные стрелы пронзили насквозь, обжигая и воспламеняя.Батшеба торопливо встала.Он отвернулся и потянулся за рубашкой.– Вообще-то я думал, что ты спишь. – Слова прозвучали попыткой оправдаться. – И собирался спрятаться под кроватью. Но в этот момент ты, словно Венера, вышла из морской пены – прости, из ванны. Впрочем, должен заметить, что та Венера, которую явил миру Боттичелли, не выдерживает сравнения с тобой.Он надел рубашку через голову и встал.Комплимент прозвучал так, словно оказался первым в жизни. Батшеба попыталась было напомнить себе, что ей тридцать два года и у нее растет ребенок. Однако это не помогло: она покраснела, словно невинная девочка, а в душе расцвело и заблагоухало что-то, очень похожее на удовольствие.Впрочем, благоухать этому цветку пришлось совсем не долго, всего лишь до той минуты, как Бенедикт рассказал, о чем шептались в коридоре слуги.– Только, ради Бога, не волнуйся, – добавил он. – Тебя хозяйка гостиницы не видела.Выражение его лица оставалось непроницаемым, зато он, оказывается, читал ее лицо, как открытую книгу. Беспокойство росло.– Она видела тебя, и этого вполне достаточно. Ни в коем случае нельзя выходить вместе.Батшеба подошла к стулу, на котором лежала ее одежда. Взяла сверху сорочку и штанишки.– Даже чистого белья нет, – горестно заметила она.Бенедикт подошел к окну и посмотрел во двор. Длинная рубашка скрывала фигуру почти целиком; открытой оставалась лишь нижняя часть длинных мускулистых ног. И все же на фоне ярко освещенного окна тонкая материя оказалась полупрозрачной. Батшеба перевела голодный взгляд с широких плеч на узкие бедра, на твердые ягодицы…С трудом подавила готовый вырваться стон.– Гостиничный двор переполнен, – заметил Бенедикт. – Суббота в Рединге – явно базарный день. Так что, думаю, горю нетрудно помочь.– Ты с ума сошел? – изумленно воскликнула Батшеба. – Неужели собираешься пойти и открыто купить мне белье?– Признаюсь, процедура доставила бы мне искреннее удовольствие. – Он повернулся к ней лицом. Выражение оказалось вполне серьезным, однако в глазах мерцали искры. – Но обстоятельства требуют передать полномочия. Поэтому я поручу Томасу…– О, только не вмешивай, пожалуйста, слугу!– Поэтому я поручу Томасу найти горничную, достойную выполнить столь ответственное поручение.– Если уж на то пошло, я и сама в состоянии купить все, что нужно, – заметила Батшеба. – Во всяком случае, в Рединге меня никто не знает. Просто в этом нет острой необходимости.С таким же успехом она могла убеждать стул. Ратборн уже взял звонок и позвонил.– Но ты же не сможешь выйти без белья, – возразил он. – А надевать грязное не захочешь.– Совершенно не важно, что я захочу и чего не захочу, – парировала Батшеба. – Я вполне в состоянии обойтись собственными силами.– Но почему, зачем, с какой стати?Она рассердилась.– Джек тоже всегда задавал эти вопросы…Договорить не дал громкий стук. Вместо рассуждений о непонятливости мужчин пришлось спрятаться за штору.– А, Томас, – приветствовал Ратборн, едва приоткрыв дверь. Разговор продолжился шепотом, причем основную его часть составлял рокот баритона виконта. Потом дверь закрылась, и Батшеба осмелилась покинуть убежище.– Для исполнения приказа потребуется некоторое время, – заявил Ратборн.– Право, ты совсем потерял рассудок! – вспылила Батшеба. – Мы и без того ведем себя неосторожно. И тратим драгоценное время.– Думаю, пора честно признать собственное поражение. Детей мы потеряли. Они могут оказаться и впереди, и где-то за нами. В стороне или прямо у нас под носом. И все же мы не смогли их найти и, судя по всему, в ближайшем будущем не найдем. Чем больше времени проходит, тем больше вероятность ошибки. Так, например, нынешний маршрут не доведет нас дальше Чиппенхема. Можно, конечно, продолжать расспросы по дороге в Бат – но путь из Чиппенхема в Бристоль немного короче и прямее. Не можем же мы одновременно проверить оба маршрута!Батшебе почему-то стало жарко, потом обдало ледяным холодом. Даже не зная о существовании дороги через Чиппенхем, она пришла точно к такому же выводу. Однако до сих пор каким-то образом удавалось подавить и саму мысль, и отчаяние, вызванное полной беспомощностью.Неудивительно, что она с такой легкостью уступила желанию. Просто стало ясно, что дело проиграно и скандал неизбежен.– Поводов для ужаса нет, – снова прочитав на лице ее чувства, успокоил Бенедикт, – Не все еще потеряно. Просто необходимо рассмотреть задачу по-новому, под другим углом.Батшебе вовсе не хотелось рассматривать задачу. Хотелось упасть на колени и зарыдать. По-детски, не стесняясь. Она не могла больше выносить взрослую жизнь. Не могла больше быть матерью. Не имела сил исправлять положение, расхлебывать чужие неприятности и улаживать неурядицы и конфликты.– Прекрати сейчас же, – приказал Бенедикт, вновь мгновенно поняв ее мысли. Но сказал он это мягко, почти нежно, а потом подошел и обнял. Батшеба не выдержала и расплакалась.Гроза оказалась короткой и скоро прошла, однако он не размыкал объятий. Едва Батшеба успокоилась, он нежно сказал:– Ты просто устала.– Вовсе не устала, – возразила она. – Спала несколько часов.– И все же ведешь себя, как маленький ребенок, которому давно пора отдохнуть.– Что бы ты понимал в детях, которым пора отдохнуть? – обиделась она.Он пробормотал что-то невнятное, а потом схватил ее в охапку и водрузил на монументальную кровать. Батшеба тут же подскочила.– Я вовсе не ребенок и не хочу отдыхать!– Зато я хочу, – серьезно заявил Бенедикт и преспокойно улегся рядом.– Ну и пожалуйста, – заключила она. Попыталась было выскользнуть из постели, однако сильная рука тут же схватила за талию и вернула на место. – Нам нельзя спать в одной кровати, – предупредила Батшеба. – Это добром не кончится.– Знаю, – отозвался Бенедикт и быстрым ловким движением положил ее на себя.Батшеба так старалась вести себя ответственно, обдумывать слова и поступки.И вот стоило ему лишь позвать – властно, по-хозяйски, – и вся линия обороны мгновенно рассыпалась.– Это нечестно, – прошептала она и опустила голову. Губы оказались возле его губ.– Совершенно верно.Губы встретились и сомкнулись. Она снова стала юной, а кровь помчалась по венам горячим потоком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41