Его отец неплохой человек, хотя сам признается, что средства к существованию добывал не совсем законным способом, и мы с ним стали в некотором отношении друзьями. Несмотря на то что Генри необразован, в здравом смысле ему не откажешь; будучи отлично знаком с законами улицы, он умеет держаться на равных с другими осужденными. Талант, которым я, увы, не обладаю. В этом отношении он опекает меня, а я, в свою очередь, стараюсь рассказать маленькому Котти о большом мире, ибо мальчик почти ничего не знает о том, что делается за пределами лондонских трущоб и тесных корабельных помещений. Кажется, Котти привязался ко мне, и мне, честно говоря, нравится его общество. Я часто задумываюсь, что же с ним будет, когда мы доберемся до новой земли.
Январь 1788 года.
Я должен многое записать, потому что последние несколько дней были так наполнены событиями, что у меня не было возможности остаться наедине со своим дневником.
Наконец-то наше длительное путешествие окончено! После долгих восьми месяцев мы, оборванные и тощие, но живые, прибыли в Новый Южный Уэльс. Женщины оказались по приезде почти совершенно раздеты, так как то немногое из одежды, что у них было, за время пути буквально развалилось на части, а для починки не было ни иголок, ни ниток.
Неделю назад, в пятницу 18 января, мы сгрудились у поручня, чтобы взглянуть на эту неведомую гавань – конечную цель нашего путешествия. И тут среди офицеров и команды пронесся ропот. Нам все время рассказывали о травянистых сочных лугах и плодородной земле, но нашему взору открылись только бесплодные почвы и песчаник. Воодушевление, охватившее нас при виде земли, быстро улетучилось и сменилось горьким разочарованием. Тем временем флагманский корабль «Сириус» под командованием капитана Филлипа поплыл вдоль берега в поисках подходящего места для причаливания.
По словам одного из офицеров, место, выбранное капитаном, первоначально носило имя капитана Кука, но после того, как мы двадцать шестого января наконец сошли на берег, капитан Филлип переименовал порт в гавань Сидней – в честь лорда Сиднея. Гавань оказалась удобной и гораздо более привлекательной на вид, чем Ботани-Бей, но окрестные земли были в высшей степени первозданными.
Входя в гавань, мы проплывали мимо осыпающихся утесов из песчаника. Рифы, уходя в глубину, разделяли гавань на множество маленьких бухточек с берегами, густо поросшими лесом. Больше всего меня поразило, что заросли выглядели как хорошо ухоженный парк: деревья стояли свободно, пространство под ними не заполоняла беспорядочно разросшаяся растительность. Позже я понял причину этого: местные племена периодически выжигали подлесок, чтобы облегчить себе охоту на дичь среди деревьев.
Разбивка лагеря в эти первые дни пребывания на твердой земле оказалась трудной и утомительной работой. Когда установили достаточное количество палаток, осужденные мужчины и солдаты начали сходить на берег, а двенадцать дней спустя за ними последовали женщины. Если во время плавания женщины на борту корабля содержались отдельно, то, как только женщины ступили на берег, эта изоляция кончилась. Солдаты оказались не в состоянии обуздать разврат и разгул, во время которого Генри, Котти и я забрались в палатку и как можно крепче застегнули ее.
На следующее утро, седьмого февраля, снова воцарилась тишина, и капитан Филлип официально вступил в управление новой колонией, о чем объявил капитан Дэвид Коллинз – судебный исполнитель. После этого губернатор Филлип произнес короткую, но чрезвычайно содержательную речь, в которой пообещал нам справедливость, но предупредил, что, если мы не будем работать, нам нечего будет есть. А в отношении вакханалии предыдущей ночи посоветовал «строго блюсти священный обет супружества». После официальной церемонии губернатор Филлип пригласил офицеров присоединиться к нему за холодной закуской в брезентовом доме, который он привез с собой из Англии. Остальные – и осужденные, и солдаты – последовали его примеру, только еда у нас была, вероятно, не такой изысканной.
Всех нас одинаково поразили аборигены, населяющие здешнюю землю, которых иногда называют индейцами. У них темная кожа, они не носят одежды, если не считать тонкой ленточки вокруг головы, а у мужчин еще и узкой набедренной повязки. У некоторых лица и тела расписаны белой краской, добываемой из глины, и их внешность производит жуткое впечатление. А в остальном они довольно приятны на вид, хорошо сложены и жизнерадостны. У них глаза пугливой газели, обрамленные густыми темными ресницами, чрезвычайно широкие и плоские носы, часто украшенные вставленными в ноздри кусочками белой кости, и густые черные волосы, в которых болтаются всевозможные украшения. Оказавшись свидетелем одного происшествия, которое можно назвать неожиданным или забавным, я обнаружил, что мое чувство юмора значительно погрубело за время путешествия. Когда эти индейские мужчины впервые встретились с нашими женщинами, их естественным побуждением было откровенное стремление увидеть все, и это дало повод безудержному веселью среди самых неотесанных осужденных обоих полов. Трудно понять, что аборигены думают о нас, хотя наше первое знакомство прошло вполне успешно.
Рассказывают, что один из туземцев положил на песок свой щит в качестве мишени и был очень удивлен, когда офицер выстрелами из пистолета изрешетил покрытую кожей поверхность, но быстро оценил силу нашего оружия. Из этого эпизода можно сделать вывод, что они, по-видимому, весьма сообразительны. И еще говорят, что в один из вечеров, когда капитан Филлип с офицерами ужинал на берегу, там появилась группа туземцев. Капитан дружественным жестом поднял руки над головой, но туземцы, очевидно, были настроены по-боевому. Тогда капитан Филлип обвел то место, где сидели его офицеры, и дал аборигенам понять, что они не имеют права пересекать эту линию. Поговаривают, что по крайней мере частью своего влияния на туземцев капитан Филлип обязан отсутствию у него переднего зуба, так как этот, по нашему мнению, недостаток считается у них признаком превосходства над остальными. Самое неприятное в индейцах – это отсутствие у них привычки мыться, поэтому от них исходит отвратительный запах. Это признают все. Еще одной причиной этого запаха является, вероятно, их обычай натирать тела жиром животных.
Что у нас вызывает удивление и восхищение – так это здешние животные, называемые, если пользоваться терминологией Кука, кенгуру. Ростом они с невысокого человека и похожи на огромных зайцев, прямо стоящих на больших задних лапах и опирающихся на толстый мускулистый хвост; передние лапы у них очень маленькие, и кенгуру, по-видимому, ими почти не пользуются. Это травоядные животные и, пожалуй, не умнее овец или коров. Они сумчатые, как опоссумы, и своих детенышей носят в кармане на животе.
Нас, осужденных, отправили расчищать землю, которая в здешних краях чрезвычайно каменистая. Растущие на ней деревья, получившие у нас название «каучук» за смолистые выделения из стволов, имеют твердую, как железо, древесину. Подходящего инструмента у нас нет, работа тяжелая, а после многих месяцев, проведенных в море, мы все утратили силу и сноровку. Мне не повезло: я оказался приписанным к рабочей бригаде, отданной под надзор «красного мундира» Уилбурна. Высадка на берег ни в коей степени не смягчила его характер и не уменьшила его неприязнь ко мне, и его придирки, которые я обязан терпеть, помимо прочих трудностей, мне становится все труднее выносить.
О, моя нежная Элизабет, как хорошо, что ты не видишь, в кого я превратился! На мне, похоже, навечно запечатлелось все то, что я пережил, и мне остается только гадать, в кого же я превращусь в конце концов!»
Глава 4
В последующие годы у Фейс будет немало поводов благодарить Котти Старка, но никогда ее благодарность не будет сильнее, чем в этот первый вечер.
Когда Котти оставил их у мастерской Симона Марша, пообещав вернуться до наступления темноты, пошел дождь, и Фейс подумала, что, если мальчик не поможет, ей с дочерьми придется провести сырую, холодную и голодную ночь.
Принадлежавшая Симону Маршу мастерская оказалась маленькой плетеной хижиной, состоявшей из двух комнат. В ней было не очень чисто и пахло шерстью. Дальняя комната предназначалась для ткацких станков, а в передней хозяин принимал покупателей и показывал им выставленные на продажу рулоны тканей. Полом в мастерской служила утрамбованная земля, а крыша была сделана из тростника. Фейс содрогнулась, услышав, как в сухих листьях над головой снуют маленькие зверушки. Хоуп молчала, крепко уцепившись за материнскую юбку, и только маленькая Чарити хныкала:
– Мама, здесь плохо! Мама, хочу кушать!
Фейс, чувствуя на себе пронизывающий взгляд Симона Марша, постаралась поскорее успокоить девочку, но Марша, по-видимому, совершенно не волновал плач Чарити.
– Это мастерская. – Он жестом указал на тесное помещение. – Я ткач по профессии, ткачом был и в Англии, а сюда эмигрировал в надежде улучшить свои дела. – Он сделал кислую мину. – Да, ничего не скажешь, это здорово «помогло» мне. Почти все привезенные овцы пали, а здесь, на месте, шерсть достать трудно. Но ваши корабли привезли мне шерсть из Лондона, и теперь я смогу производить больше товара. Поэтому-то, госпожа Блэксток, мне и потребовалась помощница. – Он едва заметно улыбнулся. – Я не стану для вас чересчур строгим хозяином. Пока вы будете прилежной и меня будет устраивать ваша работа, никаких осложнений не возникнет. – Затем внезапно его лицо приняло угрожающее выражение. – Жду вас у станка завтра с восходом солнца!
У Фейс сжалось сердце, она надеялась, что ей дадут хотя бы день, чтобы устроиться на новом месте, а он даже словом не обмолвился о жилье.
– Но я должна найти пристанище для себя и своих дочерей! Или вы дадите нам жилье?
– Это меня не касается. – Марш покачал головой. – От меня вы будете получать только еду и одежду.
– Но мне говорили, что еду и одежду предоставляет правительство.
– Значит, говорили, вот как? – Его взгляд стал колючим. – Признаю, это правда, но я не получу от вас никакой выгоды, пока вы не начнете по-настоящему работать.
– А что же делать с дочерьми, пока я работаю? – растерянно спросила Фейс, беря Хоуп за руку.
– И это тоже меня не касается. Главное, чтобы они не мешали вашей работе. – Он мрачно взглянул на Хоуп. – Старшая, пожалуй, могла бы помогать вам в ткацкой мастерской.
– Но ей всего пять лет!
– Скоро будет шесть, мама! – Хоуп в негодовании выпрямилась, чтобы казаться выше, и у Фейс глаза снова наполнились слезами.
Такой дочерью можно гордиться, но Фейс предчувствовала, что девочке предстоит повзрослеть раньше времени и она никогда не узнает, что такое настоящее детство. Фейс крепче прижала к себе сидевшую у нее на руках Чарити и поцеловала ее в макушку. Она мысленно дала себе клятву, что будет делать все от нее зависящее, чтобы защитить Чарити от подобной судьбы.
– Здесь не место для малышей, – проворчал Симон Марш. – Вам следовало оставить их в Англии.
– Это мои дети, и я люблю их! – возмущенно воскликнула Фейс. – Без них мне незачем жить!
– Вам следовало бы задуматься об этом до того, как совершать преступление, за которое вас сюда отправили.
– Сэр, – вскинув голову, произнесла Фейс, – мое преступление в том, что я украла кусок хлеба, чтобы накормить своих голодных детей!
– Воровство есть воровство, – заключил Марш. – Мы здесь тоже беспощадно с ним боремся, и если вас поймают на воровстве, вам устроят порку. – Он отвернулся, жестом давая понять, что разговор окончен. – Будьте здесь завтра с восходом солнца, иначе тоже можете заработать порку. А теперь я бы посоветовал вам заняться поисками жилища, пока другие не успели захватить все свободные хижины.
– А как же еда? – выпрямилась Фейс чуть не плача. – Вы же сказали, что будете кормить нас!
– Буду, – кивнул Марш, – но только завтра, когда получу с корабля свой провиант. Вам должно быть известно, что продовольствия здесь мало, так что на многое не рассчитывайте.
– Я слышала, – вздохнула Фейс, – народ говорил об этом, когда мы высаживались на берег, но неужели у вас не найдется для нас хоть чего-нибудь? Хоть кусочка хлеба для девочек?
– Идите к солдатам. Это все, что я могу вам посоветовать. – И Марш снова кивнул.
Понурившись и взяв за руку Хоуп, Фейс вышла под дождь и сразу же увидела улыбающегося Котти Старка и удивилась тому облегчению, которое почувствовала при его появлении. Неужели ей придется зависеть от двенадцатилетнего ребенка?
– У меня хорошие новости, госпожа Блэксток, – сообщил он, остановившись перед ними и улыбнувшись еще шире. – Мне повезло, я нашел пустую хижину и занял ее для вас. Правда, она требует небольшого ремонта: нужно заново покрыть тростником крышу и заделать глиной дыры. Завтра с утра я этим займусь, а на сегодняшнюю ночь она вполне сгодится.
– Котти, ты чудесный парень! – радостно воскликнула Фейс. – Я тут ломаю голову над тем, где мне искать пристанище на сегодняшнюю ночь, – и вдруг появляешься ты! Но разве у тебя нет своих дел, которыми ты должен заниматься?
– Ничего такого, что нельзя было бы отложить, – беспечно ответил мальчик. – А теперь, госпожа, давайте-ка мне саквояж и малышку, и я отведу вас к вашей хижине. А ты, Хоуп, накинь это на себя, чтобы хоть немного защититься от дождя.
Отвернув полу своего длинного рваного плаща, он накрыл ею Хоуп, взял у Фейс саквояж и Чарити и повел их обратно по Скалистой дороге, туда, где приютилось множество маленьких хижин, перед которыми даже в дождь горели костры.
– Внутри хижин не разрешается разводить огонь из-за тростниковых крыш, – объяснил Котти, словно прочитав мысли Фейс. – Готовить нужно снаружи. На Брикфилд-Хилл хорошая глина, из которой можно делать кирпич и черепицу, но это могут позволить себе только богачи. Быть может, госпожа Блэксток, со временем мы построим для вас такое жилище. Вот мы и пришли!..
Он свернул к одной из хижин, находившейся в совершенно плачевном состоянии:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37