Обсохнув на теплом воздухе, он налил в кастрюльку воды, установил на седле зеркальце и принялся намыливать лицо. «Напрасно стараешься. Все равно в ее глазах ты будешь грубым, неотесанным мужланом». Пусть даже и так, но это вовсе не означает, что он должен выглядеть хуже, чем может. Прежде чем начать бриться, он внимательно рассмотрел свое отражение, пытаясь определить, не старят ли его усы. Решив, что старят, он без колебаний избавился от них. Он считал, что ему не стоит пренебрегать ни единой мелочью, чтобы казаться хоть немного привлекательнее. В довершение всего он побрызгал на себя сиреневой водой, купленной в Форт-Силле. В такую жару это не помешает.
С волосами было посложнее. Он вздохнул и, вынув из седельного вьюка расческу, принялся старательно распрямлять прилипшие к голове мокрые пряди, пытаясь возвратить волосам их обычную (впрочем, столь ему ненавистную) волнистость. Он собирался купить по дороге «бальзам Харрисона» – специальную жидкость для волос, с помощью которой можно было бы придать им нужную форму, но везде, где он останавливался, бальзама не оказывалось. Так что его непокорным кудрям ничто не мешало проявлять свой буйный нрав. А в том, что они норовисты, не было никаких сомнений.
В конце концов он сдался и, натянув на себя чистую одежду, уложил все принадлежности на место и вскочил в седло. Скорее всего, его внешность не представляет для Энни Брайс особого интереса, но, по крайней мере, он сделал все возможное, чтобы произвести на нее благоприятное впечатление. А теперь ему предстояла нелегкая задача убедить ее не торопиться с поездкой в Команчерию, а сначала побывать в Остине и еще раз попытать счастья у тамошних чиновников.
Зная, что вернется не скоро, если вообще когда-нибудь вернется, Энни пропалывала мотыгой землю на могиле Итана, готовя ее под цветник. Ей хотелось перед отъездом придать этому месту как можно более привлекательный вид. Опустившись на колени, она отбросила в сторону последний из выкопанных сорняков и принялась заостренным концом садовой лопатки проделывать лунки в земле, которую накануне полила водой, чтобы сделать помягче. Затем аккуратно отделила друг от друга выкопанные с корнем полевые цветы и стала сажать их по одному в каждую лунку. Даже в том случае, если ей не суждено возвратиться домой, полевые цветы будут долгие годы расцветать вновь и вновь, украшая это столь дорогое ей место.
Она окинула взглядом ровные ряды высаженных цветов и, оставшись довольна своей работой, встала на ноги и вытерла запачканные руки о фартук, надетый поверх голубого ситцевого платья. Ну вот, кажется, все. Теперь ей остается только дождаться Джима Уиллетта, который приедет забрать котят, козу и кур, и тогда она сможет отправляться в город за провиантом и всем прочим, необходимым в дороге.
Отступив на несколько шагов назад, она остановила взгляд на деревянном кресте, поставленном под деревом рейнджерами. Хэп Уокер написал тогда на кресте черной краской печатными буквами:
ИТАН БРАЙС, СУПРУГ И ОТЕЦ.
Ушел из жизни сент. 1870.
– Я еду к ним за Сюзанной, Итан, – прошептала она. – Я возвращаюсь туда, чтобы забрать нашу девочку. Она жива, Итан. Я это знаю, я просто чувствую это.
– Энни! Энни Брайс!
Энни вздрогнула от неожиданности и резко обернулась. Растерявшись, она не знала, смеяться ей или плакать: через поле на чалом коне к ней приближался Хэп Уокер. Подобрав юбки, она импульсивно бросилась ему навстречу, затем, немного не добежав до забора, опомнилась и в смущении остановилась. Первым ее побуждением было спрятать за спину руки. Но она подавила это желание и, отбросив со лба тыльной стороной руки влажные волосы, замерла в ожидании. Он соскочил на землю и направился к ней.
Она оказалась намного красивее, чем запомнилась по последней их встрече. Теперь она была совсем не худой, и после нескольких месяцев хорошего питания щеки ее округлились и порозовели, отчего она казалась еще более миловидной. Он остановился в метре от нее, упиваясь ее красотой, словно томимый жаждой путник, наконец добредший до источника. Все в ее облике вызывало восхищение – и волосы, в которых, отражаясь, играло яркое солнце, и чудесная, слегка загоревшая кожа, и ярко-голубые глаза, и соблазнительная выпуклость груди под строгим, как у школьной учительницы, платьем, и тонкий стройный стан. Уже от того, что он просто смотрел на нее, у него пересохло в горле.
– Вы чертовски хорошо выглядите, Энни, – только и смог выговорить он.
– Вы тоже выглядите неплохо, – улыбнулась она.
Он казался ей сейчас крупнее и выше, чем тот Хэп, которого она помнила. Белая с открытым воротом рубашка выгодно оттеняла его потемневшую на солнце шею. Затем ее взгляд перешел на его лицо.
– Я вижу, вы сбрили усы, – заметила она простодушно.
– Да, и что вы на это скажете?
– Вы стали каким-то другим.
– Хуже или лучше?
– Просто другим, – и она отступила назад. – Знаете, я не думала, что вы вернетесь.
– Проезжал мимо. Дай, думаю, заеду, – солгал он.
– Вот как?
– Ну да. Мне предложили работу в округе Карнз. Буду там шерифом.
Ее глаза округлились:
– Ведь это Хелена, если не ошибаюсь?
– Верно, она. У них там иногда бывают маленькие неприятности, – проговорил он, сознательно преуменьшая опасность новой работы.
– Вы хотите сказать, там постоянно убивают людей? По крайней мере, об этом все время пишут в газетах.
Тут она спохватилась, вспомнив о законах гостеприимства, и протянула ему руку, но в тот же момент отдернула ее.
– Я рада, что вы заехали. Прошу вас, пойдемте в дом, я сварю вам кофе… – Она прикусила язык и, взглянув на него, пробормотала: – Совсем забыла – ведь вы же терпеть не можете кофе.
– Меня устроит и просто вода.
– Может быть, останетесь на ужин? Ведь вам не обязательно ехать прямо сейчас?
– Да, у меня есть в запасе пара дней.
– Ну вот и хорошо.
Она была ему искренне рада, но память о том, как они расстались перед Рождеством, все же заставляла ее чувствовать себя неловко.
– Мне бы очень хотелось, чтобы вы у меня погостили, но завтра утром я собралась уезжать. Правда, на денек я, пожалуй, могу задержаться, чтобы послушать, как ваши дела, и рассказать о своих.
– Я как раз и заехал к вам, чтобы об этом поговорить – о вашем отъезде, я имею в виду. Давайте сделаем так: вы идите в дом – там все-таки попрохладнее, а я отведу Реда в сарай. И сразу присоединюсь к вам.
– Хорошо, тем более что мне все равно надо сначала вымыть руки – я высаживала цветы перед отъездом.
– Что ж, до встречи.
Он смотрел ей вслед, пока за ней не закрылась дверь, а затем повел коня на скотный двор. Итак, он у нее дома, и он видел ее, и она так же привлекает его, как и прежде. А значит, настала пора принимать решение, как поступать дальше. Одно дело вмешиваться не в свои дела, когда тебя об этом просят, и совсем другое – когда ты навязываешься. Но он все равно добьется, чтобы освобождение девочки стало и его делом. Иначе он никогда не сможет жить в ладу со своей совестью.
Идя через двор к дому, он задержался у насоса, чтобы намочить руки и пригладить волосы. А дойдя до двери, прежде чем войти в дом, отстегнул и снял пояс с кобурой. Затем открыл дверь, повесил пояс на крючок для одежды и только после этого прошел на кухню. Энни, умытая и причесанная, стояла у стола и резала хлеб. Когда он вошел, она улыбнулась и сказала:
– Я подумала, что вы, скорее всего, ничего сегодня не ели, и решила предложить вам хлеб с маслом и джемом. Хлеб, между прочим, я испекла утром. Надеюсь, это поможет вам продержаться до ужина.
– Спасибо.
Она достала горшочек с маслом и продолжала:
– Если вам удастся поймать цыпленка, я приготовлю его и сварю вам клецки – у меня есть отличный рецепт.
– Мне всегда нравились клецки, – признался он, – хотя вообще-то, Энни, я в еде неприхотлив, и мне угодить нетрудно.
Это было произнесено так, что она невольно обернулась и внимательно на него посмотрела. Затем, как бы между прочим, произнесла:
– На вас, я вижу, нет пояса с оружием. Надеюсь, вы не оставили его в сарае, потому что если вы имели такую неосторожность, то Генри, наверное, уже дожевывает вашу кобуру. Будь кольт не из металла, она бы и его съела. Хотя, я думаю, она все равно попытается.
– Нет, я внес его в дом и оставил у порога, – он попытался улыбнуться, но у него это не совсем получилось. – Я думаю, просить руки женщины, держа кольт наперевес, – наверное, не самый лучший способ.
Она так и застыла на месте, глаза ее сделались круглыми, а от лица отхлынула кровь.
– Что вы сказали? – тихо переспросила она.
Хэп не собирался быть столь прямолинейным, но раз уж он допустил такую оплошность, ему ничего не оставалось, как выкладывать все до конца. Он глубоко вздохнул и сказал:
– Вам не обойтись без мужчины, Энни. Я ведь знаю, что вы задумали, – отправиться в Команчерию и отыскать там свою дочь. Так вот, одной вам это не сделать – и глупо даже пытаться. Да более легкой для команчей добычи, чем женщина в каком-то несчастном тарантасе, просто себе и не представить. Вы пикнуть не успеете, как они вас отправят на тот свет, и что тогда станет с вашим ребенком?
– Но я хоть что-то буду делать, а не сидеть сложа руки. Хоть сделаю попытку освободить ее. Не могу же я допустить, чтобы военные вместе с индейцами убили и ее. А при чем здесь, простите, вы?
– Выслушайте меня. Я не большой мастер говорить, но много об этом думал, Энни, и должен сказать, что гораздо разумнее было бы попытаться найти кого-нибудь в Остине, кто мог бы вам помочь, чем…
– Думаете, я не пыталась? Могу вас уверить, они ничего не сделают, – произнесла она с горечью. – Кому я только не писала: и губернатору, и председателю законодательного собрания штата, и всем, кому только можно, и чего добилась? Вы бы почитали ответы, которые я от них получала. Им наплевать, Хэп, абсолютно на все наплевать. Тогда я поехала в Остин, чтобы поговорить с ними лично, но результат был тот же: им и дела до меня нет. По их убеждению, я просто должна забыть, что Сюзанна жила на свете. Но разве я способна на это?!
– Я вас понимаю.
– Вы уверены в этом? Или вы такой же, как другие мужчины, приезжавшие сюда со времени моего возвращения? Они тоже убеждены, что мне нужен мужчина, будто я, извините, какая-нибудь потаскуха, которая просто не может обходиться без… без…
– Ну разве я мог такое подумать, Энни? Впрочем, вы мне не дали договорить – я должен вам еще кое-что сказать.
– Вы меня извините, но я уже просто не в состоянии спорить ни с вами, ни с кем бы то ни было другим, – произнесла она устало. – Я не в силах больше ждать, я должна что-то делать.
– Кстати, все эти молодчики и близко бы сюда не подъехали, если бы вы были замужем. Так вот, я пытался сказать, что, если хотите, я поеду туда вместо вас. Раз другого выхода нет, готов отправиться хоть сейчас, Энни.
– Отправиться… хоть сейчас?.. – ошеломленно повторила она, не веря своим ушам.
– Ну да. Если вы считаете это действительно необходимым, можете рассчитывать на меня.
– Но почему? У меня нет никакого морального права соглашаться на вашу помощь, Хэп.
Или сейчас, или никогда, решил он.
– Думаю, если бы я стал вашим мужем, у вас появилось бы такое право. – Не осмеливаясь встретиться с ней глазами, он внимательно изучал рисунок на клетчатой скатерти. – У меня, возможно, куча недостатков, Энни, – и я даже не пытаюсь этого отрицать, – но попробуйте найти настоящего джентльмена, который согласился бы туда поехать. А я поеду.
– Ах, Хэп…
– Я как раз тот, кто вам нужен, Энни. Если необходимо, я становлюсь таким же беспощадным, хитрым и напористым, как мой противник. И я никогда не был трусом. Если я берусь за какое-то дело, то всегда довожу его до конца. И даже если увижу, что взялся за невыполнимое, лягу костьми, но все равно постараюсь сдержать слово. Мне тридцать семь, а вам тридцать. Я считаю, у нас с вами появился шанс начать все сначала, и мы не должны упустить его. – Решившись наконец поднять на нее глаза, он добавил: – Между прочим, за все время, что меня здесь не было, я выпил всего лишь бутылку виски, и то не один, так что не беспокойтесь – вам не достанется в мужья пропойца.
Она закрыла глаза и проглотила подступивший к горлу комок.
– Нет, Хэп, я не могу, просто не могу.
– Вам, наверно, противно обо мне даже думать? – осмелился он спросить, чувствуя, как сильно у него колотится сердце.
– Дело не в вас. Мне противна мысль о любом мужчине. У меня до сих пор такое ощущение, будто Итан где-то здесь, рядом. Это просто невыносимо. – По ее щекам покатились слезы, она задрожала и произнесла прерывистым шепотом: – Поймите, это невозможно. Я обманула бы вас, если бы согласилась.
– Послушайте, Энни, – он подошел к ней сзади и положил на плечо руку. – Обман – это когда человек не знает, кого берет в жены, но я-то хорошо знаю. – Он повернул ее к себе лицом и обнял за плечи. – Я всю жизнь рисковал, готов рискнуть и сейчас, обещая сделать все возможное и невозможное, чтобы ваша жизнь изменилась к лучшему.
– А что, если я сама не смогу измениться? Что, если никогда не смогу преодолеть себя? Если каждый раз, когда вы будете смотреть на меня так… словом, так, как смотрели на прошлое Рождество, меня будет мутить?
Он крепко прижал ее к себе и, гладя по голове, тихо проговорил:
– Не знаю, что они с вами сделали, но я человек упрямый и уверен, что заставлю обо всем этом забыть.
– А если не сможете?
– Я никогда ни к чему не принуждал женщин. Если вы не сможете измениться, что ж, я, как говорится, останусь при своих.
– Но все-таки почему, Хэп? Зачем вам это нужно? – прошептала она ему в плечо.
– Мне нужен домашний очаг, Энни. Такое место, куда я смог бы вернуться, когда все закончится. Где жили бы вы, ваша девочка и я.
В эту минуту, прижимая Энни к себе и произнося слова, которые, как он знал, ей хочется услышать, он и сам уже почти верил, что найдет ее дочь.
– Можете не отвечать мне прямо сейчас, – продолжал он. – Я понимаю, вам нужно время, чтобы все обдумать.
Она чувствовала себя в его объятиях удивительно уютно и спокойно, как за каменной стеной. Ей было приятно ощущать силу обнимающих рук, и она не спешила убирать голову с его плеча.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38