Телефон уже надрывался, и Серена, горестно усмехнувшись, подумала, что, пожалуй, знает, кто звонит.
– Зато меня по крайней мере до сих пор не арестовывали, – жеманным голоском протянул Лэнс, повторяя слова, которые она произнесла в тот вечер, когда рассказывала о примирении с Кайлом. – Наконец-то и ты попалась, сестрица! Наконец-то! – ликующе воскликнул он. – Добро пожаловать в нашу компанию!
Глава 16
Через десять дней после рождения младенца Габриэль аккуратно запеленала его в шаль, которую ей пожертвовала супруга хозяина отеля «Фонтенбло», и вернулась в Париж на общественном транспорте. Она чувствовала себя прекрасно, ее переполняли счастье и воодушевление. Гэвин добился цели, приведшей его в Европу. Тем самым он исполнил заветное желание Габриэль, о котором она до знакомства с ним даже не подозревала, – сблизиться с родиной, укрепить связи со своей вьетнамской семьей и наконец, после более чем десятилетнего пребывания во Франции, стать скорее вьетнамкой, чем француженкой.
Отец встретил ее на Лионском вокзале. Он осторожно откинул шаль, и его постаревшее хмурое лицо просветлело.
– Настоящий красавец, дорогая. – Истинный француз. Габриэль улыбнулась 4» вновь закутала головку ребенка мягкой шерстяной тканью. В жилах крошки Гэвина текла лишь четверть крови деда, и он вряд ли мог выглядеть таким уж типичным французом. Во-первых, у него был неподходящий цвет волос. От отца ему достались волосы теплого золотисто-медового оттенка, среди которых проглядывали рыжеватые прядки, и Габриэль не сомневалась, что со временем, когда ребенок повзрослеет, его голову увенчает глянцевитая ярко-рыжая шевелюра.
– Мама сгорает от нетерпения, – говорил отец, осмотрительно прокладывая ей путь в толпе. – Она уже приготовила кроватку, выгладила и проветрила детскую одежду, которую вы с таким усердием шили и вязали в последние месяцы. – Он подозвал такси и придержал дверцу перед дочерью. – С крестинами тоже все устроено, – добавил он, забираясь в салон и располагаясь на сиденье из потрескавшейся кожи, пропитанной запахом дыма сигарет «Голуаз». – Позавчера я разговаривал с отцом Жеральдом, и он обещал окрестить Гэвина Этьена Диня в первое воскресенье грядущего месяца.
Автомобиль свернул с бульвара Дидро на авеню Домесниль.
– Очень жаль, что Гэвин не сможет присутствовать на церемонии, – продолжал отец. Машина резко вильнула, избегая столкновения с группой мотоциклистов. – Но... – Этьен философски пожал плечами, – ...но он австралиец, и вряд ли можно полагать, что австралийцы относятся к крестинам с той же серьезностью, что и мы, французы.
Гэвин не был католиком, и хотя Габриэль знала, что он не станет возражать против католического обряда, на сей раз ей пришлось признать правоту отца. Вряд ли крестины для Гэвина – такое уж важное событие. Ей хотелось узнать, где он находится в эту минуту. Остался ли он в Сайгоне или переехал на север, в Хюэ или Дананг? Связался ли он с Нху? Долго ли придется ждать от него первого письма?
Автомобиль притормозил и остановился за автобусом.
– Вчера утром приходил Мишель, – сообщил отец. – Он сказал, что ему нужно поговорить с тобой о чем-то очень важном, и попросил, чтобы ты как можно быстрее его нашла.
– Мишель? – За все время, пока Габриэль находилась в Фонтенбло, она ни разу не вспомнила о молодом пианисте. – Но ведь у нас уже почти два месяца нет ангажемента.
По настоянию Гэвина Габриэль отказалась работать в течение последней недели беременности и еще нескольких недель после рождения ребенка. Мишель отнесся к этому с пониманием. Он был слишком хорошим музыкантом, а хороший аккомпаниатор обычно нарасхват, всегда находились клубы, которые были рады нанять его одного. Габриэль же после нескольких лет выступлений с удовольствием устроила себе небольшой отпуск.
Таксист, потеряв терпение, нажал на газ и обогнал автобус, проскочив в считанных сантиметрах от него.
Чтобы сохранить равновесие, Этьен вцепился в ручку дверцы и продолжал, по своему обыкновению пожав плечами:
– Мишель не упоминал, о чем собирается с тобой говорить, дорогая. Но он показался мне очень взволнованным. Он хотел узнать, где ты находишься, и позвонить тебе туда, однако мама не стала сообщать ему название отеля. Она сказала, что тебе нужен отдых и что даже сегодня тебя не стоило бы беспокоить.
Представив себе, как ее хрупкая деликатная матушка изъясняется с непреклонной решимостью, Габриэль улыбнулась. Она не сомневалась: по прибытии домой ее тоже ждет нечто подобное. Габриэль знала, что мать хочет, чтобы она бросила работу модели и певицы и сидела вместе с ней дома. Знала она и то, что не сможет долго оставаться без дела. Со временем жажда петь, выступать перед публикой вновь приведет ее в клуб.
Автомобиль запрыгал по булыжникам Монмартра и остановился напротив затрапезного подъезда их дома. Габриэль выбралась из такси на залитую жарким июльским солнцем улицу и услышала громкие приветственные трели канареек мадам Жарин.
– Простите, мои крошечки, – любовно произнесла она, проходя мимо клетки. – У меня нет с собой зернышек. Принесу позже.
Войдя в подъезд, Габриэль уловила, как тремя этажами выше распахнулась дверь их квартиры. Послышались шаги матери, торопливо спускавшейся по каменным ступеням к дочери и мужу.
– Габриэль! Габриэль, это ты?
Габриэль побежала по лестнице навстречу матери. Крошка Гэвин беспокойно возился у нее в руках, прижимая ко рту кулачок и настойчиво разыскивая грудь. Выскочив на лестничную площадку второго этажа и столкнувшись нос к носу с Габриэль и внуком, мать замерла, ошеломленная нахлынувшими чувствами.
– Ох! – воскликнула она и повторила вновь, уже тише: – Ох! – Она бросилась вперед, преодолевая последние разделявшие их ступени. Длинная туника ее ао дай с разрезом до пояса взметнулась над шелковыми шароварами, словно прозрачное облачко. С бесконечной нежностью она взяла крошку Гэвина из рук дочери. – Ох! – в третий и последний раз сказала она. – Какой он красавец!
Она смотрела на окончательно проснувшегося внука, и в ее глазах блестели слезы радости. Габриэль ласково поцеловала мать в щеку и, взяв ее под руку, чтобы поддержать, повела вверх по лестнице в квартиру.
– У тебя много молока, дорогая? – озабоченно спросила мать несколько минут спустя, когда Габриэль расположилась на диване, расстегнула блузку до пояса и дала Гэвину грудь.
– У меня хватит молока на десяток детей, мамочка, – ничуть не смутившись, ответила Габриэль.
Послышался стук, и Этьен отправился открыть дверь.
– Это очень хорошо, дорогая, – начала мать, – потому что...
– Филипп хочет переброситься с тобой словцом, – сказал отец, входя в комнату. Вслед за ним вошел Филипп.
Мать с негодованием вскочила, сердясь на супруга, который впустил в комнату постороннего мужчину, когда Габриэль кормит грудью. Габриэль же невозмутимо смотрела на гостя снизу вверх и улыбалась.
– Ты пришел, чтобы поздравить меня, Филипп? – спросила она. – Или просить, чтобы я опять тебе позировала?
– И то и другое, – ответил он, улыбаясь в бороду и втискивая свое массивное тело в кресло напротив. – И я хочу, чтобы ты позировала мне именно так, как сидишь сейчас – с ребенком у груди. Твое зрелое, цветущее тело просто восхитительно...
Мать вытаращила глаза, не веря собственным ушам.
– Ди! – гневно крикнула она Филиппу, переходя на родной язык, как это бывало всегда в тех редких случаях, когда она выходила из себя. – Ди! Ди!
Донельзя озадаченный, Филипп неловко выбрался из кресла.
– Что такое? – спросил он. – Я чем-то оскорбил вас, мадам? Может, я что-то не так сказал? – Ему и в голову не приходило, чем он мог провиниться.
Только гнев, прозвучавший в голосе матери, помешал Габриэль расхохотаться. С огромным трудом подавив смех, она сказала по-вьетнамски:
– Все в порядке, мама. Филипп уже уходит. – И, повернувшись к гостю, добавила: – Мама неправильно тебя поняла, Филипп. – И прежде чем он пустился в расспросы о причинах недоразумения, поднялась, пересекла комнату и вместе с ним двинулась к выходу. – Думаю, я не смогу работать натурщицей, Филипп. По крайней мере в ближайшее время.
– Это огромная потеря для меня, – низким раскатистым басом отозвался Филипп. Задержавшись в дверях, он окинул Габриэль взглядом, полным искреннего сожаления. – Обещай мне, что, пока не будешь работать у меня, ты не будешь работать ни у кого другого. Особенно у этого мерзавца Леона Дюрраса.
Как ни старалась Габриэль, она была не в силах долее сдерживать смех.
– Обещаю, – сказала она и, приподнявшись на цыпочках, поцеловала Филиппа в заросшую щеку.
– А как насчет пения? – с насмешкой осведомился тот, явно удовлетворенный. – Смогу ли я вновь услышать твой голос в «Черной кошке»?
– Вряд ли, – ответила Габриэль, внезапно посерьезнев. – Я не брошу пение. Я буду петь всю жизнь. Но по некоторым причинам, которых и сама еще не понимаю, я никогда больше не буду выступать в «Черной кошке».
– Да ты ясновидящая, – сказал Мишель час спустя, когда Габриэль поведала ему о разговоре с Филиппом. – Со вчерашнего утра я только и делал, что пытался связаться с тобой и сообщить, что у тебя есть шанс заняться чем-то новеньким.
– Чем именно? – с интересом спросила Габриэль, нетерпеливо притопывая.
Мишель улыбнулся. Он боготворил Габриэль, но с первой секунды их знакомства знал, что его чувства не найдут взаимности. Он научился терпеть. Вместо того чтобы стать ее партнером в любви, он стал ее партнером по сцене, ее другом. А поскольку дружба и сотрудничество в отличие от любовной привязанности могут длиться всю жизнь, Мишель предпочел смириться.
– Рок-н-роллом, – ответил он, с удовольствием рассматривая ее лицо, на котором промелькнуло недоверие. – Старым добрым ритмичным рок-н-роллом.
Габриэль разразилась безудержным хохотом.
– Я певичка из ночного клуба, – сказала она, вновь обретя дар речи, но все еще посмеиваясь над нелепостью такого предложения. – Я исполняю медленные мелодичные песни. Зажигательные страстные любовные песни. Если бы я захотела, могла бы стать новой Брендой Ли или Конни Стивене.
Мишель потянулся к тарелке с печеньем, которую перед ним поставила мать Габриэль. Подобно остальным ее друзьям, он редко бывал у нее дома, но уж если приходил, Вань делала все возможное, чтобы он чувствовал себя желанным гостем. Интеллигентное лицо Мишеля, его глаза за стеклами очков внушали ей уважение. Он выглядел скорее студентом или молодым учителем, чем музыкантом.
– Этого от тебя никто не ждет, – заявил он улыбаясь. – Ты слишком сексуальна, чтобы стать кумиром девчонок-хиппи, а Рэдфорду совсем не нужны копии Ли и Стивене.
– Рэдфорду? – Рок-н-ролл был чужд ее стилю, и все же Габриэль была заинтригована.
Мишель проглотил печенье, подался вперед, сунув руки между колен, и с воодушевлением продолжил:
– Рэдфорд Джеймс, чернокожий, дьявольски талантливый и на редкость честолюбивый американец.
Габриэль опять рассмеялась.
– Что же тут нового, дорогой? – спросила она, перегибаясь через подлокотник кресла и аккуратно укутывая спящего сына. – Что особенного в этом дьявольски талантливом и честолюбивом американце?
– Он изобрел совершенно новое звучание. – Мишель произнес эти слова с такой непоколебимой уверенностью, что Габриэль задумалась. В области музыки Мишель был очень строгим судьей, и поразить его чем-либо было не так-то просто. – Рэдфорд добился определенного успеха, выступая в 1964 году в составе чисто мужской негритянской группы, но они были слишком похожи на сотни прочих коллективов, чтобы привлечь к себе серьезное внимание. Когда центр музыкальной жизни переместился в Лондон, Рэдфорд отправился туда и играл в клубах, а в конце года собрал новую группу. У них великолепная инструментовка – смесь негритянского блюза и классического рока, скорее «Роллинг Стоунз», чем «Битлз». Сейчас Рэдфорду нужна солистка с вызывающе эротической внешностью и голосом, способным поставить аудиторию на уши. Одно время ему казалось, будто он нашел то, что искал, – девицу из Ливерпуля, в голосе которой, как и у Леннона с Джаггером, присутствует нечто негритянское. В феврале они выступили на одном концерте в качестве «разогревающей» группы и стали гвоздем программы. Им сразу предложили контракт на запись пластинки и месячные гастроли в Штатах. В следующем месяце их приглашают принять участие в фестивале, который, по всей видимости, станет крупнейшим шоу под открытым небом из всех, что когда-либо проводились во Франции.
– И что же? – с нетерпением спросила Габриэль, гадая, когда же Мишель наконец перейдет к сути.
– А то, что вокалистка оставила их с носом. Выскочила замуж за южноафриканского дельца и укатила с ним в Йоханнесбург. Рэдфорду срочно требуется певица, причем не похожая ни на одну из тех, что нынче обретаются на эстраде. На мой взгляд, ему нужна именно ты.
Габриэль покачала головой, и луч солнца, проникавший в окно за ее спиной, чистым золотом вспыхнул на ее тициановских волосах.
– Я слишком привыкла к сольным выступлениям, чтобы стать певицей рок-группы.
– Ошибаешься! – с жаром воскликнул Мишель. – Этот шаг может перевернуть твою жизнь, Габриэль! Я чувствую это всем своим нутром! Уже сейчас группа Рэдфорда на пороге столь же впечатляющего успеха, каким пользуются «Роллинг Стоунз», «Битлз» и Боб Дилан! Встретившись с ним, ты поймешь, почему я считаю его будущей звездой. А когда услышишь его песни, тебе непременно захочется их исполнить.
Взгляд Мишеля был таким пронзительным, а в голосе его звучала такая уверенность, что смех, готовый вырваться из груди Габриэль, застрял у нее в горле и она с изумлением услышала свои собственные слова:
– Так и быть, Мишель. Уж если этот американец так нравится тебе, я с ним встречусь.
Мишель расплылся в улыбке:
– Я знал, что ты согласишься! Знал, что ты не устоишь перед таким соблазном!
Габриэль склонила голову набок, вперив в него пытливый взгляд.
– Никак не пойму, в чем твой интерес, – озадаченно произнесла она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42