Затем поднял голову, вид у него был немного обиженный.
— Жестокая девочка! Так дайте мне по крайней мере надежду.
Николь помолчала, затем небрежно бросила:
— Если бы я выходила замуж именно в этот момент, то только за вас. — В конце концов, Бору никогда не делал ей даже подобия предложения.
Уоллингфорд сжал ее пальцы.
— Я буду терпелив, — клятвенно пообещал он. — Я завоюю вас, Николь Хейнесуорт.
Он подал Николь руку, и они направились к дому.
Николь шла, прилаживаясь к его коротким шагам. Он держал свою руку у нее на талии. Его макушка доходила ей до уха. Николь подумала о том, как приятно было лежать в объятиях Бору и чувствовать себя по сравнению с ним маленькой, лелеемой и защищенной.
Но довольно об этом.
— Что случилось? — спросил Уоллингфорд, останавливаясь на дорожке. Она была удивлена, что он так чутко уловил ее настроение. Ей следует быть осторожнее. Она не может позволить себе еще одну ошибку.
О, совсем не ту ошибку, против которой предостерегал Томми. Нельзя было совершать ложного шага, который заставил бы Энтони Уоллингфорда задуматься, по какой причине дочь барона отвергает его ухаживания. Томми был прав в одном: она не собиралась выходить замуж за Уоллингфорда.
Ибо, несмотря на его красивые слова, она не чувствовала в нем страсти. От Бору она узнала, что такое подлинная страсть. Она отличается от любви, однако связана с ней так же, как связаны тепло и солнце. Существует любовь без страсти, но не может быть страсти без любви. И если кто-то вкусил от страсти, то любовь без нее кажется пресной и сухой.
Глава 22
Николь устроилась на диване в гостиной и сбросила туфли, несказанно довольная тем, что мать ушла за покупками. Она чувствовала себя измученной, разыгрывая более двух месяцев этот фарс. Ежевечерние встречи с Уоллингфордом основательно выматывали. Становилось все труднее отдаваться его поцелуям, ласкам — и не говорить правды о том, что у него нет никаких шансов. Проклятие, ей нравился этот человек! Она была благодарна ему, она никогда не забудет, что проявленное им внимание к ней послужило сигналом к тому, чтобы ее принял и одобрил свет. Николь даже нравилось проводить с ним время, когда он не домогался ее любви, слушать его озорные комментарии о поясе принца-регента, шляпке леди Престон или галстуке лорда Уинтропа. В чем-то общение с ним можно было бы назвать дружеским. Он был доброжелательным и веселым, однако Николь не любила его. И по мере того как проходили недели, лондонское общество все более смотрело на них как на чету и их непременно вдвоем приглашали на вечера, балы и ужины, Николь все более ощущала себя виновной. Поистине он был слишком хорошим человеком, чтобы водить его за нос.
Однако новости, которые она получила от Гвен и Бесс из академии, отнюдь не обнадеживали. Похоже, ее уход серьезно подорвал влияние мадам. В ответ на письмо, в котором Николь спрашивала о ней, Гвен сообщила, что мадам взяла отпуск, а также с сожалением написала о том, что научные эксперименты и семинары прекратились, больше внимания стали уделять тому, как следует обращаться с бельем и посудой. Полученное за этим письмо от Бесс принесло желанную весть о том, что мадам вернулась. Тем не менее казалось маловероятным, что девушкам будет в ближайшее время предоставлена возможность дебютировать в свете. Был даже отменен запланированный на август повторный визит к дочери миссис Тредуэлл до того момента, пока, как подозревала Николь, заинтересованные лица не удостоверятся, что баронесса намерена держать язык за зубами.
«Я в тупике», — вынуждена была признать Николь. Только брак с таким надежным человеком, как Уоллингфорд, мог заставить мать держать язык за зубами. Но брак — это было как раз то, чего она хотела избежать. «Но может быть, я просто очень эгоистична, — подумала она, увидев входящего в гостиную Томми. — Может быть, пожертвовав своим счастьем и согласившись на все более настойчивые просьбы Уоллингфорда о помолвке, она сделает будущее Гвен и Бесс менее тягостным, чем ее собственное?»
— Никки, — мягко сказал брат, подошедший взять себе выпить, — на твоем челе красноречиво отражаются твои мысли.
Николь попыталась улыбнуться.
— Я просто соображаю, что мне надеть сегодня в театр, — как можно беспечнее ответила она.
— Думаю, что это не имеет никакого значения. Ты можешь прийти в набедренной повязке, и свет тут же примет этот фасон. Ты наверняка заметила юных мисс-брюнеток, которые перекрасились в блондинок.
— Из-за меня? — искренне удивилась Николь.
— Ну не из-за королевы Шарлотты же!
— Подумать только, — пробормотала Николь. — Глупое стадо. А если в следующем сезоне взойдет звезда Бесс, они перекрасятся в рыжих?
Томми стоял, держа бренди с содовой в одной руке и газету в другой. Некоторое время он, колеблясь, смотрел на сестру, затем протянул ей газету:
— Здесь есть нечто такое, что тебе следует знать.
— Господи, только не говори мне, что Энтони объявил о нашей помолвке без моего согласия!
Однако Томми не улыбнулся. Его серьезность несколько пугала. В сердце Николь вдруг вселилась тревога. Уж не случилось ли что-нибудь с мадам? Или с миссис Тредуэлл? Не раскрыл ли кто-нибудь еще секрет академии? Николь развернула газету, пробежала заголовки. Дебаты по поводу закона о зерне. Трое луддитов казнены в Ноттингеме. Наполеон близок к тому, чтобы войти в Париж. Здоровье принца-регента под вопросом. Она в смятении посмотрела на Томми.
— Вон там. — Брат ткнул пальцем. Николь взглянула на маленькое сообщение в самом низу страницы. «Трое награждаются орденом Подвязки и один — шотландским рыцарским орденом».
— Ой, Томми, кто обращает внимание на эти смехотворные, старомодные награды? Я… — Ее взгляд неожиданно выхватил имя в середине текста: его превосходительство Брайан, лорд Бору, хозяин Антрима, сенешаль Стратклайда, наследственный правитель Западных островов… Перечень титулов до бесконечности. — У него, похоже, их множество, — пробормотала Николь. — Я и понятия об этом не имела. — Пробежав их глазами, она добралась до сути дела. — «Его высочество принц-регент Великобритании и Ирландии будет вручать шотландский рыцарский орден за безупречную службу на благо королевства и беспримерную храбрость в бою на торжественной церемонии в Лондоне восемнадцатого июля». — Николь совсем не по-светски фыркнула: — Он не приедет…
— Чтобы получить шотландский рыцарский орден? — уставился на сестру Томми. — Разумеется, приедет! Кто пропустит такой случай?
— Он. Для него это ровным счетом ничего не значит.
— Да ты с ума сошла! Лишь двенадцать человек во всем королевстве могут иметь этот орден! Ведь это исключительная честь!
Николь в упор посмотрела на брата:
— Разве это вернет ему ногу?
— Нет. Но я думаю, что в какой-то степени смягчит его страдания.
Николь аккуратно сложила газету и вернула ее брату.
— Постарайся не попадать под пушечные ядра.
Внезапно у Томми мелькнула догадка:
— Боже мой, Никки! Ты хочешь сказать, что он женился бы на тебе, если бы… не это?
— Я это совершенно точно знаю, — спокойно ответила Николь.
— Но… но… если это так… — запинаясь, произнес Томми. Николь ждала. За этим ничего не последовало. Наконец брат покачал головой и сказал: — Ага, стало быть, теперь он придерживается такой линии поведения.
Николь встала и ударила его по щеке.
— Ты ничего о нем не знаешь! — крикнула она в ярости. — Ты только думаешь, что знаешь!
— Проклятие, я жил, ел и спал рядом с этим человеком целый год! — возразил Томми. — А какой у тебя опыт общения с ним? Несколько уроков фехтования да пару раз побарахталась с ним в стоге сена!
Она шагнула к нему.
— Я могла бы бросить тебе вызов за такие слова, если бы мы оба не знали, что я побью тебя. Убирайся с глаз долой! Ты не имеешь права говорить о нем такие вещи!
— Он придет, — коротко сказал Томми. — Он придет, ты его увидишь на церемонии, и весь сыр-бор загорится снова.
— Чего ты боишься, Томми?
— Что он разбил твое сердце! Что после него тебя уже ничто не удовлетворит!
Николь неожиданно улыбнулась:
— Ты не так глуп, как я думала, мой дорогой брат. Ничто меньшее меня не удовлетворит. А посему мне уготована дорога без попутчиков. Но уверяю тебя: он не придет ради такой никчемной безделушки, как рыцарский орден. Это не для Брайана Бору.
— Посмотрим, — натянуто сказал Томми.
— Хочешь пари на пятьдесят фунтов? На сотню? На миллион?
— Ты так самоуверенна, — грустно произнес Томми. — Так уверена в нем. Но если бы ты видела шлейф из разбитых сердец и страдания, которые причинил этот человек…
— То было раньше, — возразила Николь.
Томми рассмеялся:
— До встречи с тобой? О, ты льстишь себе!
— Я имела в виду, — заявила она с такой холодной категоричностью, что даже Томми, хорошо знавший об амурных подвигах Бору, внезапно усомнился в своей правоте, — до его встречи с пушечным ядром.
Глава 23
Брайан, лорд Бору, держал одну руку на загривке шотландской борзой по кличке Килтер, в другой — бокал с шотландским виски, чистым и неразбавленным. Он попеременно то почесывал пса, то пригубливал бокал, причем то и другое делал совершенно рассеянно, глядя в камин, полыхающий в спальне его родового замка, известного под названием Тобермау. Солнце садилось за заливом, усыпанным крохотными, окутанными туманом островами, — землями, населенными его вассалами. Вообще-то очень глупо звучит — вассалы. Почти столь же глупо, как передающийся по наследству слуга. Брайан положил правую ногу на подушечку и собрался позвонить своему передающемуся по наследству слуге, чтобы тот снял с него сапог.
Стук в дверь заставил Килтера встрепенуться и тихонько зарычать. Брайан велел ему замолчать и окликнул:
— Кто там?
— Это я, Брайан.
Проклятие. Его мать. Он быстро спрятал бокал за стул.
— Входи.
Она открыла дверь и медленно направилась через комнату к нему. Ее мучил артрит, и это было для матери большой бедой, поскольку лишало ее любимых развлечений — занятий садоводством и верховой ездой. В свои шестьдесят лет Меган Бору оставалась эффектной женщиной с рыжевато-золотистыми волосами, которыми она одарила и своего единственного выжившего ребенка. Правда, сейчас ее волосы подернула седина. Глаза у нее были голубые, как и у Брайана, все остальное — габариты, крупные черты скуластого лица — Брайан унаследовал от отца. Они всегда не очень хорошо понимали друг друга, Брайан и его мать. Это было выше ее разумения, зачем шотландцу болтаться по всей Англии, тем более идти воевать за англичан. И все-таки между ними существовала нерасторжимая связь, которая объяснялась не только кровными узами, но и совместно переживаемыми потерями.
— Становится темно, — сказала Меган. — Может, зажечь лампу?
— Не стоит. Но я собирался позвать Хейдена, чтобы снять сапог.
— Я сделаю это. — Она опустилась на подушечку и положила ногу сына себе на колени. Осторожно — почти так же осторожно, как это делала Николь, — она стянула жесткий кожаный сапог, всячески оберегая при этом колено. Килтер ткнулся ей в юбки. Она засмеялась и бросила ему корку сыра, припрятанную в кармане фартука.
— Ты портишь пса, — заметил Брайан.
— Дети и собаки для того и созданы, чтобы их баловать. — Сняв сапог, Меган села на низенький стул. — Тебе Аластер Маккриммон не говорил, что приглашает сегодня на ужин?
— Говорил.
— И ты все-таки не пошел? Или ты свысока смотришь, лэрд Повидавший — Лондоны — Парижи — Фландрии, на своих старых друзей?
— Это не так, и ты это прекрасно знаешь.
— Так в чем же тогда причина?
— Мне причиняет боль моя нога.
— Я не удивлена этому, видя, что ты ни разу не поднялся с кресла за весь день.
— Прошу прощения, мама. За каким занятием ты хочешь меня видеть? Может, мне перекрыть заново тебе крышу? Перекопать клумбы для роз? Выехать в поле и подстрелить дичь?
— Мне непонятно, почему ты не можешь ездить верхом, — со смехом заметила мать. — У тебя ведь есть ягодицы, разве не так?
— Я не могу ездить так, как положено, — раздраженно возразил Брайан.
Меган кивнула:
— Понимаю. Ты не можешь держать красивую лондонскую осанку.
— Я не в состоянии удержать буйную лошадь!
— Во всяком случае, ты можешь управлять фаэтоном. Кажется, руки у тебя достаточно сильные.
Брайан подосадовал, что он припрятал виски под стул. Как было бы хорошо сейчас сделать глоток!
— Ты не понимаешь, — сердито сказал он.
— Чего? Того, что ты не такой, как был когда-то? А ты думаешь, я всегда была такой медлительной и неуклюжей? Было время, я могла танцевать всю ночь напролет, когда твой отец, да упокой Господи его душу, держал в доме скрипачей и волынщиков.
— Ты стара, — жестко, без обиняков сказал Брайан.
— Ты так не будешь считать, когда доживешь до моего возраста, — с легким юмором отреагировала Меган.
Брайан вздохнул, посмотрел на потолок, сунул руку под кресло. Дотянуться до виски ему не удалось.
— Здесь бокал… — начал он.
— Ты думаешь, я не учуяла запаха, когда вошла? Опять это чертово виски! Прекрасная компания по ночам для мужчины с твоими талантами.
— У меня есть еще ты, мама, — бесцветным голосом проговорил Брайан.
— Брайди Доннау собирается выйти замуж в ближайшее воскресенье за Ангуса Рафферти. Ты пойдешь на свадьбу?
— Я уже послал им подарок и свои извинения.
— Тейгус говорил мне, что по реке сейчас густо идет лосось. Он готов подбросить тебя в экипаже, и ты сможешь половить.
Брайан скривил губы:
— Не думаю, что это будет так уж интересно.
Меган потеряла терпение:
— Проклятие, мальчик, что мне с тобой делать?
— Снимай иногда мне сапог.
Меган снова полезла в карман фартука. Килтер, заметив ее движение, вскочил.
— Нет, это не для тебя, негодный ты пес. Тесси нашла это в одежде, которую собиралась стирать.
— Вот как. Я думал, что сжег его, — сказал Брайан, увидев в ее руке листок веленевой бумаги.
— Сжег? Ты отдал все проклятым англичанам, теперь они собираются что-то вернуть тебе, а ты хочешь сжечь?
— Это всего лишь кусок хлеба, брошенный жалкой собачонке.
— О, слышал бы твой отец твои слова!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38