— переспросила Эмерелд, испуганная его словами.
— Ты обязана вернуться к мужу, Эмерелд Монтегью. Ты прелюбодейка!
Ее пылающие щеки стали белее полотна, кровь отлила от лица. Она похолодела как лед.
— Готова ли ты признать свои грехи и просить у Господа прощения?
— Я… я признаю, что люблю Шона О'Тула, и если это неправильно, то я прошу у Бога прощения.
— Не смейся над Творцом, женщина! Пока ты не покончишь с этой порочной связью и не вернешься к своему мужу, ты не можешь покаяться и получить отпущение грехов.
— Я… я не католичка, — рассеянно произнесла она.
— Прелюбодеяние — это грех для любой религии и в любой стране!
Священник отвернулся от нее, и Эмерелд почувствовала, как ее заливает жаркая волна гнева.
— Это вы виноваты в том, что вас обуяли гнев и гордыня, не говоря уж об, уверенности в собственной праведности, и если это не считается одним из ваших идиотских грехов, то должно считаться! — выкрикнула она.
Эмерелд торопливо выбежала из церкви и пошла в Грейстоунс. Избегая всех, она поднялась прямиком в спальню, которую делила с Шоном. Она смотрела на широкую кровать, и ее разрывало чувство вины. Священник назвал ее прелюбодейкой, и как можно это отрицать? С его точки зрения, она совершает смертный грех. «А с точки зрения Господа?» — думала несчастная женщина. И она решила, что было бы еще большим грехом делить постель с Джеком Реймондом без любви, чем спать с Шоном О'Тулом. Эмерелд подошла к окну и испуганно посмотрела на море.
— Вернись домой… Вернись домой… Ты нужен мне.
Шон О'Тул был доволен. Мэйнут стал богаче на пятьсот лошадей, оплаченных Уильямом Монтегью, а в торговой компании его врага теперь осталось всего четыре корабля.
Как Шон и планировал, он спустился вниз вдоль берега Ирландии до морского порта, где жила мать Эмерелд. Когда «Cepa-1» бросила якорь в заливе Уиклоу, он засомневался, правильно ли поступает. О'Тул знал о местонахождении Эмбер Фитцжеральд Монтегью с момента своего возвращения домой. Мистер Берк рассказал Шону все о ее приезде за день до похорон его деда и о том, как Шеймус дал ей денег, которые она употребила на то, чтобы начать свое дело.
Шон многие годы ненавидел эту женщину за то, что она носила фамилию Монтегью и за ту роль, которую Эмбер сыграла в смерти Джозефа. Но он понимал, что Эмерелд глубоко любит мать и жаждет воссоединиться с ней. Он решил сам повидаться с женой Уильяма, поговорить, задать несколько вопросов. Только тогда он сможет понять, стоит ли приглашать ее в Грейстоунс. После того что Монтегью сделал с ней, она должна ненавидеть его так же, как и сам Шон. Возможно, ее лучше иметь союзником, чем врагом. Возможно, ему удастся использовать и ее тоже.
Шон оставил команду на корабле, а сам сошел на берег. Он прошел мимо пансионов и кабачков, разместившихся вдоль доков, и направился в более богатую часть города. Он поднялся по ступеням элегантного каменного дома в конце длинной улицы и взялся за тяжелый дверной молоток. Горничная в крахмальном чепце провела его в кабинет и попросила подождать.
Эмбер Фитцжеральд быстро вошла в комнату, но замедлила шаг, очутившись лицом к лицу с ожидавшим ее мужчиной. Она хорошо знала мужчин, обычно могла оценить их с первого взгляда, но этот отличался от остальных. Он поразил ее своей красотой, горделивой осанкой и темными горячими глазами.
Она не смогла определить его возраст. Он был, несомненно, молод, но в облике не осталось ничего юношеского. Театрально одетый в черное, перед ней стоял человек, наделенный властью, готовый попрать любой закон, если это ему понадобится. Она это сразу определила. Незнакомец показался ей опасным.
Эмбер знала, что никогда раньше не видела его, и все-таки в нем чувствовалось что-то едва знакомое, побуждающее ее догадаться, кто перед ней.
Шон О'Тул не мог поверить, что эта очаровательная молодая женщина и есть мать Эмерелд. Он вгляделся повнимательнее и заметил тонкие морщинки у глаз и вокруг рта. Они не уменьшали ее привлекательность, а лишь подчеркивали очарование, молчаливо намекая на жизненный опыт.
Серое шелковое платье — элегантное, неброское и сшитое со вкусом — отлично оттеняло сияющие волосы. Шон увидел, как ее губы изогнула легкая улыбка — отражение абсолютной уверенности в том, что она справится с любым мужчиной на земле. В памяти всплыли слова Джозефа: «Если бы ты ее увидел, ты бы понял». И теперь Шон понимал. Отлично. Женственна до кончиков ногтей. И очень похожа на Эмерелд, только волосы другого цвета.
— Я Шон О'Тул.
Глаза Эмбер расширились. Разве это мог быть тот ирландский принц, в которого влюбилась ее дочка? Он красив совершенной мужской красотой, которую оценила бы женщина постарше, но как могла такая дьявольская внешность привлечь девочку? Она смотрела на него, и образ Джозефа встал перед ней, заставив ее задохнуться от сладко-горьких воспоминаний.
— Прошу вас… Садитесь. — Ее рука указала на элегантное золоченое кресло. Она налила ему дымчатого ирландского виски, а себе маленький стаканчик шерри, потом села напротив гостя, предпочитая не ставить между ними барьера в виде ее рабочего стола.
— Я знаю, что Монтегыо сделал мне, я узнала, что он сделал с Джозефом, но могу только догадываться, что Уильям сделал вам.
— Нет, — Шон медленно покачал головой, — я думаю, что вы не можете, Эмбер.
Пока он говорил, мать Эмерелд рассматривала его лицо, глаза и ужасалась глубине его боли. Она поняла, что О'Тул очень изменился и внешне, и внутренне.
— Вы выжили.
И снова мужчина медленно покачал головой:
— Не совсем. Большая часть меня умерла. — Зачем он ей все это рассказал? Может быть, потому, что она душевная женщина, с ней легко говорить, она тоже страдала и выжила, но потеряла часть себя. — А то, что выжило, жаждет мести.
— Я это понимаю. Это чувство почти сжигало меня, пока я не научилась откладывать его на потом, пока не придет час расплаты. Все происходит в свое время.
Шон отпил виски, смакуя каждый глоток, наслаждаясь вкусом напитка.
— Вам помогла выжить повседневность. Я слишком нетерпелив, чтобы дожидаться, пока время все занесет песком. Первой во мне умерла вера в Бога. Я заменил ее верой в самого себя.
— Может быть, это всего лишь гордыня. Когда нас унижают, сердце наполняется ненавистью и гордостью.
— У меня нет сердца, нет совести, мне неведомы страх, любовь, жалость и стыд.
— Если большая часть ваших чувств умерла, то сможете ли вы насладиться отмщением, когда добьетесь его?
— Со всей страстью. Я способен ненавидеть. И отлично себя чувствую на пути мести. Теперь я думаю об этом просто как о правосудии.
Эмбер улыбнулась:
— Мы так похожи.
Она понимала, что Шон здесь не случайно, а так как у него лишь одна цель в жизни, следовательно, он намеревается ее использовать. Что ж, пусть попробует. Она научилась платить мужчинам той же монетой. Теперь она использует их.
— Что вам известно о ваших детях?
Сердце Эмбер рванулось, потом на мгновение остановилось. Господи Боже, какой же уязвимой она становилась при малейшем упоминании о них!
— Я ничего не знаю, кроме того, что они давно уже не дети. — Ей не удалось скрыть отчаянное нетерпение во взгляде. Она жаждала новостей о своих детях.
— Ваша дочь замужем за Джеком Реймондом.
Эмбер вскочила, прижав руки к груди:
— Этот сукин сын выдал мою драгоценную Эмерелд за ублюдка своего брата? Я убью его!
— В настоящее время она живет со мной в Замке Лжи.
Ей стало легче. Эмерелд с детских лет любила Шона О'Тула. Но облегчение длилось недолго. Разве он не сказал ей, что не способен любить? Разве не назвал Грейстоунс Замком Лжи? У Шона О'Тула свой план. Он воспользуется чем угодно и кем угодно, чтобы его выполнить. И этот парень держит в руках ее дочь. А как же ее сын? Она взглянула на руки графа, затянутые в черную кожу, и вздрогнула.
— А что с Джонни?
— Он оказался куда умнее, чем его отец мог себе представить. Мы союзники, какими были когда-то Шеймус и Уильям.
— Из союза Монтегью — Фитцжеральд не получилось ничего хорошего, — выпалила Эмбер.
— Я не ищу хорошего. Я намереваюсь полностью разорить Монтегью и не оставить камня на камне от его репутации. Но я не успокоюсь до тех пор, пока не унижу Монтегью и Реймонда в глазах всего света. — Глаза Шона опасно блеснули. — У меня в руках отличное оружие. — Он приглушил ненависть во взгляде и вернулся к причине своего визита. — Эмбер, вы поедете в Грейстоунс, чтобы встретиться с Эмерелд?
Эмбер мерила шагами комнату, двигаясь к столу и обратно, гадая, простила ли ее Эмерелд. Впрочем, это не имеет значения. Она готова продать душу за возможность снова быть вместе с дочерью. «Черт бы тебя побрал, Шон О'Тул, когда ты сюда шел, ты заранее знал, что я тебе отвечу».
Эмбер открыла было рот, но передумала и вернулась обратно к столу. Потом повернулась к гостю:
— Я поеду, если вы мне кое-что пообещаете.
— Ваш секрет останется нераскрытым, мадам. Я не скажу Эмерелд, что вы хозяйка борделя.
Глава 26
Разбушевавшееся море успокоилось, ветер утих, и вновь выглянуло осеннее солнце. Хотя Эмерелд не верила, что Бог услышал ее молитвы, она все-таки возблагодарила его, потягивая приготовленный Тарой настой, избавивший ее от приступов тошноты по утрам.
Одевшись, она отправилась в спальню Нэн, полагая, что прогулка верхом в солнечную погоду пойдет им на пользу. Может быть, Нэн поможет ей совершенствовать свое мастерство наездницы. Открыв дверь, изумленная Эмерелд увидела, что белокурая головка свесилась с кровати и возлюбленную Джонни рвет в ночной горшок.
— О Господи, нет, — пробормотала Эмерелд. Девушка испуганно взглянула на нее:
— Я, должно быть, съела что-нибудь, что повредило моему желудку.
— Нэн, — мягко сказала Эмерелд, — не надо притворяться передо мной. Судя по всему, ты ждешь ребенка. Мне все известно о тошноте по утрам. Я тоже беременна.
— Господь всемогущий, что же мне делать?
— Во-первых, прекратить рвоту. Я приведу Тару.
— Нет, ты не должна! — в тревоге выкрикнула Нэн.
— Она знает обо мне, и известие ее не убило.
— Ох, Эмерелд, это не одно и то же, — простонала Нэн.
— Пойду принесу тебе мой отвар из ромашки и роз. Я сейчас вернусь.
Когда позывы рвоты у Нэн наконец прекратились, Эмерелд вымыла ей лицо и руки.
— Я не хочу, чтобы Тара узнала. Она расскажет моей матери, и ей будет за меня ужасно стыдно.
— А кто твоя мать? — спросила Эмерелд, испытывая неловкость от того, что не может запомнить всех Фитцжеральдов.
— Мэг моя мать.
— О Боже, — вздохнула Эмерелд, не сомневаясь, что целомудрие стоит на первом месте в списке достоинств этой доброй женщины.
— Мне очень жаль, Эмерелд, что у тебя тоже неприятности. Но никто не осмелится бросить вызов графу или произвести хоть одно неодобрительное слово в твой адрес.
— Ха! Слышала бы ты, что мне вчера говорил отец Фитц, а он еще не знает, что я жду ребенка. В его глазах и в глазах Господа я прелюбодейка! Ни ты, ни Джонни не связаны узами брака, так что это не тот грех, что совершаю я.
— А Шон рад этому?
Эмерелд немного подумала, прежде чем ответить:
— Я не уверена. Одно знаю наверняка — он не в восторге. Он отказывался верить в это до последней недели, пока мы не приехали в Мзйнут.
— Мужчины такие странные, — пробормотала Нэн. — Джонни мне тоже не поверит. Мы сделали это всего один раз. Он так на меня рассердится.
— Будь оно все проклято, Нэн, это ты должна сердиться на моего брата, а не наоборот! Нэн, Фитцжеральды все узнают рано или поздно. Беременность — это не то состояние, которое можно скрывать месяцами.
— Я могу остаться здесь?
— Разумеется, можешь, но Шон все узнает.
— О Боже мой, граф будет вне себя!
Эмерелд в душе согласилась с ней.
— Прошу тебя, не говори ему, ладно? — взмолилась Нэн.
— Не скажу.
— И Джонни не скажешь?
— Нэн, я не стану этого делать, но ты должна сообщить ему. Мой брат обязан на тебе жениться, и чем скорее, тем лучше.
— Ой, разве это не чудесно?
— Фитцжеральды могут не согласиться. Они ненавидят англичан вообще и Монтегью в частности.
Нэн раскачивалась взад и вперед, пытаясь найти выход из своего ужасного положения.
— Если граф это одобрит, они сдадутся. Эмерелд, тебе надо начать обрабатывать его, как только он вернется. Не упоминай о ребенке, а просто предложи, чтобы твой брат взял в жены одну из Фитцжеральд. Несколько намеков в нужное время не пройдут мимо его ушей и, может быть, сделают его более терпимым к этой идее.
Эмерелд округлила глаза. Святители небесные, эта девочка и не представляет себе, насколько Шон неуправляем.
— Ты лучше себя чувствуешь? Я попрошу Тару приготовить еще немного ее волшебного эликсира, но не скажу, что это нужно для двоих. — Эмерелд поняла, что верхом они сегодня утром не поедут. — Я хочу, чтобы ты осталась в постели и отдохнула. Я схожу к Шеймусу и почитаю ему книгу. Отцу Шона это очень нравится, и чтение удержит Тару подальше от тебя.
Когда она пришла в сторожевую башню, Тара только что растерла Шеймусу ноги снадобьем, приготовленным ею из клубней ирисов. Его подзорная труба лежала забытой на подоконнике, и он выглядел отдохнувшим и довольным, таким Эмерелд еще никогда не видела старого хозяина Грейстоунса.
— Я пришла почитать вам. Надеюсь, эта книга вам понравится больше, чем та, что я принесла в прошлый раз.
— И что же это, красавица? — жадно спросил он.
— Это «Путешествия» Марко Поло.
— Ага, в самый раз, чтобы подогреть мою страсть к путешествиям. — Шеймус подмигнул.
Эмерелд устроилась рядом с ним и, так же поглощенная книгой, как и ее слушатели, не останавливаясь читала почти два часа. Наконец молодая женщина закрыла книгу:
— У меня в горле совсем пересохло.
— Тара, налей-ка нам по глоточку. Ты чем травишься, красавица?
Тара налила Шеймусу виски, а себе с Эмерелд ликер, в котором чувствовался вкус груш.
— Восхитительно. Это вы приготовили, Тара?
— Разумеется, я. Я часами сижу в кладовой и общаюсь с природой.
Потягивая напиток, Эмерелд задумчиво сказала:
— Я не думала, что Нэн — дочка Мэг.
Шеймус фыркнул:
— Да, Мэг теперь женщина суровая, нетерпимая в вопросах нравственности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50