А затем он отправится в Виргинию, все равно — с Лис Хелен или без нее. Вместе с Алтеей они действительно смогут начать жизнь заново и даже преуспеть.
— Мы еще поговорим об этом, Ли. Обязательно. Я хочу посоветоваться с Нейлом насчет того, что меня ждет в Виргинии.
Алтея встревоженно нахмурилась, но Ли знала, что сестра приняла решение и не сойдет с выбранного пути.
— Кроме того, мне нужно потолковать с Натаниелом. Хотя Стьюард и наследник Ройял-Бей, Натаниел родился там и, если захочет, пусть выберет те памятные вещицы, которые хотел бы иметь у себя.
— А Джулия? — спросила Ли, впервые за полтора года произнося имя школьной подруги. Лицо Алтеи застыло.
— Она лишилась этого права. Я не признавалась тебе прежде, потому что считала слишком унизительным, но пришлось написать Джулии. Я знала ее адрес. Тетя Мэрибел Лу и дядя Джей встретили ее в Париже, хотя тетя не сочла приличным даже с ней поздороваться. Еще в Ричмонде, оказавшись в безвыходном положении, я написала ей и попросила о помощи. Тетя сообщила, что Джулия была одета по последней моде, в меха и драгоценностях, имеет дом и экипаж и обедает в самых элегантных и дорогих ресторанах. Я думала, что она согласится послать нам денег или посылку с самыми необходимыми вещами, которые так легко купить во Франции. Она ответила, что собирается в Венецию и не имеет ни времени, ни средств, поскольку истратила все свое содержание на одежду. Но все же послала нам коробку своих любимых конфет. Такое великодушие!
Голос Алтеи дрогнул от едва сдерживаемого гнева.
— Но я ничего не знала, — растерянно выдохнула Ли, все еще не в состоянии поверить, что Джулия так эгоистична и равнодушна. Впрочем, если хорошенько подумать… она всегда старалась найти оправдание поступкам подруги, уверить себя в ее несуществующем благородстве.
— Что же, мне пора, — объявила Алтея и уже направилась было по коридору, но остановилась. — Кстати, Ли, мы с Гаем считаем, что ты должна взять из Треверс-Хилла все, что сочтешь нужным.
Она ушла, оставив за собой аромат фиалок. А Ли грустно покачала головой, видя, как сестра взяла Гая за руку и повела к маленькому домику. Постояв немного, она побрела к кабинету, вошла в безлюдную комнату и прежде всего положила спички на пресс-папье. И только потом взяла бумагу и ручку и написала записку с просьбой передать коробочку Майклу. Шагнула к двери, но случайно оглянулась и, вновь увидев портрет жены и дочери Натаниела, застыла. И снова развернула рисунок Соланж и встретилась с холодным взглядом голубых глаз. Недавно пережитый ужас вернулся с прежней силой, и все же…
— Так прекрасны… — пробормотала Ли, в который раз рассматривая три почти одинаковых лица.
— Прекрасны, — эхом откликнулся чей-то голос, и Ли, задохнувшись от неожиданности и стыда, повернулась. В дверях стоял Натаниел.
— Прости, если испугал тебя, — сказал он, пристально наблюдая за ней.
— Это вы простите меня за вторжение, но я оставила на вашем столе спички. Тот бродяга, Майкл Себастьян, обронил их, когда я показывала ему дорогу к северному пастбищу, — оправдывалась Ли, пытаясь дрожащими руками свернуть рисунок. — Надеюсь, он вас нашел?
— Да, я нанял его, так что еще будет время передать спички, — кивнул Натаниел, подходя к портрету.
— Я в очередной раз восхищалась картиной, — неловко пробормотала Ли. — Она была настоящей красавицей. Ее ведь звали Фионнуалой, верно? Редко приходится встречать такие ярко-голубые глаза!
— Совершенно необыкновенные, — согласился он. — Стоит увидеть хотя бы раз, и в жизни не забудешь. Фионнуала Элисса Дарси… Таково было ее имя, когда мы встретились… целую вечность назад.
— Изумительное имя. А дочь? Шеннон?
— Шеннон Малвин. Истинное дитя своей матери. Даже на картине, где ей всего четыре, она ослепительна.
— Фионнуала умерла родами? — неожиданно для себя выпалила Ли и тут же осеклась, увидев страдальческие глаза Натаниела. — Простите, мне не нужно было спрашивать, — поспешно извинилась она. Но Натаниел продолжал смотреть на портрет, будто не слыша ее.
— Умерла? — бросил он с удивительной резкостью. — Она не должна была умереть. И жила бы по сей день, если бы не… — Он прикусил губу. Но тут же холодно добавил: — Я проклинаю ту минуту, когда она сообщила, что носит моего сына.
Ли в потрясенном молчании воззрилась на него. Рисунок покатился по полу.
— Всякий раз, когда женщина умирает родами, это трагедия, особенно если дитя тоже рождается мертвым. Но у вас осталась живая часть Фионнуалы, — возразила она, думая в этот момент скорее о Люсинде, чем о Нейле. — И теперь он благополучно вернулся домой. Вам следовало бы благодарить Бога! Ваша жена живет в вашем сыне, неужели не понятно?
— Нейл? — выдавил он с таким видом, словно произнес проклятие. — Нейл всегда возвращается. Ему неизменно удается выжить. Я знал, что вернется он, а не Джастин. Мне не за что благодарить Бога. Нейлу самой судьбой предназначено пройти через все невредимым.
Ли отшатнулась, как от пощечины, и набрала в грудь воздуха, чувствуя в этот момент свирепую, почти неукротимую преданность Нейлу.
— Я никогда не понимала… вернее, отказывалась верить, что вы так страстно его ненавидите. Только самое омерзительное на свете создание не способно возрадоваться, когда его дитя возвращается живым и здоровым, особенно после гибели Джастина, — начала она, ощущая, как горят щеки. — Когда я думаю о родных мне людях, которых больше не увижу… а вы стоите тут и жалеете, что ваш сын не лежит в могиле… мне хочется…
Она так и не смогла найти достаточно сильных слов, чтобы выразить свои чувства, и вместо этого просто отвернулась. Но Натаниел успел выбросить руку, вцепиться в ее запястье и удержать на месте.
Он смотрел в юное прекрасное, осуждающее лицо, и, хотя глаза Ли были темно-синими, он неожиданно вспомнил о других глазах, тех, чьего презрения он не смог бы вынести. И поэтому сказал Ли то, чего не говорил ни одной живой душе.
— Ненавижу Нейла? — протянул он, словно с трудом осознавая, что говорит. — Нет, это не так! Увидев его впервые, я был горд и счастлив! И испытал такую безумную любовь к единственному сыну! Это себя я ненавижу. Потому что на мне проклятие, с которым я вынужден жить до конца дней своих. Каждый раз при взгляде на Нейла я вижу собственное лицо. Нейл был создан не по Божьему, а по моему подобию, как постоянное напоминание о моей гордыне. Я был молод, бросал вызов всему миру и презирал все, кроме собственной силы и способности удержать и сохранить то, что принадлежало мне.
Даже сейчас его голос звенел неискоренимой самоуверенностью.
— Я получил Риовадо и сумел защитить его от всех, кто пытался отнять его у меня. Покоренная мной земля стала моим королевством. И Фионнуала была моей! Я любил ее, как ни одну женщину в мире, и Фионнуала любила меня. Любой мужчина мечтает и грезит о такой любви! И Господь благословил нас. Шеннон стала символом нашей любви, нашего божественного существования. Но в Риовадо мы слишком дерзко приблизились к раю.
Я едва не потерял Фионнуалу, когда появилась Шеннон. Сначала мы думали, что все дело в первых родах, но позже узнали, что ей нельзя больше рожать. Она так до конца и не оправилась после этого. Но наша любовь не знала преград, и я поклонялся Фионнуале своим сердцем и своим телом. И очень хотел сына. Живое мое изображение. Я был силен и могуч и бросил вызов Богу, не боясь, что он отнимет у меня Фионнуалу, особенно после того, как она призналась, что беременна. Я никогда не видел ее столь ослепительно прекрасной. Она смеялась, пела и шила распашонки для сына, ибо всегда давала мне то, что я хотел. Нельзя основать династию без сына, которому предстоит унаследовать состояние и благородное имя семьи, — продолжал он, горько кривя губы. — Она умерла в моих объятиях, истекла кровью. Но мой сын остался жить и с каждым днем становился сильнее и здоровее. Такие же, как у меня, золотистые волосы и серовато-зеленые глаза, и, как его отец, он вздымал маленький кулачок к небу, бросая вызов богам на небесах. И тогда я понял, что эти самые боги издеваются надо мной. Они исполнили мое желание, дали сына, но какой ценой? Ты знакома с мифологией?
Ли молча кивнула.
— С самого детства меня увлекали истории о богах. На этой земле, несмотря на христианскую веру, легко погрузиться в древние мифы. Индейцы чуют присутствие высших сил и сознают, что они влияют на их существование. То, чего они не в силах понять, не дано изменить. Остается только смириться перед такими катаклизмами, как засуха, голод, наводнение, смерть и тому подобное. И недаром люди считают, что боги восседают на вершинах гор и с бесконечным терпением ждут, пока какой-нибудь глупый смертный бросит им вызов, попытается изменить то, что они в своей бесконечной мудрости установили. Мифы полны подобных историй о гневе и зависти богов, о возмездии тому смертному, кто захочет дотянуться до олимпийских высот и попытается похитить у них силу. Так вот, такой человек нашелся. И почему бы нет? Он и сам был почти богом. Все было в его возможностях… кроме сына. И боги улыбались, прикрывшись ладонями, кивали друг другу, а потом приветливо протянули руки, словно сдаваясь.
Но в этой жизни ничто не дается даром, и ты, к собственной печали, когда-нибудь это поймешь. Боги дали человеку сына. Золотистого мальчика — дар небес. И пообещали, что будут оберегать его всю жизнь. Но они обманули человека. Каждый раз, вмешиваясь и спасая жизнь сына, они приносили в жертву кого-то другого.
И отец, и сын были прокляты. Ибо те, кто умер, были женой и матерью, дочерью и сестрой, сыном и братом, — докончил Натаниел. Глаза глубоко запали, рот превратился в тонкую линию, боль и сознание собственной вины иссушили лицо.
Но Ли не испытывала жалости к нему и поэтому резко выдернула руку и ответила рассерженным взглядом.
— Вы не изменились, Натаниел Брейдон, — тихо сказала она. — По-прежнему надменны и горды. И настолько полны горечи и жалости к себе, что отказываетесь разделить любовь с сыном и окружающими. Копите свои чувства, как скупец! Вы не могли любить Фионнуалу по-настоящему, если отвернулись от ее сына! Он ее плоть и кровь. Она умерла во имя того, чтобы он мог жить. Что, по-вашему, она почувствовала бы, узнай, как вы обращаетесь с ее сыном?
Ей становилось еще обиднее при мысли о том, что пришлось выстрадать Нейлу за все эти годы и как другой мужчина, куда добрее и лучше, чем Натаниел, любил дитя, чье рождение вполне могло стоить жизни его любимой Блайт.
— Моя сестра умерла вскоре после того, как произвела на свет своего единственного ребенка, но разве Адам бросил дочь? Нет, он любил ее больше собственной жизни. Обратиться против Люсинды означало предать любовь к жене. Можете ненавидеть себя за то, что хотели сына, но Фионнуала захотела, чтобы он жил! Если вы не видите этого, значит, она умерла зря.
Ли почти добралась до двери, когда хриплый голос остановил ее:
— Ты забыла это.
Ли обернулась. Натаниел протягивал ей свернутый рисунок. Вынудив себя подойти ближе, она взяла рисунок и на дрожащих ногах снова пошла к выходу. Натаниел остался в кабинете — одинокий человек, взирающий из окна на свое королевство.
Ли почти побежала по коридору к своей комнате, захлопнула дверь и, открыв маленький ящик стола, отыскала ключ. Постояв немного в нерешительности, она открыла еще один ящик, нижний, аккуратно уложила сверток на муслиновую шаль Блайт, рядом с веером и связкой писем, вещами, бережно хранимыми для Люсинды, когда та вырастет, и решительно повернула ключ в замке. Она уже спрятала его обратно, но тут ее внимание привлек блеск серебряной рамки. Свадебный дагерротип Блайт и Адама.
Ли осторожно провела пальцем по затейливым изгибам рамки. На нее смотрело улыбающееся лицо Блайт, прелестной невесты в белом атласе и кружевах, с веночком флердоранжа и букетом цветов с клумб Треверс-Хилла, нежных роз с каплями росы на лепестках, любовно выбранных матерью. И Адам, идеальный жених в черном фраке и элегантном серебристом жилете. И хотя джентльменам было не принято держать в руке дамские ридикюли, поскольку в маленькой ручке Блайт покоился цилиндр, Ли предположила, что они с какой-то целью поменялись. Но зачем? Этого уже никто никогда не узнает… За спиной раздалось воркование, и Ли поспешно подошла к колыбели.
— Здравствуй, душечка, — пробормотала она, беря малышку на руки. — Ах, какая же ты стала большая! Да не дергай же маму за сережку!
Слово «мама» прозвучало в ее устах так естественно!
Оторвав цепкие пальчики от нефритовой сережки, она поцеловала маленькую розовую ручонку. Большие серые глаза, чуть темнее, чем у Адама, доверчиво уставились на нее, и Ли прижала девочку к груди, в который раз клянясь, что это дитя будет знать только любовь.
— Твой отец так любил тебя, — хрипло выговорила она, думая о Нейле и любви, которой тот был лишен.
Но что насчет Шеннон?
Какова истинная судьба сестры Нейла?
Что случилось на самом деле с Шеннон Малвин?!
Одинокий всадник приблизился к хижине, стоявшей на поляне под высокими соснами. Из каменной трубы не поднимался гостеприимный дымок, и невысокие оконца были закрыты ставнями. В загоне не паслись лошади. Сорняки затянули большие двойные двери сарая, а отломанная ветром ветка проломила крышу одной из хозяйственных построек. Густой лес подходил к самой долине, а маленькая горная речка с прохладной прозрачной водой вилась по лугу, прежде чем упасть в глубокое ущелье, постепенно переходившее в узкий каньон.
Риовадо. Речной брод.
Нейл Брейдон вернулся домой.
Он спешился, постоял немного, глядя на дом, где родился, и направился к хижине. Гнедой послушно шел следом.
Нейл потянул за веревочку, и задвижка поднялась. Дверь открылась легче, чем он думал, хотя заржавленные петли надсадно скрипели, и Нейл, положив руку на кобуру, переступил порог и с любопытством огляделся.
Над дверью были прибиты оленьи рога, на которых висели старое кремневое ружье и пороховница, привезенные его отцом из Виргинии. Почти всю стену занимал каменный очаг, перед которым лежала медвежья шкура.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76