Дини оставалось только посочувствовать невезучей Мери. Она ведь тоже в присутствии Кита испытывала удивительный подъем, своего рода эйфорию, которая охватывала ее всякий раз, когда Кристофер усаживался с ней бок о бок. Одна часть ее существа ликовала, а другая всячески предупреждала об опасности, которая подстерегала ее, влюбись она по-настоящему в этого странного человека. Любовь делает человека податливым, незащищенным, а для этого, по мнению Дини, время отнюдь еще не наступило. Ее собственный, правда, не очень богатый опыт свидетельствовал, насколько ненадежными могут быть мужчины.
Однако, несмотря на все трудности ее новой жизни и весьма реальную возможность того, что ей никогда не доведется больше увидеть свою мать и свой дом, всякий раз, ложась спать между двумя немытыми женщинами с волосатыми ногами, она знала, что утром снова увидит ослепительную белозубую улыбку, а главное – чуть кривой зуб в нижнем ряду безупречных во всем остальном зубов.
Герцога Гамильтона удивить чем-либо было трудно.
Тем не менее та легкость, с которой Дини запоминала имена, титулы и положение некоторых придворных при дворе, а также формы вежливого обращения, вызывали у герцога законную гордость.
– Ничего особенного, Кит, – заявила она ему как-то раз и завела руку за спину, чтобы ослабить шнуровку. Эти шнуровки располагались по всей длине спинки, и Кит сказал ей, что священнослужители именуют их «дорогой в ад». – Я принимала участие в таком количестве званых обедов и концертов в Нэшвилле, что могу запоминать имена и титулы даже во сне. Я, к примеру, могу сообщить вам, как зовут любого продюсера, его жену или любовницу, марку автомобиля, на котором он ездит, и в какую церковь ходит. Такая информация иногда дорогого стоит.
– Кому как. У меня, например, на это ушли годы. Позволь, я помогу тебе. – Кит отвел девушку к чудовищных размеров комоду, стоявшему в коридоре. Ловкими, умелыми пальцами он расслабил шнуровку, но так, чтобы ее было легко затянуть снова. – Так лучше?
Она вздохнула:
– Спрашиваете… Если бы мне еще удалось избавиться от этого проклятого корсета…
– Помилуй, кузина. Ведь не я являюсь законодателем мод.
Прикрыв глаза, Дини глубоко вздохнула и потерла шею забинтованной рукой, которую поранила при знакомстве с мечом Кита. Он наблюдал, как при этом движении поднялись под темно-зеленым бархатом ее груди. Вышитая верхняя часть корсета чуть виднелась из-за корсажа и гармонировала с рукавами, подвязанными шнуровкой у плеч и украшенными точно такой же вышивкой голубого шелка. На голове Дини красовался французский шиньон на каркасе, так называемый «круглый», а с плеч свешивался пресловутый шлейф. Даже столь вычурный наряд при дворе считался слишком простым, и носить его могла только женщина такой удивительной красоты, как уэльская кузина, то есть Дини.
– Не знаю, слышите ли вы, но мне кажется, что собаки подняли лай. – Дини распахнула веки и улыбнулась кончиками губ.
– Собаки? Ничего не слышу.
– Я говорю «собаки лают», когда у меня начинает ныть нога. Каменные полы в замке ничуть не лучше, чем асфальт в разгар лета в Нэшвилле. Только здесь полы ледяные, а асфальт у нас раскален не хуже лавы.
Мимо них промелькнула группка придворных, интимная беседа прекратилась. Дини все время удивлялась тому, насколько густо населен замок Хемптон-Корт. В каждой нише скрывалось спальное место одного из придворных, в каждом кресле ютилось по одному, а то и по два искателя королевских милостей.
Сборище при дворе и в самом деле было чрезвычайно пестрым. Придворные и гости изъяснялись на всех мыслимых языках и носили одежды, говорившие об их принадлежности ко множеству европейских народов. Более всего Дини поразил своей внешностью человек с прической, как у Мо Ховарда и с растрепанной дикой бородой. Хотя его одежда и отличалась роскошью, но она вся была в пятнах краски – красной, синей и пронзительно-желтой. Глаза человека смотрели на людей странным, остановившимся взглядом. Пожалуй, этот придворный был единственным, кого Кит по-настоящему недолюбливал.
– Он пользуется исключительным расположением короля за свои художественные таланты, но я ему не особенно доверяю, – произнес Кристофер, прижимая Дини к себе, чтобы освободить проход для этого господина, мчавшегося, не обращая внимания на окружающих, по направлению к королевскому кабинету. – Он немец, художник, его имя Ганс Гольбейн.
– А вас он когда-нибудь рисовал? – полюбопытствовала Дини, наблюдая, как человек, только что чрезвычайно быстро передвигавшийся, вдруг замер перед дверью, к которой стремился всем своим существом, вскинул вверх руки в немом жесте отчаяния и, повернувшись, помчался назад той же дорогой, едва не сбив ее с ног.
– Нет, – с раздражением в голосе произнес Кит. – У него, когда он работает, постоянно бурчит в животе, а я этого терпеть не могу.
Девушка взглянула на свои руки и заметила, что машинально сжала их в кулаки.
– Догадываюсь, насколько вас может временами раздражать моя глупая болтовня.
Она вовсе не напрашивалась на комплимент и не знала даже, расслышал ли ее слова Кит, когда почувствовала, как его сильная рука легла ей на плечо.
– Ничего подобного, Дини. Для меня твой голос звучит как музыка.
Она внимательно посмотрела на него, желая убедиться, что герцог говорит серьезно, но прежде, чем успела что-либо произнести, он поцеловал ее в лоб.
– Позволь, я покажу тебе музыкальную комнату. Возможно, кое-какие инструменты тебе понравятся.
Приобняв Дини за талию, Кит повел ее по нескончаемо длинным коридорам. По пути он здоровался с придворными и давал короткую характеристику каждому из встреченных.
– Вот леди Коуэн, питает большую приязнь к собственному конюху… Этот джентльмен в туфлях на толстенных подошвах? Небезызвестный сэр Уильям Уэйд. Знаменит своей склонностью к льняным скатертям, кои с большим удовольствием ворует, где только возможно. Однажды ночью его застали в совершенно обнаженном виде с корзиной для грязного белья, которую он нежно прижимал к груди. Свою добычу он складывает в огромный комод из вишневого дерева. Правда, этот комод уже дважды обворовывали слуги. Трудно, знаешь ли, найти настоящего добропорядочного слугу в наше время.
– М-да. Значит, и здесь непросто обнаружить человека, на которого можно рассчитывать?
– Именно так. – Кит улыбнулся и, пропустив Дини вперед, вслед за ней вошел в музыкальную комнату.
Прошло несколько секунд, прежде чем глаза Дини привыкли к царившему здесь полумраку. Затем же, оглянувшись, она не смогла сдержать своего восхищения и вскрикнула от восторга. Везде – на столах, креслах и стульях лежали разнообразные музыкальные инструменты. Девушка с удивлением взглянула на плотные шторы, которые закрывали окно.
– Считается, что глухие шторы смягчают звук и делают его глубже, – заметил Кит, отвечая на ее невысказанный вопрос.
Дини с благоговением дотронулась до ближайшего инструмента. Он был довольно велик, имел выпуклую форму, причудливо изогнутый гриф и напоминал женщину с хорошо развитыми формами и закинутой вверх головой.
– Лютня, – пояснил Кит. – Принадлежит королевскому лютнисту Филиппу ван Уайлдеру.
– Знаю. Я играла на ее жалком подобии во время съемок нашего ролика. Но ничего похожего на эту в жизни не видела!
Затем шли клавишные и клавишно-струнные инструменты. Кит показывал их и тут же называл: клавикорды, спинет, орган. Все они были украшены причудливой резьбой или расписаны изображениями ангелов и Пресвятой Девы. Дини дотрагивалась до каждого инструмента, поглаживала рукой резную поверхность – но и только. На миг показалось, что она попала в музей.
Тем временем Кит продолжал исполнять роль экскурсовода.
– Мандолина, лира… – перечислял он. И тут Дини увидела это.
– Гитара, – произнесли они в унисон.
Да, вне всякого сомнения, это была гитара. Хотя она оказалась меньше и уже тех, на которых Дини не так давно играла. Однако форму этого инструмента нельзя было спутать ни с какой другой.
– Боже мой, Кит, – выдохнула Дини.
– Хочешь поиграть?
Девушка склонилась над гитарой, все еще не осмеливаясь до нее дотронуться.
– Господи! – Она присвистнула. – Сколько же у нее струн?
– Как обычно – пять пар. Итого – десять.
– Десятиструнная гитара? – Дини выпрямилась и отерла внезапно вспотевшие пальцы о юбку. – Вот уж бы мне хотелось глянуть, как распорядился бы этой вещицей Ли Рой Парнелл.
– Отчего же ты не играешь? Дини пожала плечами:
– Не знаю. Должно быть, эта вещь стоит целое состояние.
– Ничего подобного. Она стоит всего несколько шиллингов. По крайней мере я заплатил за нее именно такую сумму.
– Так она ваша?
Он кивнул и передал гитару Дини. Обратная сторона деки пестрела узором из различных геометрических фигур, образовывавших причудливый орнамент. Насколько девушка могла заметить, колки для натяжения струн почти ничем не отличались от современных; струны были туго натянуты, поэтому гитара отозвалась едва слышным мелодичным гулом, когда Дини коснулась их пальцами. Гриф был изогнут и напоминал лебединую шею.
Кит отошел и вернулся со стулом из темного дуба с высокой спинкой. На спинке стула были вырезаны потешные морды – некоторые из них улыбались жутковатыми улыбками, некоторые, наоборот, хмурились.
– Господи! – пробормотала Дини. – Вы что, никогда не слышали о самом элементарном стуле с гладкой спинкой?
– Это в королевском-то замке? – Кит изобразил на лице крайнюю степень удивления. – Никогда!
Установив гитару на колене, девушка снова подивилась ее солидному весу и удивительной гладкой поверхности.
– Великолепная вещь, Кит. Где вы ее раздобыли?
– У испанского торговца, того самого господина, который снабжал покойную королеву Екатерину всевозможными товарами.
Упомянув имя покойной королевы, Кит осенил себя крестом.
Секунду поколебавшись, Дини принялась настраивать инструмент. Несмотря на небольшие размеры инструмента, звук отличался богатством оттенков и глубиной. В тот самый момент, когда она собралась подобрать еще один аккорд, порезанную ладонь пронзила острая боль.
Кит сразу понял, по какой причине девушка прекратила свое занятие.
– Болит, Дини? – спросил он нежно. – Еще раз прошу меня извинить. Пожалуйста, позволь мне осмотреть рану.
Он разбинтовал руку и некоторое время внимательно ее разглядывал.
– Думаю, порез скоро заживет, если ты не занесешь в рану грязь. Только не пользуйся мазями, которые тебе может дать местный доктор. Он, разумеется, станет без конца твердить об их лечебных свойствах, но только один Создатель знает, что сей знахарь в них кладет. Вполне вероятно, что в качестве наполнителя он использует глаза тритона. – Кристофер встретился с ней взглядом и заметил странное выражение на лице Дини. – Что-то не так? – спросил Кит.
Она высвободила руку и положила ее на гриф.
– Знаете, Кит, сейчас вы говорите совсем по-другому. То есть не используете устаревшие слова и обороты. Вы понимаете, о чем я?
– Да. Я пытаюсь имитировать конструкции, которые ты используешь в своей речи. И все для того, чтобы ты меня лучше понимала. – Он взял в руки гитару и повесил ее на стену. – Дело в том, что я говорю на нескольких языках, Дини. Твой мне кажется чрезвычайно странным, но не таким уж сложным.
– Ясно. – Она поднялась и разгладила складки на платье. – Наверное, моя речь кажется вам чем-то вроде латыни. Вроде бы все знакомо, и в то же время – не то. Правда?
– Ты, наверное, шутишь. Неужели в твоей эпохе кто-то говорит по-латыни?
Дини ухмыльнулась и продела руку сквозь сгиб его локтя.
– Не столь уж это важно, Кит. Важно другое – я умираю от голода. Мы можем раздобыть что-нибудь не слишком вычурное – без голов, перьев и ног?
– Мне кажется, где-то в кладовой я видел каравай хлеба и сыр. Это поможет утолить твой голод? Или в ваши дни сыр обзавелся головой и лапами?
Так, пересмеиваясь, они направились на поиски еды.
Глава 5
Наконец, прожив неделю при дворе Генриха VIII, Дини впервые увидела королеву.
Во дворце началась ужасная суета и беготня. Чистили гобелены и ковры, деревянные панели с вырезанными на них розами – гербом Тюдоров – полировали до умопомрачительного блеска. Всюду были развешаны гирлянды цветов, а полы в залах, коридорах и дортуарах с большой поспешностью подметали, отчего в воздухе постоянно висели облачка пыли. Затем каменные полы засыпали свежими опилками, чтобы прикрыть пятна от пролитого вина, пищи и собачьей мочи. Целая куча новых придворных дам из родового манора королевы Клева приехала из Голландии, чтобы подготовить все для ее выхода.
Для всех тех, кто имел возможность наблюдать едва сдерживаемую ярость короля, было ясно, что венценосец готовится к встрече супруги без малейшего желания. Он постоянно совещался со своими приближенными, включая Томаса Кромвеля, который, ко всеобщему удивлению, получил титул графа Эссекса.
Это, впрочем, не избавило свежеиспеченного графа от самых настоящих побоев, нанесенных собственной рукой государя. Насмерть перепуганные свидетели высочайшего гнева утверждали, что король колотил своего министра по плечам и голове, после чего Кромвель как побитая собака скрылся в своих апартаментах. По правде говоря, другим министрам тоже досталось по первое число.
– Почему король наградил Кромвеля графским титулом, если очевидно, что он его на дух не переносит? – спросила Дини, когда они с Китом уединились в своем любимом месте – внутреннем дворике замка под названием Клойстер-грин. Дворик этот мало посещался придворными, поскольку те отлично знали, что туда выходят окна королевского кабинета и опасались проницательного взгляда Генриха VIII. Кит же и Дини считали, что игра стоит свеч – пусть уж за ними наблюдает король, а не вся придворная рать.
Дини поправила раздуваемую ветром юбку из темно-синего бархата и уселась на траву. Низкий четырехугольный вырез, позволял видеть точеную шейку девушки. Она покрутилась, усаживаясь поудобнее, чтобы ребра корсета не так впивались в тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48