С раздражением постукивая по высохшим кукурузным стеблям, она брела по опустевшему огороду позади хижины. Сейчас, к середине сиднейской зимы, в огороде совсем ничего не осталось, хотя нельзя сказать, что он когда-нибудь давал богатый урожай. Каждый год с момента своего прибытия в Новый Южный Уэльс они упорно засаживали грядки и значительно реже снимали хоть какой-то урожай. Почва здесь оказалась слишком неплодородной и не обеспечивала растениям нужного питания.
«И все остальное в здешних местах такое же убогое, – с горечью подумала она, – и мы так же бедны, как эта земля!» Нет, это не совсем так, оборвала себя Хоуп. Да, конечно, они бедны. То небольшое жалованье, которое получали она и Чарити, работая теперь вместе с матерью за ткацкими станками, лишь немного улучшало их жизнь. Однако здесь не было таких морозных зим, которые еще помнились ей по Лондону, и Котти всегда заботился, чтобы у них было достаточно еды.
Котти! Как это один и тот же человек может доставлять и столько радости, и столько боли? Иногда Хоуп казалось, что она умрет от любви к нему, а иногда она его люто ненавидела. Хоуп в сердцах ударила по подвернувшемуся под руку кукурузному стеблю и сердито вытерла вновь набежавшие слезы.
Сегодня утром она пожаловалась матери, что плохо себя чувствует, и попросила разрешения не ходить на работу. И это вовсе не ложь: после того, что сказал им Котти вчера вечером, у нее непрерывно ныло сердце. Тут, словно подслушав ее мысли, из хижины появился Котти и направился в ее сторону. Хоуп замерла и, ощущая боль в груди, ждала его приближения. Глядя на него в последнее время, она не переставала удивляться и восхищаться. Он вырос таким стройным и широкоплечим! Его прежде худощавое лицо округлилось, сделалось красивым и смуглым, тонкая мальчишеская шея стала мускулистой и крепкой, а под носом пробивались рыжеватые усики, которые он тщательно сбривал. «Лицо должно быть гладким, чтобы девушкам хотелось поцеловать его», – часто любил говорить он, к досаде Хоуп. Она всегда считала его красивым, даже когда он был еще мальчиком, но теперь, по-видимому, все женское население Сиднея разделяло ее мнение.
Ну что же, она понимала, что и сама тоже изменилась, и очертания ее фигуры стали совсем иными. От нее исходили невидимые волны, по которым безошибочно угадывалось, что она превращается в женщину, – так говорила ей мать. Но с точки зрения Хоуп, эти изменения происходили чересчур медленно, и Котти продолжал обращаться с ней так, словно она все еще была ребенком или младшей сестренкой, которую можно подразнить, над которой можно пошутить, но которую нельзя принимать всерьез. Даже сейчас против собственной воли она восхищалась им, глядя, как он с беспечной улыбкой подходит все ближе. Однако Хоуп знала, что у него крутой нрав и он способен на жестокость, – ей довелось наблюдать это. Однажды, больше года назад, когда она и Котти гуляли в Госпитальной гавани, к ним пристал подвыпивший бродяга. Он насмешливо посмотрел на Хоуп и отпустил скабрезное замечание. Котти возмутился, и хулиган, твердо уверенный, что запросто справится с юношей, полез в драку. В мгновение ока все было кончено. Хоуп никогда не видела, чтобы кто-нибудь действовал так быстро и энергично, как Котти. Он легко увернулся от неуклюжего удара дебошира, и, прежде чем Хоуп осознала, что произошло, хулиган уже лежал на причале без сознания.
Хоуп была одновременно восхищена и потрясена случившимся. Она ненавидела жестокость в любом ее проявлении, но то, что Котти встал на ее защиту, показалось ей таким романтичным и напомнило те истории, которые она читала в маминых книжках. Теперь-то Котти, безусловно, поймет, что она уже не ребенок, а женщина, к которой мужчины могут проявлять интерес. Но Котти быстро вывел ее из этого приятного заблуждения, проворчав: «Это научит пьяного грубияна, как приставать к невинному дитяти!»
С Хоуп и другими членами ее семьи Котти был неизменно вежлив, ласков, добр и предупредителен донельзя. Иногда он мог резко ответить ей или Чарити, но Хоуп должна была честно признать, что, как правило, они сами его провоцировали. Временами она не могла сдержаться, чтобы не подразнить его, да и Чарити стала напоминать маленького вредного чертенка. Однако ни разу за все эти годы Котти не сказал Фейс Блэксток ни единого грубого слова. Хоуп не могла припомнить, чтобы Котти когда-нибудь повысил голос, разговаривая с ее матерью. Но воспоминание о его жестокости, проявленной в тот день на причале, не покидало ее, словно в дальнем уголке сознания появилась крошечная зарубка на память.
– Ты собираешься весь день стоять здесь и дуться? – поинтересовался Котти с ехидной улыбкой.
– Что хочу, то и делаю, Котти Старк! – Хоуп вздернула подбородок.
– Конечно, дорогая. Но твоя мать беспокоится о тебе, думает, что ты заболела, ну, и все такое прочее. Если ты действительно больна, тебе лучше лечь в кровать.
– Мне нужен свежий воздух!
– Хоуп… – Он замолчал и вздохнул. – Я же не собираюсь возвращаться в Англию или уезжать на расстояние в несколько лье. Я просто перебираюсь в Скалы, которые в нескольких минутах ходьбы отсюда.
– Скалы – такой опасный район, что мама запрещает нам даже приближаться к ним, и тебе это хорошо известно. Я думаю, ты переселяешься туда, просто чтобы избавиться от нас.
– Да нет, Хоуп, ты же прекрасно знаешь, что это совсем не так. Ты, Чарити и ваша мама – моя единственная семья.
– Ты теперь взрослый человек, – пробурчала она, – тебе больше не нужна семья.
– Мне и сейчас нужна семья, и будет нужна всегда. – Он снова улыбнулся и протянул руку, чтобы коснуться щеки Хоуп, но она уклонилась, а он, сделав вид, что не заметил этого, как ни в чем не бывало продолжил: – Правильно, вам не следует ходить в одиночку в Скалы, но если вдруг кто-нибудь из вас захочет посетить «Корону», только скажите, и я провожу вас туда.
– С тобой может что-нибудь случиться, тебя могут убить! – выкрикнула Хоуп первое, что пришло ей в голову.
– Я сумею за себя постоять, и ты это прекрасно знаешь.
– Откуда ты взял столько денег, чтобы выкупить таверну? Ты же еще не старый.
– Только что ты сказала, что я взрослый человек. – Его улыбка стала еще шире. – Давай будем считать, что я экономил и копил.
– За все эти годы, что мы знакомы, ты так и не объяснил, чем зарабатываешь себе на жизнь.
– Верно, не объяснил. – Его улыбка пропала, а голубые глаза пристально взглянули на Хоуп.
– Ну и?.. – требовательно спросила она.
– И сейчас не собираюсь этого делать. Быть может, когда ты станешь постарше, я расскажу тебе.
– Я уже достаточно взрослая!
– Может быть, тебе так и кажется, но думаю, что мне виднее.
– Должно быть, это что-то плохое, раз ты стыдишься рассказать. – Она взглянула ему в глаза.
– Нет, это не так, но… – он сделал глубокий вдох, – но это, как говорится, незаконное занятие, и лучше, чтобы ты о нем ничего не знала. Во всяком случае, пока не подрастешь.
– Я думаю, ты уходишь от нас потому, что у тебя есть девушка!
– Девушка? – Он перехватил ее испуганный взгляд и рассмеялся. – Ничего подобного, Хоуп. Я ведь уже объяснял тебе, что теперь я буду новым владельцем «Короны» и поэтому мне необходимо жить там.
– Я тебе не верю, ты что-то скрываешь от меня.
– Думай что хочешь, но…
Не дослушав, Хоуп повернулась и с высоко поднятой головой зашагала к хижине, а Котти ошеломленно смотрел ей вслед, пока за ней не закрылась дверь. Сколько он ни ломал голову, все равно не мог понять, почему ее так расстраивает его переезд в Скалы. Он и в дальнейшем собирался уделять семье Блэкстоков не меньше, чем сейчас, времени, но если он станет хозяином таверны «Корона», он должен все держать под контролем, а это требует его постоянного присутствия. Пожав плечами, он выбросил из головы мысли о Хоуп – что бы ее ни беспокоило, ей придется с этим мириться – и направился к «Короне», предвкушая предстоящее объяснение с господином Беллером.
Многие годы Котти лелеял сокровенную мечту – стать владельцем собственной таверны. Благодаря этому он не только приобрел бы стабильный источник дохода, но и обеспечил бы себе определенное положение в обществе. Для сироты, который вынужден был пробиваться в жизни всеми возможными способами, это будет величайшим успехом.
Последние шесть лет он потратил не зря, и ром все так же высоко котировался в качестве товара для обмена. Хотя теперь в колонии ходило значительно больше денег, чем раньше, наличных все равно было немного. В основном попадались иностранные монеты – гульдены, иоганнесы, гинеи, мухуры, испанские доллары и дукаты, – оставленные здесь чужеземными моряками. По идее, поставлять валюту должна была матушка Англия, но Новый Южный Уэльс еще считался исправительной колонией, а зачем заключенному наличные деньги? Цены указывались в стерлингах, и для пересчета их в другую валюту существовало только два способа: либо воспользоваться бюллетенями Британского правительственного казначейства, либо казначейскими ведомостями, присылавшимися офицерскому корпусу. Однако «ромовый» курс оказывался гораздо предпочтительнее и часто приносил доход на двадцать пять процентов выше, чем любой из правительственных курсов.
Но и в торговле ромом за последние несколько лет произошли некоторые изменения. Когда капитан Филлип Гайдли Кинг был официально назначен третьим губернатором колонии, он объявил, что отныне страна делится на два класса – тех, кто продает ром, и тех, кто его пьет. За период правления предыдущего губернатора войска гарнизона Нового Южного Уэльса под командованием подполковника Джонстона приобрели огромную силу и практически монополизировали торговлю ромом, так что в обиходе гарнизон именовали Ромовым корпусом. Сам Джонстон опирался на богатых и влиятельных владельцев плантаций, среди которых не последнее место занимал Джон Макартур, получивший прозвище Возмутитель спокойствия Ботани-Бей.
Губернатор Кинг энергично взялся за управление колонией, твердо веря, что сумеет лишить военных власти, но очень скоро обнаружил, что осуществить это не так уж и легко. Прежде всего губернатор решил запретить военным участвовать в торговле ромом и ограничить ввоз спиртных напитков. Препятствия к этому возникали на каждом шагу, и вскоре Кинг понял, что регулировать ввоз алкоголя невозможно. «Мне мешают всеми способами, какие только могут изобрести хитрость и мошенничество», – часто говорил он, оправдывая свои неудачи.
Чтобы обойти запрет на торговлю спиртным, военные открывали собственные таверны и винные лавочки, записывая их на своих любовниц, а также не брезговали заниматься контрабандой. Таким образом, отношения между губернатором Кингом и военными достигли критической точки, и дело дошло до того, что офицеры отказывались посещать губернаторский дворец и не являлись даже на официальные приемы.
Ограничение на ввоз спиртных напитков не принесло ничего хорошего и прежним владельцам таверн. Количество легально разрешенного к продаже спиртного было столь ограниченно, что некоторые владельцы таверн были вынуждены сворачивать свой бизнес. В число таких пострадавших попал и Роберт Беллер, нынешний владелец «Короны».
А Котти тем временем процветал, продолжая доставлять контрабандный ром и продавать его в несколько раз дороже первоначальной стоимости. Кроме того, он открыл в Скалах собственную питейную лавку, но зарегистрировал ее на имя некоего Джейсона Фаулера, которого нанял туда на работу.
Винная лавка обычно представляла собой просто хижину или чулан, прилепившийся к более фундаментальной постройке. Там размещались полки с напитками, а стойку заменяла широкая ставня, откидывавшаяся на день, что давало возможность посетителям пить свое зелье прямо на улице.
Такие лавочки переманивали часть клиентов таверн, и некоторым содержателям постоялых дворов, чтобы свести концы с концами, приходилось время от времени занимать деньги, как правило, под неимоверно высокие проценты. Котти не собирался становиться ростовщиком, но, будучи в курсе всех событий, он как-то услышал, что Роберт Беллер попал в чрезвычайно стесненное положение и нуждается в ссуде. Котти моментально организовал ему эту ссуду, но через посредника и в обмен получил закладную на «Корону». Первый заем был сделан два года назад, а с тех пор Беллер занимал деньги четыре раза и, конечно, не мог вернуть даже основную сумму, не говоря уж о набежавших процентах. Итак, наконец пришло время расплачиваться. Беллер хотел договориться о продлении срока, но благодаря стараниям Котти ему не удалось вовремя найти своего кредитора. Сегодня Беллеру предстояло узнать, кто же на самом деле давал ему взаймы.
Котти посчитал, что сумма, одолженная Беллеру, как раз составляет стоимость «Короны». Вероятно, другую таверну он мог бы купить намного дешевле, но Котти мечтал о «Короне». Причиной тому отчасти служила ностальгия: многие годы «Корона» служила ему домом, и он видел, как много изменилось там со времени отъезда Муров. А кроме того, Котти жаждал мести. Он с удовольствием представлял себе, как будет выглядеть Беллер, когда узнает, кто отбирает у него «Корону». Быть может, Беллер был не так уж и плох, но Котти не мог забыть, как несправедливо и безжалостно этот человек с ним обошелся. Беллер больше не готовил еду, он закрыл кухню и продавал только спиртные напитки – это еще раз доказывало его полную непригодность к роли хозяина таверны, – и в итоге превратил «Корону» в обычную питейную лавку, только очень большую.
Идти в «Корону» было еще рановато, и Котти отправился в свою питейную лавку, расположенную на улице Сержанта Мейджора, возле дока. С тех пор как Блэкстоки прибыли в Сидней, таверн здесь стало гораздо больше и теперь насчитывалось около тридцати, а питейных лавочек и погребков вообще было не счесть. Котти улыбнулся, вспомнив названия некоторых заведений: «Русалка», «Плавучая тюрьма», «Три веселые сестрички», «Напрасный труд». Не меньше, чем таверн, в Скалах было игорных домов и борделей, и по ночам по узким темным улочкам района бродили бандиты, воры и убийцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37