Она была слишком расстроена, чтобы встать и закрыть их или чтобы зажечь лампу. И она сидела в темноте, вспоминая слова матери о тех несчастьях, которые обрушатся на всю их семью, если она убежит с Пенсом. Неужели это правда? Неужели бывшие друзья навсегда отвернутся от нее? Неужели ее позор падет и на сестер? Неужели подруги матери будут перешептываться за ее спиной, а деловые партнеры отца станут избегать его? Неужели она сама лишится дружбы Фебы? Неужели ее ребенка всю жизнь будут называть ублюдком?
Лорна снова и снова задумывалась над словами «внебрачная связь». Никогда раньше она так не называла все то чудесное, что было у них с Пенсом. Она считала это волшебным проявлением любви, которую они испытывали друг к другу, торжеством этой любви.
Однако Лавиния считала, что это низко и грязно.
Позор.
Время шло, а Лорна так и сидела у себя одна, подавленная мрачными мыслями. Ужин ей не принесли, никто из семьи даже близко не подошел к ее комнате. Пианино внизу молчало. После ухода Пенса воцарилась тишина, а атмосфера в доме наполнилась тайными перешептываниями за закрытыми дверями. В конце концов Лорна легла на кровать и лежала с открытыми глазами, поджав колени и даже не подложив под голову подушку. Время от времени она дремала, просыпалась в страхе, снова засыпала, а потом все-таки разделась и забралась под одеяло.
Проснулась Лорна около восьми утра от стука в дверь.
— Ваш завтрак, мисс.
Горничная поставила поднос и удалилась. Свет пробивался в комнату Лорны через окно, выходившее на запад, от чего утро казалось еще мрачнее, из камина тянуло холодом, пахло углем. Лорна лежала на спине, прижав ладони ко лбу, и думала, где сейчас Йенс, что он будет делать теперь, когда Гидеон уволил его, попытается ли снова попасть в дом, чтобы увидеть ее, напишет ли ей, провел ли он ночь в таких же мучениях, как и она.
Было ли ему так же стыдно, как ей?
Лорна взяла поднос с завтраком, но есть ничего не стала, а только выпила чашку чая и стакан темно-бордового сока, от чего началось слюновыделение и во рту появился неприятный привкус.
Она развела огонь в камине и смотрела на него, рисуя лицо Пенса. Так, сидя за столом, она и уснула на альбоме, уронив голову на руки, но раздавшийся внизу стук хлопнувшей двери разбудил ее. С улицы послышалось ржание лошадей. Незадолго до полудня дверь в спальню Лорны отворилась без стука, и в комнату прошмыгнула тетя Агнес. Она направилась прямо к столу и молча обняла Лорну, обхватив ее голову двумя руками, словно охапку полотенец, снятых с бельевой веревки.
От платья тетушки исходил затхлый запах розовой пудры, который всегда ассоциировался у Лорны с одиночеством. Голова ее покоилась на груди тети Агнес. Лорна старалась не расплакаться.
— Мама сказала, что мне не разрешается ни с кем разговаривать.
— Вполне в духе Лавинии, Она может быть ужасно деспотичной, нь прилагая для этого особых усилий. Извини меня, Лорна, но я знаю ее гораздо дольше, чем ты, поэтому, думаю, заслужила право высказать свое мнение. Ты можешь любить ее, но никогда, никогда не восхищайся ею!
Лорна робко улыбнулась и подняла голову.
— Что теперь будет?
— Не знаю, но что-то затевается. Твои родители, конечно, не посвятят меня в это, но я лучше всех в этой семье умею подслушивать через замочные скважины, так что, поверь мне, я подслушаю.
Обычно легкая дрожь в голосе тети Агнес сегодня слышалась более явно.
— Спасибо тебе, что играла вчера вечером на пианино во время нашего разговора в библиотеке.
— Ох, дитя мое… — Агнес погладила племянницу по волосам. Их растрепанный вид придавал лицу Лорны еще более печальное выражение, что еще больше наполнило горечью сердце старой женщины. — Он приходил просить твоей руки, да? — В ответ на вопрос тети в карих, страдающих от безнадежной любви глазах Лорны появились две крупные слезинки. — А эти безжалостные ханжи выгнали его, — сердито продолжала тетя Агнес. — Но клянусь памятью капитана Дирсли, я надеюсь, что и они будут так же страдать, как заставляют страдать тебя. Да какое они имеют право? Ладно, оставим права. Как человек может называть себя христианином, если он выгоняет из дома отца своего внука?.
Лорна снова прильнула к тете, обняв руками ее худенькое тело. Так хорошо было слышать ее, высказывающую те же самые мысли, которые самой ем приходили в голову всю ночь. В эти молчаливые минуты в объятиях тети Агнес Лорна подумала о том, как жаль, что у нее нет подобного взаимопонимания с матерью. Ведь в объятиях именно Лавинии она должна была поведать свои самые сокровенные тайны, рассказать о своей любви к Йенсу, о том, что ждет от него ребенка, об их планах на будущее. Но Лавиния никогда не раскрывала для нее своих объятий, и грудь ее не была такой мягкой и успокаивающей, как грудь тети Агнес.
— Сегодня утром я говорила с твоей матерью, — сообщила Агнес. — Заявила ей, что знаю, в каком ты оказалась положении, и спросила, что она собирается делать. Но она ответила, что это не мое дело, и посоветовала держать язык за зубами, так что боюсь, дорогая, они мне ничего не скажут. Буду изредка забегать проведать тебя, вот все, что я могу сделать.
— Тетя Агнес, я люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, мое сердце, ты так похожа на меня, когда я была в твоем возрасте.
— Спасибо, что пришла. Ты даже сама не знаешь, как помогла мне.
Агнес отступила на шаг и улыбнулась.
— Он отличный молодой человек, этот твой симпатичный норвежец. Что-то в его плечах и подбородке напоминает мне моего прекрасного напитана. Будь уверена, Лорна, если я смогу хоть что-то сделать для того, чтобы вы были вместе, я это сделаю. Все, что угодно.
Лорна подняла голову и расцеловала тетю в обе щеки.
— Ты единственная роза среди всех этих колючек, дорогая тетя Агнес. От тебя я научилась всему самому лучшему, тому, что храню в своем сердце. А теперь тебе нужно уходить. Нет смысла еще больше злить маму твоим присутствием здесь.
Тетя Агнес была единственным человеком, заглянувшим к Лорне, и только уже ближе к вечеру в комнату пришла Эрнеста с пустым дорожным сундуком.
— Что это, Эрнеста?
— Мне приказано помочь вам собрать вещи, мисс.
— Собрать вещи?
— Да, мисс. Хозяйка велела взять всего один сундук. Она говорит, что вы уезжаете в колледж, и ваш отец специально договорился, чтобы вас приняли туда в начале второго семестра. Ну разве не здорово! Я всегда мечтала учиться, но закончила только шесть классов, хотя там, где я жила, это уже считалось кое-что. И работу эту я получила потому, что в отличие от других умею писать и читать. Так что вы хотите взять с собой? Хозяйка приказала спросить у вас, какие вещи укладывать.
Лорна машинально давала указания, а сама пытливо думала, что же такое происходит. Собрав вещи, Эрнеста ушла, но затем явилась Лавиния, одетая в дорожное платье стального цвета. Она остановилась на приличном расстоянии от Лорны, сцепив руки на животе и строго глядя на дочь.
— Твой отец отправляет нас с тобой в поездку. Поезд отходит в семь пятнадцать. Оденься потеплее и будь готова выйти из дома через пятнадцать минут.
— А куда мы едем?
— Туда, где твой позор сможет остаться в тайне.
— Мама, прошу тебя… куда?
— Это тебе знать не обязательно. Делай, как я говорю, и будь готова к отъезду. С сестрами и братом попрощаешься в библиотеке. Им сказали, что ты уезжаешь в колледж и что твой отец приложил немало усилий, чтобы устроить тебя туда в это время года, в основном для того, чтобы не позволить тебе принять участие в будущей регате. Если ты станешь вести себя соответствующим образом, то они поверят в это, тем более что ты неоднократно просила отца позволить тебе учиться в колледже. А теперь убери с лица эту плаксивую мину, и помни, что эти жесткие меры вызваны не нашей с отцом прихотью, а только твоим безнравственным поведением.
Прощание с Дженни, Дафной и Сероном превратилось для Лорны в настоящую муку. Она выдавила из себя фальшивую улыбку, а они недоверчиво смотрели на нее, не веря во всю эту историю и думая, что же от них утаивают. Лорна поцеловала их всех и пообещала Дафне:
— Я напишу.
Потом обратилась к Дженни:
— Надеюсь, Тейлор успокоится и наконец-то обратит на тебя внимание. А Серону она сказала:
— Хорошенько учись, и в один прекрасный день и ты поедешь в колледж.
Гидеон неуклюже чмокнул дочь в щеку, буркнул «до свидания», она ответила ему точно так же, лишь слегка изобразив дочернюю любовь.
Стеффенс отвез Лавинию и Лорну на вокзал, где мать купила два билета до Милуоки, а потом они сели в отдельное купе, где сиденья были расположены друг против друга. Лавиния задернула бархатные занавески на двери купе, сняла шляпу, убрала ее под сиденье и уселась с надутым видом сыча. Лорна устроилась напротив, устремив отсутствующий взгляд в окно в ожидании оставшихся минут до отхода поезда.
И он отошел. Лорна и Лавиния смотрели на огни города, исчезавшие в темно-синей ночи. На небе сияли звезды и серп молодого месяца.
Наконец Лорна оторвала взгляд от окна и обратилась к матери:
— Почему мы едем в Милуоки?
Лавиния посмотрела на дочь. В ее глазах читалось осуждение, и Лорна была уверена в том, что оно сохранится на лице матери до самого последнего момента, пока кто-нибудь из них двоих не уйдет в могилу.
— Ты должна кое-что понять, Лорна. Ты совершила тяжкий грех, а в некоторых штатах это даже считается противозаконным. Любой, кто хоть даже заподозрит тебя в этом, будет осуждать тебя до конца твоих дней. Нельзя жить, имея незаконнорожденного ребенка. И все, как только могут, стараются скрыть это, чтобы не разрушить окончательно свою жизнь и жизнь членов семьи. Тебе следует подумать о сестрах. Из-за тебя может пострадать и их репутация, а если даже и не репутация, то уж наверняка их юные чувствительные души. Нам с отцом не хотелось отправлять тебя из дома, но мы не видим другого выхода. У отца есть знакомый… ну, скажем так, не нашего круга, который свел его с представителями церкви. Через них он и разыскал этот католический монастырь бенедиктинок…
— Монастырь?
— В котором за тобой присмотрят, пока ты…
— Но мама…
— Там ты и будешь рожать. Тебе будут обеспечены хорошие условия проживания, уход, помощь монахинь и доктора, когда придет время родов.
— Значит, меня запрут в каменной келье и будут относиться ко мне, как к распутнице, да?
— Ты, похоже, не понимаешь, Лорна, что твой отец заплатил приличную сумму, чтобы убедить их принять тебя. Он сделал значительное пожертвование церкви, которая даже не является его церковью, так что будь любезна не говорить со мной в таком тоне. Нам необходимо было где-то укрыть тебя, причем сделать это следовало как можно быстрее. И, я думаю, тебе ничуть не повредит общество женщин, которые служат Богу и дали обет безбрачия.
Если бы у нашей церкви были такие монастыри, то отец поместил бы тебя туда, но поскольку их нет, то пусть это будет монастырь Святой Сесилии.
— И мне не позволено будет выходить оттуда?
— Какая ты наивная. Женщины, зачавшие ребенка вне брака, не демонстрируют себя публике. Они прячут свою беду от людей, чтобы их не осудило порядочное общество.
— А что будет с ребенком? Мне разрешат забрать его?
— Забрать ублюдка? И что с ним делать? Если ты принесешь его домой, то какой это будет урок для твоих младших впечатлительных сестер? А как твой брат объяснит это своим друзьям? Ты хочешь жить в нашем доме и растить его там? Ну не можешь же ты на самом деле ожидать, что мы с отцом пойдем на это, Лорна!
Некоторое время они сидели молча, Лорна смотрела в темноту, от страха щемило сердце. Изредка она смахивала с лица слезы, Лавиния даже и не пыталась успокоить дочь. Спустя немного она снова заговорила:
— Пока ты будешь жить с монахинями, уверена, у тебя будет достаточно времени осознать, что для всех это будет просто катастрофой, если ты заберешь ребенка. Церковь знает добропорядочные семьи, желающие усыновить детей. Другого выхода просто нет.
Лорна снова смахнула слезу. За окном проносился ночной пейзаж.
Милуоки лежал в дымке угольного смога. Поезд замедлил ход и начал поворачивать, видневшиеся впереди рельсы сверкали, как метеоры. Некоторое время поезд двигался вдоль озера Мичиган, где у берега стояли на якорях корабли и раскинулись причалы. Полосы тумана спускались к земле, и, когда поезд проходил сквозь них, туман заволакивал окна. Сам вокзал был мрачным, почти пустынным, в воздухе стоял устойчивый запах креозота. Спускаясь по ступенькам вагона, Лорна бросила взгляд на кирпичное здание вонзала, кирпичи поблескивали в тумане, освещаемые двумя фонарями, чей свет приглушался пеленой смога.
— Иди за мной, — приказала Лавиния. Лорна последовала за матерью, слегка дрожа от морозного воздуха. То, что она делала, и то, куда шла, казалось просто невероятным, и даже ненастная погода точно соответствовала этой ситуации. Она двигалась за быстро шагающей Лавинией через темный, незнакомый город, окутанный туманом и неизвестностью, осознавая всю тяжесть своего греха и испытывая глубокую тяжесть вины.
Лавиния наняла носильщика поднести сундук Лорны и крытый экипаж. На боках запряженной в экипаж лошади поблескивала влага, а грива начала покрываться инеем. Сбоку на карете висел фонарь, кучер слез с козел и распахнул дверцу.
— Добрый вечер, леди. Ненастная погодка для прогулок.
Залезая мимо него в темную, тесную карету, женщины уловили запах спиртного. Дверь кареты захлопнулась, потом ее слегка тряхнуло, когда кучер пристраивал на запятки сундук Лорны, а потом дверь снова отворилась и в проеме возникло лицо кучера.
— Куда ехать, мадам?
— В монастырь Святой Сесилии, — ответила Лавиния.
— Хорошо. Ночь холодная, накройте колени попоной.
Попона была тяжелой и царапалась, как солома. Лавиния и Лорна вместе укрылись ею, они сидели, прижавшись бедрами друг м другу, на пахнувшем плесенью кожаном сиденье, а когда лошадь тронулась, головы их дернулись назад.
Воздух в карете был спертым, окна запотели от их дыхания. Несколько раз Лорна протирала свое окно рукавом и видела проплывавшие мимо большие кирпичные здания, потом особняки и аллеи, однажды ей даже попались на глаза два велосипеда, прислоненных к каменной стене.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52