— Сколько стоит такая штука? — спросил Хок.Энджел с завистью смотрела, с какой легкостью он управляется с тяжелой панелью. Его сильное, гибкое, упругое тело двигалось с грациозностью, всякий раз заново удивлявшей ее. Хок непрерывно менялся, словно витраж при разном освещении.И, как мозаичное стекло, он мог серьезно ранить при неосторожном движении.— Маленькие панели вроде этой стоят от ста до двухсот долларов, — сказала Энджел, помогая уложить витраж в машину. — Минус комиссионные галереи, ну и, конечно, стоимость материала. Хорошее стекло очень дорого.Она закрыла крышку багажника.— И сколько таких штук у тебя было на выставке в Ванкувере? — не унимался Хок.— Тридцать две. — Энджел открыла сумочку и порылась в поисках ключей.— И все проданы?Энджел посмотрела на Хока и встретила пронзительный взгляд его карих, ясных, как кристалл, глаз.— Кроме трех, — ответила она.— А проданы маленькие?— Нет, довольно крупные, а что?Хок проигнорировал ее вопрос:— Сколько выставок ты устраиваешь за год?Энджел достала из сумочки ключи и уставилась на Хока, недоумевая, зачем ему это знать. Впрочем, легче было ответить, чем спорить с ним. Да к тому же деньги — тема вполне безопасная.— Три выставки в год, — сказала Энджел. — По одной в Сиэтле, в Портленде и в Ванкувере.— И все удачные?— Да.— Тогда тебе действительно не нужны деньги от продажи Игл-Хед, — заметил Хок.— Да.— А Дерри нужны.— Да.— Зачем?Энджел замялась, пожала плечами. В конце концов Хок всегда может узнать это у самого Дерри. Да и нет тут никакого секрета.— Дерри хочет стать хирургом — объяснила она. — А для этого надо учиться от шести до десяти лет. Его приняли в Гарвард, но стипендии не дали, так как формально он не нуждается.— Игл-Хед?— Да.— Понятно.— Правда? — спросила Энджел, бросив быстрый взгляд на Хока. — На этот раз, похоже, ты видишь все в правильном свете.Она прерывисто вдохнула, прежде чем продолжить.— Для Дерри это не мальчишеская причуда, — сказала она. — Мои родители при аварии погибли мгновенно. А мать Дерри — нет. И брат его — тоже. Дерри вытащил их из-под обломков, но они умерли на его глазах от потери крови, потому что он не знал, как спасти их.Лицо Хока застыло. Он хотел задать Энджел вопрос, но не знал, как это сделать, как решиться взглянуть в ее потемневшие от тяжелых воспоминаний глаза.— А ты, — тихо спросил он наконец. — Ты была в сознании, когда Дерри вытащил тебя?— Да. Но я не могла ему помочь.Энджел поняла, о чем хотел, но так и не решился спросить Хок.— У меня была разбита ключица, сломаны ребра и множественный перелом ног, — как можно спокойнее сказала она. — Мать Дерри была без сознания. Его брату повезло меньше. Я лежала и не могла пошевелиться, но я слышала, как Грант…Ее голос оборвался. Когда она заговорила снова, он был бесцветный, словно матовое стекло.— Когда все кончилось, Дерри плакал и бил кулаками так, что содрал их до крови. Я ничем не могла ему помочь.— Энджел, — нежно сказал Хок и осторожно коснулся кончиками пальцев ее щеки, сожалея, что своим вопросом невольно причинил боль.Она уклонилась от его ласки.— Тогда Дерри поклялся стать врачом — он как бы хотел загладить свою вину перед теми, кого не смог спасти, — сказала Энджел. — Это его способ примириться с судьбой, которая так жестоко обошлась с ним: оставшись невредимым, он обречен был видеть, как умирает от потери крови его мать и как бьется в агонии его брат.Энджел подняла глаза, и у нее перехватило дыхание. Она повидала достаточно боли и горя, чтобы угадать их в мрачном лице Хока.— Тебе действительно нравится Дерри? — спросила она, сомневаясь, что Хок способен испытывать такие чувства. — Он тебя тоже любит. Бог знает почему, — рассеянно добавила она и нахмурилась.Энджел никогда не могла понять, почему Дерри с улыбкой воспринимает все колкости, которые отпускает Хок.Лицо Хока снова стало непроницаемым.— Возможно, я напоминаю ему Гранта, — предположил он.— Ты совершенно не похож на его брата.— Да?Удивленный изгиб черных бровей Хока разозлил Энджел.— Грант был способен любить, — холодно сказала она.— И его, должно быть, тоже любили.— Что ты имеешь в виду?— Гранта любила его мать. Его любил Дерри. Ты.— Да.— Наверное, это здорово, — сказал Хок.Его голос звучал ровно, без издевки. Он просто хотел сказать: это, должно быть, здорово, когда тебя любят.— Энджел, тебя ведь тоже любили, правда? Твои родители, Грант, Дерри, даже Карлсон. Каждый по-своему, но все они любили тебя.— Да, — прошептала Энджел. — И я тоже их любила.— Любовь рождает любовь. Чудесный замкнутый круг.Лицо Хока изменилось, воспоминания когтями впились в его мозг.— Но твои родители… — начала Энджел и остановилась.Грубый смех Хока оглушил ее, терзая и причиняя боль. Она протянула руку, словно хотела дотронуться до него.— Хок, — сказала она. — Не надо.Но Хок заговорил, и это был горький рассказ.— Моя мать вышла замуж за отца, когда я уже шесть месяцев сидел у нее в животе, — сказал Хок. — Вообще-то он не был моим отцом, но в ту пору еще не знал этого. Она сообщила ему это через шесть лет. Сообщила в записке, которую приколола к моей рубашке, сбежав с одним коммивояжером.Хок злобно улыбнулся.— Жутко трогательно, — добавил он. — Подкинуть мужчине ребенка, сообщив при этом, что он не отец ему.Энджел попыталась что-то сказать, но Хок не заметил. Его ясные, холодные глаза устремились в прошлое.— Отец взял меня, — продолжал Хок, — почему — не знаю. Ясно только, что не из любви. Его мать переехала к нам. Естественно, она тоже не пылала ко мне любовью. Хотя ничего не скажешь, они были достаточно добры ко мне. Я не голодал, да и наказывали меня всего лишь ремнем, как бы ни были пьяны при этом.Энджел поежилась, вспомнив, как Хок говорил ей, что однажды он взял без разрешения рыболовные снасти отца и тот жестоко избил его. Тогда она решила, что это шутка.Теперь же знала, что нет, и это знание не доставило ей удовольствия.— После бегства матери я научился работать, — продолжал Хок. — Я собирал овощи, ходил за цыплятами, разносил газеты — да вообще много чего делал. Деньги шли отцу на оплату комнаты и на еду.— Но ты же был совсем ребенком, — сказала Энджел, с трудом веря словам Хока.— Я ел их пищу и носил одежду, которую они мне покупали. Спал под их одеялом.Хок пожал плечами, не желая углубляться в материальную сторону. Не бедность удручала его, а отсутствие любви.— Они не разжирели за мой счет, — сказал он. — Наша ферма была просто смех. Пятьсот акров, а воды едва хватало на десять. Запад Техаса — это пустыня. Настоящая пустыня. Земля годится только для добычи песка. Сущий ад.Внезапно Хок обошел вокруг машины, открыл дверцу и сел на сиденье.Энджел стояла неподвижно, пораженная рассказом Хока, открывшим ей такую сторону его жизни, о которой она не подозревала: прошлое Хока такое же безжалостное, как и земля, о которой он говорил.Ей хотелось расспросить его о том, что осталось невысказанным.Других детей тоже бросали матери, но они научились любить и доверять женщинам. Карлсон, например. Его детство было не лучше, чем у Хока. Даже хуже: Карлсон — наполовину индеец, ему пришлось сражаться еще и за право жить и работать среди белых.И все же Карлсон умел любить.Почему же Хоку это не дано?Хок наклонился и открыл дверцу, молчаливо приглашая Энджел сесть в ее собственную машину. Она села за руль, бросила быстрый взгляд на Хока и слегка трясущимися руками повернула ключ зажигания.Хок не смотрел на нее. Не открой он ей дверцу, можно было подумать, что он забыл о ее существовании. «О чем он думает, — пронеслось в голове у Энджел. — Какие осколки прошлого вспоминает, какого они цвета… Насколько острые у них края и как глубоко они ранили его?»Но Энджел больше ни о чем не спрашивала. Она научилась этому с самого первого раза. Цвета, которые он ей показал, были черными, почти дьявольскими и при этом неотразимо притягательными.Энджел молча вела машину к дому миссис Карей. Остановившись у ее дверей, она вопросительно посмотрела на Хока. Захочет ли он пойти с ней в дом или останется ждать в машине?— Где мы? — спросил Хок, подняв на нее глаза.— У дома миссис Карей.Хок ждал разъяснений.— Она недавно сломала ногу, — сказала Энджел. — Я покупаю ей продукты и вожу к доктору — она сама пока не может.Сведя брови к переносице, Хок пытался выудить из памяти это имя.— Миссис Карей, — пробормотал он. — Я где-то слышал о ней.— Джемы и варенье, — сказала Энджел, открывая дверцу.Хок тоже вылез из машины и подошел к багажнику.— Как на этом витраже? — спросил он, доставая завернутую в одеяло панель.— Как на французской булке к нашему завтраку.Хок понимающе хмыкнул и облизнул губы.— Теперь я вспомнил, — сказал он. — Мы собираемся купить еще варенья?— Миссис Карей натравит на меня кота, если я заикнусь о деньгах. Я ем ее чудесные джемы всю жизнь. Это подарок.— Они от этого только слаще? — спросил Хок.— Да, — ответила она и с удивлением на него посмотрела. Не ожидала, что он поймет.— Не смотри на меня так испуганно, Энд-жел. Я знаю, что такое подарки. Когда-то я в отчаянной надежде ждал их каждый день рождения, каждое Рождество. Потом я научился жить без надежды.Энджел молчала.— Когда я был в третьем классе, учительница дала мне маленький леденец на палочке, перевязанной зеленой ленточкой, — сказал Хок. — Я хранил его до самого Рождества, чтобы, как все другие дети, открыть свой подарок.Энджел бессильно сжала кулаки.— А потом я ушел в поле, — продолжал Хок, — и там в одиночестве съел его. Я и сейчас словно ощущаю в пальцах его рельефную поверхность, чувствую свежий запах мяты, вижу ярко-зеленую ленточку и блестящий красно-белый леденец. Это была самая сладкая, самая прекрасная конфета, которую я когда-либо пробовал. Я таскал эту ленту в кармане, пока от нее не осталось несколько зеленых нитей.Одолеваемый горькими воспоминаниями, Хок в смятении покачал головой.— Я очень, очень давно не думал об этом, — сказал он.Энджел едва сдержала слезы, вспомнив, какие дни рождения бывали у нее — с горами подарков, с радостью, смехом и любовью. Три года назад она потеряла очень много, но ей по крайней мере было что терять.Годы воспоминаний, годы любви.У Хока не было ничего, кроме привкуса мяты и ленты, затасканной в кармане до ниток. Глава 18 Энджел спокойно закрыла багажник и последовала за Хоком к парадной двери дома миссис Карей. Она позвонила и стала терпеливо ждать, понимая, что старушке нужно время, чтобы дойти до двери.Хок заметил, каким напряженным стало лицо Энджел, как она прикусила нижнюю губу — остался крошечный след. Он не знал, что расстроило ее. Но знал, что ему хочется разгладить эту вмятинку кончиком языка.Подобно воспоминанию о запахе мяты, это желание удивило его самого. Он явно хотел скорее утешить Энджел, чем соблазнить ее. Хотел увидеть, как она улыбнется оттого, что он доставил ей удовольствие. Хотел…Миссис Карей открыла дверь. Ее седая голова буквально уперлась Хоку в грудь. Старушка поправила очки и оглядела высокого смуглого мужчину, который неожиданно оказался на крыльце ее дома.— Доброе утро, миссис Карей, — тихо сказала Энджел, все еще не придя в себя от горестных воспоминаний Хока. — Позвольте представить вам мистера Хокинса. Хок, это миссис Карей.— Мистер Хокинс? — сказала старая женщина, наклонив голову.— Зовите меня Хоком. В Канаде меня все так зовут.Он искоса посмотрел на Энджел, затем переложил завернутую в одеяло панель в левую руку и пожал холодную, сухую старческую ладошку.— Очень рад, миссис Карей.Старушка прищурила черные глаза, снова оценивающе посмотрела на Хока. И наконец кивнула.— Не всякому мужчине подойдет такое прозвище. Но вам подходит. Входите, Хок. — И затем с улыбкой: — И ты, Энджел, тоже. Чай уже заварен.Огромный рыжий кот со сногсшибательным безразличием к собственной безопасности путался под ногами своей хозяйки, пока та, передвигая по полу металлические бегунки, шла на кухню. В конце концов Энджел не выдержала, наклонилась и взяла кота на руки.— Тигр, ты глуп как пробка, — нежно отругала она его.Она потерлась подбородком о пушистую мордочку кота и пошла вслед за миссис Карей на кухню. Кот посмотрел на Энджел рыжими глазами, коснулся носом ее носа и спрыгнул на пол. Миссис Карей уже сидела за столом, и можно было не опасаться, что она опять споткнется о кота.— Налей мне чаю, — попросила миссис Карей. — Я отлежала во сне руки, и утром они не хотели просыпаться.Энджел бросила быстрый взгляд на миссис Карей:— Вы звонили доктору?Старушка сухо засмеялась:— Мне семьдесят девять, Энджи. Тебе не кажется удивительным, что я вообще просыпаюсь по утрам?— Сегодня я повезу Дерри к доктору Маккею, — сказала Энджел. — Я захвачу вас и…— Чепуха, — решительно оборвала ее миссис Карей. — Налей мне чая, Энджи. Чашка чая вылечит меня лучше любого доктора. Садитесь, Хок. Можете положить себе в чай все, что вам нравится.Энджи налила чай и поднесла каждому тарелку с песочным печеньем.— Так вот насчет доктора, — снова начала она. — Мне кажется…— Я помню, как несколько лет назад, — снова оборвала ее миссис Карей, — Дерри влетел ко мне в бриджах, надетых наизнанку, потому что обнаружил тебя спящей на полу в студии. По-видимому, ты слишком долго работала. Приехал доктор Маккей, постукал, послушал, помял тебя, но ты даже не проснулась. Он сказал, что с тобой все в порядке, и чрезмерный сон еще никому не вредил.— Да, но…Миссис Карей поставила чашку на стол так решительно, что Энджел не стала больше настаивать.— Все мои болячки от возраста, — сказала миссис Карей. — Как только доктор научится поворачивать время вспять, я позвоню ему и скажу, что по утрам стала чувствовать себя усталой.Энджел вздохнула и сдалась.Зазвонил телефон.— Я подойду, — сказала Энджел и быстро направилась в гостиную.За ней медленно последовала миссис Карей.Энджел подняла трубку, что-то сказала человеку на другом конце провода и передала трубку миссис Карей. Возвратившись в кухню, она почувствовала на себе пристальный взгляд Хока.— Ты часто это делаешь? — спросил он, не сводя с нее глаз.— Отвечаю по телефону?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25