Доминик нерешительно сделал шаг ей навстречу. И остановился. Затем протянул руку, осторожно коснулся шелковистых рыжих волос. Сделал еще шаг, привлек Кэтрин к себе, а затем прильнул к ее губам.Кэтрин прижалась к своему цыгану. Приоткрыла губы. Кэтрин чувствовала привкус выпитого им вина и горько-сладкий дурманящий вкус сигары, но сильнее всего — какой-то только ему присущий вкус, от которого кружилась голова и слабели ноги. Она чувствовала его, его силу и желание.— Ты правда ведьма, — прошептал он, целуя ее лицо, шею, плечи. Сжав в ладонях ее груди, он ласкал их, превращая соски в острые, чуть подрагивающие пики. — Я хочу забыть тебя, но не могу. Я засыпаю, но ты приходишь ко мне во сне. Я все время думаю о тебе.— Доминик, — прошептала Кэтрин, — Доминик, видит Бог, как я тосковала по тебе.Руки его скользнули вниз, сжали ее ягодицы.— Как ты нужна мне, моя огненная кошечка, как я хочу тебя… и не могу иметь.Он целовал ее снова и снова, с неутолимой жаждой, и Кэтрин казалось, что она растворяется в нем. Она возвращала ему поцелуи и целовала его с тем же ненасытным желанием, мечтая лишь о том, чтобы быть с ним.— Доминик, — прошептала она срывающимся голосом. Он подхватил ее на руки и понес к беседке на холме на краю сада.— Я не должен был этого допускать, — проговорил он, опускаясь на скамью и усаживая ее к себе на колени. — Я говорил тебе, что не могу жениться. Ничего хорошего из этого не выйдет.— Мне все равно.— Тебе не все равно. Тебе никогда не было все равно. Останови меня, Кэтрин. Останови это безумие.— Завтра, — прошептала Кэтрин. — Завтра я снова стану прежней. А сегодня я твоя, остальное не важно.Доминик поцеловал ее долгим глубоким поцелуем.— Господи, как я хочу тебя.— Люби меня, Доминик. Я хочу почувствовать тебя внутри в этот последний раз.Она поцеловала его, и Доминик застонал. Он расстегнул брюки, выпустив свой твердый клинок, и Кэтрин сжала его в ладони.— Прошу тебя, — проговорила она нежно. Доминик поцеловал ее горячо, так, что она задрожала.— Каджори, — еле слышно пробормотал он, целуя. Его руки и губы творили чудо, создавали ей кровь, разжигали огонь, лизавший пламенем ее лоно.Когда Кэтрин, застонав, схватила его за безрукавку, Доминик усадил ее лицом к себе на колени, сжимая ее ягодицы. Ее лоно уже было податливым и влажным, когда он вошел в нее, заполнил собой, заставив сердце биться так часто, что она едва могла дышать.Кэтрин откинула голову. Доминик почти весь вышел из нее и следующим сильным толчком опять вошел — весь, так, что Кэтрин пришлось закусить губу, чтобы сдержать крик.— Ты моя, — сказал он нежно. — В моем сердце ты всегда будешь только моей. — Притянув ее к себе, он коснулся губами ее рта, раздвинул языком зубы, проник внутрь, коснулся нёба. Кэтрин запустила пальцы в его полосы и качнулась ему навстречу, чувствуя, как движется в ней его твердая плоть. Она металась, стонала, обхватив его шею, пока он, придерживая ее за бедра, вновь и вновь входил в нее.Через несколько минут она взметнулась за грань сознания, в блистающий мир с алмазными звездами, мир безграничной радости.Доминик последовал за ней в этот мир, выбросив в нее семя. Кэтрин вдруг поняла, что страстно хочет одного: чтобы семя его дало в ней росток, чтобы ребенок, которого она родит, был бы от него, а не от кого-то другого.Кэтрин не замечала, что плачет, пока Доминик не стал вытирать ее слезы.— Не надо, — прошептал он. — Не плачь.— Я не плачу, — ответила она. — Я никогда не плачу.Доминик прижал ее к себе, баюкая как ребенка, а она, словно маленькая девочка, уткнулась носом в его плечо. Так они сидели в темноте, прижавшись друг к другу, мечтая о том, чтобы эти последние мгновения никогда не кончались. Между тем ночь вступала в свои права: где-то ухнула сова, в пруду заквакали лягушки, застрекотали кузнечики. Прощальные аккорды оркестра напомнили им о том, что их время заканчивается.— Если бы я мог, я женился бы на тебе, — шептал ей на ухо Доминик. — Но я не могу.Кэтрин ничего не сказала.— Я обещал своей матери. Я поклялся себе самому. Я не дам ему победить.Кэтрин молча встала с его колен и поправила юбки.— Это не значит, что мне нет до тебя дела.Кэтрин пристально посмотрела на него, увидела муку в черных прекрасных глазах и прижала к груди его голову.— Делай то, что велит тебе долг.— Кэтрин…— Мне пора. Будем считать, что нам это приснилось.Доминик вздрогнул. Да, впереди много ночей, много снов, в которых она будет звать его и никогда не сможет дозваться. Впереди одиночество. И пустота.— Мой брак с Литчфилдом поможет решить… непредвиденные проблемы, — с напускной легкостью заявила Кэтрин. — Так что насчет этого можешь не волноваться.Как он хотел бы сейчас получить нож в спину!— Он сделал предложение?— Пока нет, но скоро сделает.— Могла бы подыскать мужа получше. Желающих вполне хватает.— У тебя кто-то есть на примете? — с сарказмом поинтересовалась Кэтрин. — Может, Стоунлей? Он ведь твой друг. Можешь предложить ему?Стоунлей в постели Кэтрин. Доминику стало противно.— Рэйн едва ли предоставил бы тебе больше свободы, чем я. Возможно, Литчфилд — действительно лучшая партия. Как только ты родишь ему сына, он окружит себя любовницами — если это то, чего ты хочешь.— Именно этого я и хочу, — сказала Кэтрин.— Возможно, после того, как ты выйдешь замуж, нам будет проще…Целый год Литчфилд будет наслаждаться прелестями жены. У Доминика судорогой свело мышцы.— Возможно, — эхом откликнулась Кэтрин, но Доминик знал, что она никогда не согласится стать его любовницей. Она останется верна мужу до конца своих дней. И не важно, будет ли она любить этого Литчфилда или нет. Но к Доминику Кэтрин не вернется никогда.— Тебе лучше идти, пока тебя не хватились.— Да.— Я обещал Мэйфилду, что поеду с ним на охоту, поэтому уехать раньше завтрашнего вечера не могу. Обещаю, что не встану у тебя на пути.— Так будет лучше.Кэтрин поцеловала его в щеку. Никогда прощание не было столь тягостным.— До свидания, мой цыганский любовник. Я никогда тебя не забуду.Кэтрин повернулась, но Доминик поймал ее за руку.— Кэтрин…— Не надо, прошу тебя.С этими словами она побежала вниз по тропинке. Доминик смотрел ей вслед. Сердце его разрывалось. Она нужна была ему, но он не мог взять ее, не мог, если хотел оставаться мужчиной в собственных глазах.Доминик сидел, глядя в пустоту. В душе бушевала буря. Он разрывался между любовью, чувством вины и чувством долга. Он не может нарушить клятву, но он безумно любит Кэтрин! «Кэтрин, — думал он, — зачем я только тебя встретил! Если бы все было по-другому. Если бы ты была другой».Но она не была другой. Страстная красавица, но решительная и несгибаемая. Женщина, которую он уважал, желал сильнее всех других, женщина, которой он не мог обладать.Казалось, что даже из могилы отец насылает на него боль. Глава 17 Есть две вещи, которые англичанин понимает хорошо: крепкие слова и крепкие пинки. У. Хазлет Доминик невидящим взглядом смотрел туда, куда ушла Кэтрин. Он уже тосковал по ней.Он провел рукой по волосам и вздохнул. Не надо было идти на поводу у своего желания. Не надо было брать ее вот так. Это было несправедливо по отношению к Кэтрин и несправедливо по отношению к самому себе.Как могло случиться, что женщина смогла сломать его жизнь?Послышался шорох. Доминик насторожился. Что это? Мужской грубый голос произнес что-то хриплым шепотом, а затем сдавленно вскрикнула Кэтрин.Доминик уже мчался по тропинке. Сердце его бешено колотилось. Повернув за угол, он увидел, что Кэтрин отчаянно борется с мужчиной в маске из грубого хлопчатобумажного чулка с прорезью для глаз. Негодяй тащил ее в кусты.Одним прыжком преодолев разделявшее их пространство, Доминик яростно набросился на насильника. Ухватившись за холщовую рубаху, Грэвенвольд ударил его изо всех сил. Неизвестный упал. Доминик стал бить негодяя ногами. И тут из темноты появился второй. Что-то блеснуло у него в руке. Пистолет… И в тот же миг острая боль пронзила висок Грэвенвольда.— Доминик! — в ужасе закричала Кэтрин, бросившись к оседавшему на землю Доминику.— Беги, — выдавил он, — им нужна ты!Боль разрасталась, пульсировала, перед глазами его поплыли круги, сознание начало меркнуть. Из последних сил Доминик сделал шаг ко второму нападавшему. Перед меркнущим взором Доминика встало видение: Кэтрин, вооруженная садовыми ножницами, которыми она размахивает над головой, как дубиной.— Черт, — пробормотал второй, оказавшийся между двух огней — с одной стороны Доминик, пусть раненый, но все же еще на ногах, с другой — Кэтрин, с острыми ножницами.— Что-то мне не хочется превратиться в силос, — пробурчал громила и бросился наутек. Первый, в маске, вскочил и помчался вслед за товарищем.Доминик покачнулся и упал бы, если бы Кэтрин не бросилась ему на помощь.— Доминик, — шептала она, обнимая его. — Ты жив?— Какого дьявола ты не послушалась меня? — Доминик прижимал ладонь к ране на виске. Кровь струйкой текла по руке.— Я не могла оставить тебя!Если бы голова не болела так сильно, он бы улыбнулся.— Ты могла бы позвать на помощь. Куда, черт возьми, подевалась охрана, которую нанял твой дядя?— Ты знаешь об охране?— Я знаю практически обо всем, что имеет отношение к тебе, любовь моя, это на случай, если ты не заметила, — усмехнулся Доминик и застонал. Голова раскалывалась. — Я очень проницательный мужчина.Кэтрин вспыхнула.— Если ты так много знаешь, мог бы догадаться и о том, что я не побежала за помощью, потому что не хотела скандала. А теперь дай-ка мне взглянуть на твою голову.Кэтрин прикоснулась к ране на виске, и Доминик сморщился от боли.— Со мной все хорошо, — заверил он. — Сейчас надо побыстрее найти твоего дядю и рассказать ему о случившемся.— Ты с ума сошел, — воскликнула Кэтрин. — Я не могу рассказать дяде, что была с тобой в саду в такой час! А что до охраны, они не могли предположить, что на меня могут напасть так близко от дома. Они там, дальше, за оградой сада. Завтра я придумаю, как убедить их перейти поближе.Доминик задумчиво смотрел на нее. Пожалуй, она права. И надо будет самому нанять людей для охраны Кэтрин. Черт, как болит голова.— Ты знаешь, кто стоит за этими нападениями?Кэтрин покачала головой.— Дядя Гил думает, что кому-то очень не нравится, что я состою в благотворительном обществе, хотя мне не верится.— И я так не думаю, — сказал Доминик, — остается одно: поставить в список первым твоего дорогого кузена.— А ты быстро догадался, — заметила Кэтрин.— Не такая уж и трудная загадка: у него самые крупные ставки.— Ты действительно подозреваешь Эдмунда?— Есть еще один вариант: похищение с целью получения выкупа.— Но за меня не просили выкуп.— Возможно, похититель в последний момент испугался и решил получить деньги более безопасным способом: продал тебя цыганам.— А на этот раз?— Они решили, что ты слишком много знаешь, значит, рано или поздно сможешь догадаться о том, кто все это затеял. Я сомневаюсь, что преступники могли предположить, что ты вернешься домой.Кэтрин нахмурилась.— Это многое объясняет. Я действительно не верю, что Эдмунд мог пойти на такое. Он и Амелия — мои самые близкие друзья.— Вероятно, ты права. Но мы не можем рисковать. Я найму человека, чтобы он присмотрел за твоим кузеном.— Не стоит тебе в это вмешиваться. Я сама могу нанять сыщика.— Кэтрин, это дело — не игрушки. На карту поставлена твоя жизнь.— Я прекрасно об этом знаю. Можешь не сомневаться: я приму все необходимые меры.«И я тоже», — подумал Доминик, а вслух произнес:— Ну что же, если хочешь, можешь заниматься этим сама.Если потребуется, он наймет целый полк; чем надежнее будет защищена его любимая, тем спокойнее будет ему самому. Ему чертовски не хотелось покидать Ривенрок, пока Кэтрин еще была в опасности, но у него не было иного выхода.— Тебе лучше идти к себе. Запри двери и закрой на задвижки окна.— Непременно.Доминик сжал кулаки.— Хотел бы я поймать тех ублюдков.— И я, — сказала Кэтрин, повернулась, чтобы уйти, но, помедлив, спросила у Доминика: — Ты уверен, что с тобой все в порядке?— Благодаря забывчивому садовнику и тебе, моя прелесть, — криво улыбнулся Доминик, — я жив и завтра буду совершенно здоров.— До свидания, Доминик, — сказала Кэтрин.— До свидания, любовь моя.
— Да, старина, может, ты и прав, — протянул Осгуд Хорнбакл.Заложив руку за спину, он принялся ходить взад-вперед по комнате. Старики уединились в гостиной в восточном крыле Ривенрока.— Но не исключено, что повеса просто увлекся твоей очаровательной племянницей и, воспользовавшись случаем, соблазнил ее. У него не слишком хорошая репутация, хотя до сих пор за ним не замечено было совращение девственниц.— Говорю тебе, это он, — ответил Гил, — тот самый мужчина, с кем Кэтрин имела связь во Франции. Ты же знаешь, что о нем говорят, будто у него цыганская кровь. Сам никогда не верил этим сплетням, но теперь меня не переубедить.Гил рассказал своему верному другу Осгуду кое-что о приключениях племянницы.— Почему бы тебе не спросить ее обо всем прямо?Гил вздохнул.— Если бы она хотела рассказать мне правду, она бы сделала это уже давно. Негодяй слишком хорошо ее знает, он с самого начала сделал ставку на ее порядочность. Она не станет заставлять жениться на себе, если мужчина ее не любит.— Но ты считаешь, что он любит ее.— Любит, клянусь Богом. Никогда не видел, чтобы мужчина смотрел на женщину так, как смотрел на Кэтрин Грэвенвольд. Он потерял от нее голову. И честно тебе скажу, я прекрасно понимаю маркиза.— Ну-ну, — хихикнул Осгуд. — Вспоминаю одного горячего юного герцога. Приударял он за дочкой одного барона и чуть было не помер на дуэли из-за нее.Гил покраснел. Осгуд напомнил ему случай, произошедший с ним в молодости. Гил очень любил свою жену Барбару; дома называл ее Бобби и даже по прошествии десяти лет со дня ее смерти продолжал тосковать о ней.— Да… Ну что же, если я прав, Грэвенвольд без памяти влюблен в мою племянницу. Просто он не хочет признаться себе в этом. Его ненависть к отцу и жажда мести зашли слишком далеко. Он разрушит свою жизнь, если будет упорствовать в своих заблуждениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41