– Еще чего придумал, – буркнул он, когда котенок стал лизать его лицо своим шершавым, как наждачная бумага, языком. – Тебя же стошнит после этого.
– Видимо, хочет загладить свою вину, – заметила Энни, подходя к Хэпу с баночкой мази. – Будет немного жечь, но ничего не поделаешь – от кошачьих царапин может начаться заражение.
– Особенно после того, как искупался в такой воде. – Стараясь избавиться от неприятного вкуса во рту, Хэп повернул в сторону голову и сплюнул. – Да в ней целые тонны мела.
– Это уж точно. На, держи.
Она вручила ему баночку, но, прежде чем заняться его царапинами, направилась к вьюкам, нашла в одном из них кусочек ткани, намочила его в небольшом количестве драгоценной влаги, намылила щелочным мылом и, возвратившись, протянула Хэпу:
– Это очень сильное мыло – надеюсь, поможет.
Он тер себя до тех пор, пока полностью не удалил засохшую грязь, после чего надел чистые брюки и рубашку, но не стал ее застегивать, чтобы Энни могла обработать его ранки и ссадины. Пока она втирала мазь, он, прищурившись, смотрел на солнце, пытаясь определить время по его положению на небосклоне, затем проговорил:
– Хотелось бы надеяться, что до ущелья с источником нам удастся добраться еще засветло. Там и устроимся на ночь. – Он снова посмотрел на нее, улыбнулся уголками губ, отчего стал похож на мальчишку, и добавил: – Я сделаю отличную постель из опавших кедровых иголок.
Она почувствовала, как у нее вспыхнули щеки, и отвела взгляд в сторону.
– Сегодня я могу обойтись и без постели. Я готова спать где угодно и на чем угодно.
Его охватило острое чувство разочарования, но он напомнил себе, что она и так позволяла ему гораздо больше, чем он мог надеяться. Для мужчины, у которого никогда раньше не было постоянной женщины, он слишком многого хочет. Достаточно посмотреть ей в глаза, чтобы в этом убедиться.
Он глубоко вздохнул и, кивнув, произнес:
– Они тебе кое о чем напомнили? Я имею в виду – сегодняшние индейцы?
– В общем-то да, – ответила она, закрыв глаза, затем решилась встретиться с ним взглядом. – Думаю, все дело в их боевой раскраске.
– Ты вела себя мужественно, Энни, и не показала им, что боишься.
– Тем не менее я боялась, Хэп. Когда тот, что ехал впереди, понесся к нам с копьем, мне стало по-настоящему страшно. – Она помазала еще одну, последнюю, царапину на шее Хэпа и закрыла баночку. – Я подумала, что он может убить тебя, и тогда…
Она не могла заставить себя даже произнести это вслух.
– Какого же черта, в таком случае, ты бросилась им навстречу? – спросил он сердито. – Он же был у меня на мушке.
– Я просто должна была это сделать. Во-первых, мне нужно было узнать, где можно найти квахади. А во-вторых, я хотела себе доказать, что смогу посмотреть им прямо в лицо, – произнесла она задумчиво, пытаясь понять, что ее толкнуло на это. – Умом я понимала, что он меня, скорее всего, не тронет, ну а в душе… а в душе я ужасно боялась. Кроме того, я понимала, что если ты убьешь его, разговора с ними не получится.
– Ты даже не представляешь, Энни, как мне хотелось нажать на курок.
– Если когда-нибудь у тебя на мушке окажется Ветвистый Дуб, то уж поверь – я тебе в этом случае не помешаю. И я бы многое отдала, чтобы увидеть, как он поплатится за то, что сделал с Джоуди.
– И с тобой.
– Да, и со мной тоже. Все эти годы я надеялась, что кто-нибудь отправил его на тот свет, что он уже понес наказание. Я понимаю, это не по-христиански, но я молила бога об этом с того самого дня, как Ветвистый Дуб увез меня с собой.
В ее глазах была такая боль, что ему захотелось обнять ее и крепко прижать к себе, но он понимал, что, если он это сделает, им уже сегодня не уехать отсюда. А оставаться было нельзя. Здесь, на берегу реки, на открытом месте, они были отличной мишенью, и кто бы поручился, что другие команчи, которые могут здесь появиться, окажутся такими же дружелюбными.
– Если не возражаешь, я бы предпочел поскорее избавиться от этого запаха.
– Ты имеешь в виду мазь?
– Нет, реку.
Он поднял свой кольт и, прокрутив барабан, вынул из него все патроны.
– Как только я его вытру и смажу, можно будет отправляться. Нельзя допускать, чтобы в нем оставалась грязь. – Он обвел взглядом открытое пространство вокруг и добавил: – Знаешь, не помешает проверить, в порядке ли «генри» – думаю, будет лучше, если дальше ты поедешь вооруженной. Ты ведь знаешь, как пользоваться винтовкой?
Она снова закрыла глаза, вспомнив тот день, когда вынуждена была стрелять из «генри» Итана по индейцам, и тихо ответила:
– Да, знаю.
– Тогда я за ним схожу. И не будем больше задерживаться. Мне никогда это место не нравилось.
Некоторое время спустя он трясся в седле рядом с молчаливой, ушедшей в себя Энни и думал, до чего же, должно быть, ей нелегко забыть прошлое. Какой бы самозабвенно страстной она ни была в его объятиях, даже в такие моменты он иногда замечал в ее глазах страх. До сих пор ее порою преследовали кошмары, и единственное, чем он мог помочь в подобных случаях, – это крепко прижать ее к себе и не отпускать, пока не успокоится.
– А что, если он еще жив, Энни? Что, если ты с ним столкнешься лицом к лицу?
Лучше бы он не произносил этих слов, не бередил ей душу, особенно после того, что она недавно ему сказала, но слово не воробей, вылетит – не поймаешь.
– Даже не знаю. – Она шумно вздохнула, затем медленно проговорила: – Каким бы он ни был чудовищем, я не хочу, чтобы ты отомстил за меня ценой своей жизни. Так что если мне и придется с ним встретиться, я ограничусь тем, что спрошу у него, кому он продал Сюзанну. Уверена, Хэп, он хорошо знал этого воина.
– В таком случае этот сукин сын признается у меня как миленький, – решительно заявил Хэп. – И только после этого я прикончу его.
Говорил он это вполне серьезно. Он не знал, как, где и когда это будет, но был твердо уверен, что придет тот день, когда он разыщет Ветвистого Дуба и прикончит его. Причем сделает это по возможности медленнее, растягивая его мучения. Но даже такая смерть не будет достаточной платой за ад, через который прошла Энни по его вине.
– Он сказал тогда, что это был квахади, – снова заговорила она. – Но, возможно, морочил мне голову. В то время я еще не могла отличить одного индейца от другого, а позднее мне стало известно, что в этом военном отряде были нокони и даже несколько человек из племени кайова. Но Ветвистый Дуб, – произнесла она с горечью в голосе, – сказал, что продал ее именно кому-то из квахади. А когда я спросила у него, кому, он мне его имени не назвал. Темная Вода, стараясь сделать мне больно, сказала, что это был кайова и что он убил Сюзанну, но я ей не поверила. Она меня ненавидела, поэтому могла сказать все что угодно.
– Какая еще Темная Вода?
– Его старшая жена. Их у него было две, причем родные сестры. Младшую звали Подгоревшая Каша, хотя это имя ей дали еще до того, как он на ней женился. Она была ничем не лучше Темной Воды.
Так много она раньше не рассказывала о своей неволе. Надеясь услышать больше – нечто такое, чего она никогда и никому еще не говорила, – он слушал ее не прерывая. Она держала все это в себе слишком долго, и, кто знает, может быть, открывшись ему, почувствует себя спокойнее.
– Если бы он дал им понять, что они могут не замечать меня, многое, вероятно, было бы иначе, но он этого не сделал, – медленно выговаривая слова, продолжала она. – Он им сказал, что хочет получить за меня – а точнее, за мои волосы – много лошадей. Ему очень нравились мои волосы – и волосы Гретхен тоже, – из-за их золотистого цвета. Гретхен он держал в постоянном страхе, во всех подробностях описывая ей, как красиво будут смотреться ее волосы на его шесте со скальпами. Ему нравилось видеть ее перепуганной. И она, нужно сказать, смертельно боялась его.
– О господи!
– Меня он держал у себя как раз по противоположной причине: я не показывала ему, что боюсь. Мне кажется, это превратилось в своего рода игру, и ему было важно выиграть, заставить меня уступить. Ну и, разумеется, была другая, очевидная причина, – добавила она тусклым голосом. – Но что бы он со мной ни делал, я поклялась себе держаться до конца и никогда не кричала и не плакала. Мне просто нельзя было позволить ему одержать победу.
– Послушай, Энни…
Но она словно не слышала его.
– Должно быть, именно поэтому Темная Вода и ненавидела меня так сильно. Она боялась, что он может жениться на мне, и тогда я займу такое же положение, какое имели она и Подгоревшая Каша. У них в голове не укладывалось, что мне это может быть не нужно. Из опасения, что он на мне женится, они сделали все, чтобы у меня случился выкидыш, но им нечего было опасаться: Ветвистый Дуб слишком меня ненавидел, чтобы сделать своей женой. Хотя роды были мучительными, я была рада, что младенец родился мертвым. Я предпочла бы умереть, но только не становиться матерью его ребенка.
Говорила она тихим, монотонным, бесцветным голосом. И вдруг он почувствовал, что боится дослушивать рассказ. Эта пустота в ее душе пугала его даже больше, чем слезы. Рассказанное ею еще долго не будет давать ему покоя.
– Энни, я не допущу, чтобы ты пережила подобное еще раз, – негромко произнес он. – Обещаю тебе: если произойдет самое худшее и я увижу, что проиграл, ты уйдешь из жизни вместе со мной. А последнюю пулю я оставлю себе.
При этих словах она словно вышла из транса. Взгляд ее стал более сосредоточенным, и она медленно покачала головой:
– Нет, Хэп, на этот раз все будет иначе. Во-первых, я еду к ним по собственной воле, а во-вторых, я могу говорить на их языке достаточно сносно, чтобы они понимали меня. Теперь у меня даже есть свое имя на языке команчей – Салеавеа, Далеко Бредущая Женщина. Уверена, что, поскольку здесь нет Ветвистого Дуба, Темной Воды или Подгоревшей Каши, которые могли бы опровергнуть мои слова, я, как и Клей Макалестер, могу сойти у индейцев за нермернух.
– Но ты ведь, в отличие от него, женщина, Энни.
– А какая разница? – Она посмотрела на него и горько улыбнулась. – Если попавший к ним человек каким-то образом умудряется выжить, они со временем начинают воспринимать его как одного из своих. Даже если это белая женщина. Жена Грохочущего Грома сначала была просто пленницей, но после того, как он на ней женился, к ней стали относиться так, будто она родилась индианкой. И когда она умерла от родов, он громко стенал и убивался по ней, а женщины в его семье в знак траура исполосовали себе ножами грудь и обрезали волосы. Темная Вода была единственной из известных мне команчей, которая считала, что эта женщина недостойна была такой чести. – Энни помолчала, затем задумчиво произнесла: – Так что, как видишь, не все они похожи на Ветвистого Дуба.
– Но не забывай, что Грохочущий Гром взял эту белую женщину в плен, – резко возразил Хэп. – Он оторвал ее от семьи.
– Ничего подобного. В этом отношении он был похож на Молодого Быка – никого никогда в плен не брал, считая, что это означало бы лишние хлопоты. Ее он выкупил из чистой жалости, потому что кайова, которому она принадлежала, жестоко с ней обращался. В ответ на его доброту она приняла и двух лошадей, которых он ей привел, предлагая стать его женой, и само предложение. Кстати, Грохочущий Гром пытался купить и меня у Ветвистого Дуба – это была еще одна причина, из-за которой Темная Вода так меня ненавидела.
– Не забудь мне напомнить, чтобы я поблагодарил его в вечерней молитве, – насмешливо произнес Хэп.
Она некоторое время колебалась, затем взглянула ему прямо в глаза и сказала:
– Одно время мне даже хотелось, чтобы он меня купил, как в этом ни стыдно признаться. Я готова была на все, лишь бы вырваться из ада, в котором жила. Тебя это, наверное, шокирует?
– Вовсе нет. Я всегда считал, что, какие бы поступки ни совершил человек, чтобы выжить, никто не вправе осуждать его за это. Ты делала то, что вынуждена была делать, и я восхищаюсь твоим мужеством.
На глаза ей навернулись горячие слезы, сердце переполнилось щемящим чувством благодарности, и она, с трудом сглотнув подступивший к горлу комок, взволнованно произнесла:
– Спасибо. Я не знаю никого другого, кто смог бы такое сказать. Знаешь, я вдруг почувствовала себя ужасно счастливой.
Казалось бы, ему должно быть приятно такое услышать, но в ее словах отсутствовало нечто для него очень важное, и это больно ранило. Ему не нужна была ее благодарность; ему нужно было другое – чтобы она любила его. Он хотел услышать от нее слова любви, но она их еще ни разу не произнесла. Ни единого разу.
Вслух он только сказал:
– Давай-ка поторопимся, Энни. До наступления темноты нам нужно проделать не меньше десяти-двенадцати миль. Мне хотелось бы добраться до тех кедров, пусть даже это тебя и не волнует. Мне хочется спать на мягкой постели.
19
Плато Льяно-Эстакадо, на которое они выехали, представляло собой пересеченную пустынную местность, простиравшуюся по обе стороны от границы между Нью-Мексико и Техасом и почти доходившую до индейской территории в Оклахоме. Эти земли в те годы знали одни лишь команчи и те из мексиканцев, кто торговал с ними. Через несколько месяцев сюда придет 4-й кавалерийский полк во главе с полковником Раналдом С. Маккензи, но Хэп, окидывая взглядом раскинувшиеся перед ним горные равнины, сплошь покрытые травой, с трудом представлял себе, каким образом Маку удастся управлять этой обширной территорией. Одни проблемы со снабжением чего стоят!
Местность казалась однообразной, но впечатление это было обманчивым: луга и пастбища, тянувшиеся на многие мили, неожиданно заканчивались отвесными обрывами и зияющими расселинами, и казалось, что земля в этом месте раскололась до самой сердцевины. А далеко внизу, на самом дне, протекал небольшой ручеек, сумевший за тысячелетия прорезать в твердой породе глубокое ущелье.
С востока на запад Льяно-Эстакадо пересекали девять рек. Их притоки в верховьях, глубокие каньоны, по которым они протекали, крутые откосы и головокружительно высокие скалы по сторонам, – все это придавало пейзажу неземную, пугающую красоту. Хэп и Энни добрались до самого сердца Команчерии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38